Основатель украинской школы монументальной живописи Михаил Бойчук — одна из самых трагических личностей в украинской культуре прошлого века. Обвиненные в буржуазном национализме, сам мастер и ряд его учеников стали жертвами сталинского большого террора. Школу разгромили, лидеров расстреляли, произведения уничтожили, а слово «бойчукизм» на долгое время стало бранным.

В 1990-х годах о Михаиле Бойчуке и созданном им направлении заговорили как о выдающемся явлении в художественной жизни страны. То, что предлагал Бойчук, было невиданным. В отличие от многих авангардистов, полностью отрицавших старое искусство, за основу своих работ он брал византийские мозаики и фрески, древнерусскую икону, народную украинскую картину и соединял все это с новыми революционными темами. Ныне это искусство изучается по фотоснимкам, а также по немногим сохранившимся станковым работам мастера.

Михаил Бойчук происходил из галицко-волынских крестьян, но судьба распорядилась так, что он смог получить европейское образование. Рисованием начал заниматься еще в своем родном селе Романовке на Тернопольщине. Заметив способности паренька, местный учитель рисования дал о нем объявление в газете. Откликнулся галицкий художник Юлиан Панькевич. Он помог Михаилу переехать во Львов, где талантливый юноша ближе познакомился с церковным искусством — иконописью и миниатюрой. Тогда же он заинтересовался византийскими истоками украинского христианского искусства и начал работать самостоятельно.

Благодаря поддержке Научного общества имени Тараса Шевченко молодой живописец получил возможность учиться в Венской академии искусств, а позже продолжить образование в Краковской и усовершенствоваться в Мюнхенской академиях. Огромную роль в жизни художника сыграл митрополит Андрей Шептицкий. Он финансировал поездку Бойчука в Париж, поддерживал его материально, посетил его мастерскую в столице Франции, на средства Шептицкого Михаил ездил в Италию. Позже за все это ему придется заплатить высокую цену. Счет этот выставит советская власть.

В конце 1910 года в Париже Михаил Бойчук возглавил группу молодых художников, которые создали школу Renovation Byzantine. Ее цель — создание своего стиля монументальной церковной живописи, который продолжил бы традиции искусства Киевской Руси. В том же году в парижском Салоне независимых состоялась выставка художников этой школы византистов, имевшая громкий успех. Поэт Гийом Аполлинер посвятил бойчукистам специальный раздел в своей хронике, где отмечал: «Малороссийская группа показывает пример того, как можно свободно путешествовать сквозь века. До сих пор на это были способны только поэты, а теперь и художники стали эрудитами».

В сентябре 1910 года Михаил Бойчук вернулся во Львов, где начал работать в основанном Андреем Шептицким национальном музее. Реставрировал старые иконы, совершенствовал мастерство живописца, работал над монументальными росписями различных церковных сооружений. Широкую известность получили восстановительные работы, выполненные в 1912–1915 годах Бойчуком с учениками в Трехсвятительской церкви в селе Лемеши под Козельцом на Черниговщине.

Год 1917-й был этапным для Михаила Бойчука. С этого времени начался киевский период творчества мастера. В декабре в Киеве была создана Украинская академия художеств. Благодаря приобретенным в Европе образованию и опыту Бойчук стал одним из ее основателей и первым из восьми профессоров, избранных из 20 кандидатов, а со временем возглавил школу монументальной живописи. Как опытного мастера его приглашали работать над реставрацией Софийского собора и Музея искусств имени Богдана и Варвары Ханенко в Киеве, Елецкого Свято-Успенского монастыря в Чернигове.

Бойчуку импонировала активность большевиков, вдохновляли и восхищали азарт и темперамент, с которыми они пропагандировали свои грандиозные утопии. Вера в новую власть с ее лозунгами всемирной справедливости породила высокое стремление творить «социалистический ренессанс». Даже арест художника в 1920 году не поколебал его желания служить большевикам. Тогда его продержали под стражей около месяца. Его ученица Надежда Хазина, будущая жена Осипа Мандельштама, собралась хлопотать за учителя перед самим главой правительства, но художника к тому времени освободили.

После вхождения Украины в состав Советского Союза в национальной культуре еще некоторое время продолжался подъем. Стремясь продемонстрировать добровольность этого союза, большевистская партия поначалу предоставляла республикам определенную самостоятельность в решении экономических и культурных вопросов, разрешала образование многочисленных художественных объединений, искавших пути создания новой украинской культуры. В живописи эти поиски касались в основном монументального искусства, которое бурно развивалось в связи с крупным промышленным и жилищным строительством. Художники мечтали о светлых новых зданиях, украшенных грандиозными фресками и мозаиками. Михаил Бойчук в то время утверждал, что монументальному искусству недостаточно быть просто большим или плоскостным, оно должно обладать лаконичностью и цветовой гармонией древнерусской иконописи и украинской народной картины. Простота рисунка, изысканный фон, грациозная ритмичность композиции, глубокое понимание плоскости и цвета — именно этого добивался мастер как в собственном творчестве, так и в работах своих учеников и последователей.

С 1924 года Михаил Бойчук — профессор Киевского художественного института, а в 1925-м он стал основателем Академии революционного искусства Украины. Ему не раз приходилось слышать упреки в преклонении перед стариной — в частности, от Казимира Малевича, считавшего манеру Бойчука слишком архаичной. Со своей стороны бойчукисты порой нервно реагировали на конструктивизм и супрематизм Малевича. В 1920-х годах на Украине еще протекал нормальный творческий процесс — с полемикой, ссорами, но и с признанием заслуг оппонентов, сам факт наличия которых не вызывал желания их физически устранить.

Ориентация бойчукистов на старину, в частности на Джотто, перекликалась с творческой манерой мексиканского художника-монументалиста Диего Риверы. Говорят, что, увидев в 1927 году в Москве репродукции произведений бойчукистов, Ривера сказал одному из учеников Бойчука: «Удивительно, как много у нас с вами общего, хотя мы находимся на противоположных концах земли». Когда произведения бойчукистов увидели на Западе — они выставлялись в Венеции в 1923 и 1930 годах, — итальянская критика отметила поэтичность и чистоту их искусства.

Маховик критики против школы украинских монументалистов начал раскручиваться с конца 1920-х годов, когда стали сворачивать НЭП и политику «коренизации» и «украинизации».

Бойчукисты, искренне служившие своей культурой большевистской идее, всячески демонстрировали готовность сотрудничать с властью. Василий Седляр сделал гобелен с портретом Сталина, а сам Михаил Бойчук — с советским гербом. Казалось бы, чего еще от них требовать власти? Но художники не догадывались, что платы, за которую они могли бы купить жизнь, не существовало.

Еще в 1925 году в Киевском художественном институте были ликвидированы индивидуальные мастерские и введено общее преподавание, что уменьшало «вредное» влияние профессора Бойчука на творческую молодежь. В начале 1930-х годов были созданы единые творческие союзы и ликвидированы литературно-художественные организации, группы и школы и началось насильственное насаждение единого для всех метода социалистического реализма. Эстетические принципы Михаила Бойчука и его школы в 1930-х годах советская власть сочла идейно опасными и усмотрела в них националистическую ограниченность.

Обвинительный пафос нарастал. Если поначалу речь шла только о различии творческих методов, то в мае 1929 года художественный критик Бабенко писал уже о мистическом мировосприятии, ретроградности и глубокой реакционности византизма, из которого черпали свои идеи бойчукисты. А в октябре того же года поэт-футурист Гео Шкурупий написал против бойчукистов статью «Диктатура богомазов», в которой напрочь перечеркивал это творческое направление.

Тем не менее Михаил Львович в 1930 году смог выехать в Ленинград, где два года руководил кафедрой композиции в Академии художеств. Надо сказать, что были и люди, имевшие другую, отличную от охальной точку зрения на творчество бойчукистов и не побоявшиеся ее высказать. В 1934 году защитить опального живописца попытался художник-график Фаворский, а его коллега Сидоров на страницах газеты «Правда» утверждал, что профессор Бойчук и его единомышленники — мастера европейского уровня.

К сожалению, ход событий определяли другие люди.

Михаил Львович не раз публично заявлял, что хочет участвовать как художник в борьбе за социалистическое искусство. Увы, это его не спасло. В прессе стали появляться уже откровенные доносы. К следственному делу Бойчука согласно специальному постановлению была приобщена газета «Вести» от 30 марта 1937 года с вышедшей уже после ареста художника статьей некоего Соломонова. Описывая диспут на выставке этюдов живописцев Украины и Молдавии, автор подчеркивал: «С негодованием говорили художники о врагах народа Бойчуке, Седляре, Падалке, которые в своих работах искажали нашу советскую действительность и всячески тормозили развитие украинского советского художественного искусства, подчеркивали необходимость как можно быстрее ликвидировать последствия их подрывной деятельности».

Идеологическая поляризация общества подошла к критическому рубежу. В письме к выдающейся украинской меценатке Наталии Зубенко искусствовед Алла Гербурт четко отразила суть коллизии: «...художественные понятия они переводили на язык советской юриспруденции: Бойчук не рисует в стиле социалистического реализма, как предписывает партия художникам, — значит, он идет против нее; Бойчук имеет свое художественное направление, продолжающее старые украинские художественные традиции, значит, он единоличник; монументализм (фресковое искусство) рассчитан на широкий круг зрителей и потому нужен Бойчуку с целью враждебной пролетариату агитации; формализм — вредное воздействие западного искусства, враждебное коммунистическому обществу. Он указывает на связи Бойчука с заграницей: не зря он ездил в Европу (командировки в 1926–1927 гг.) — не исключен шпионаж; декоративность противна психике пролетариата своей бессодержательностью; византизм — пропаганда религии, являющейся опиумом для народа».

В вину Бойчуку вменялось и то, что он родился на территории бывшей Австро-Венгрии, что он украинец и в своем искусстве опирался на народные традиции — к уже перечисленным обвинениям добавлялся буржуазный национализм, родители крестьяне, то есть мелкобуржуазный, классово враждебный элемент. Так Михаил Бойчук подошел к границе, за которой начиналось царство НКВД.

С этой организацией Бойчук имел проблемы и раньше. В 1921 году в его отсутствие (Михаил Львович находился в Харькове) сотрудники ЧК произвели в его квартире тщательный обыск. Присутствовавшая при этом ученица Бойчука Анастасия Островская рассказала, что конфисковали какую-то переписку на иностранном языке. Теперь же дела обстояли намного хуже.

Страшным ударом для Бойчука стал арест заместителя наркома просвещения Украины Антона Приходько, который в течение многих лет опекал художника: помогал с заказами, оберегал от завистников, создавал о нем позитивное мнение во властных верхах и даже какое-то время жил у него на киевской Татарке.

Когда же 30 сентября 1936 года взяли его учеников Ивана Падалку, а затем и Василия Седляра, Бойчук понял, что скоро настанет и его черед. В то время Михаил Львович часто ездил в Харьков, где еще имел комнату в Краснозаводском театре, который бойчукисты расписывали в 1933–1935 годах, но надолго в городе не оставался — не хотел, чтобы складывалось впечатление, будто прячется. В Харькове он вел переговоры по поводу работы в Донбассе, заняться которой ему было не суждено.

Как и положено, аресту предшествовали три постановления — о производстве предварительного следствия, о взятии художника под стражу, поскольку «пребывание его на свободе является социально опасным», и об аресте. Все они написаны в один день — 23 ноября 1936 года.

В деле Бойчука хранится семь протоколов допросов. Четыре раза его допрашивал знаменитый «специалист» по украинской культуре Хает, через руки которого в разное время прошли театровед Рулин, художник Седляр, поэт Плужник, фольклористка Грушевская, писатель Антоненко-Давыдович и другие. Трижды на допросах художника присутствовал начальник отделения лейтенант Грушевский, но протоколов он не подписывал, заключительное «Верно» подтверждал своей подписью только Хает.

Протокол допроса предполагает точность изложения фактов, тем более что в конце стоит собственноручная подпись допрошенного. Но как раз их точность и вызывает сомнения. И вот почему. Все протоколы написаны рукой следователя: он формулировал вопросы и вкладывал в окончательный текст нужные ему ответы. Например, обвиняемому предлагали назвать своих учеников. Тот называл, а следователь в протоколе формулировал это так: «Вопрос: «А вы лично, обвиняемый Бойчук, какие кадры студентов-националистов подбирали?» Ответ: «Я лично воспитал следующих художников-националистов...» И далее следовал список студентов.

На применение такого приема указывает еще один фрагмент текста допроса Бойчука, явно сформулированный следователем. Художнику приписали слова: «Меня на дому в Киеве посетил приезжавший из Польши под видом интуриста Свенцицкий» или «В Париже я тогда же (4 декабря 1936 г.) связался с неким Борщаком». Вряд ли Михаил Бойчук мог употреблять слова «некий», «под видом интуриста», когда речь шла об известных историках-украинистах, или считать Львов Польшей. Скорее всего, это редакция сотрудника НКВД, как и «уточнение» в ответе художника на вопрос о полученной от Научного общества имени Тараса Шевченко стипендии: «Это общество было центром украинских националистов».

Но компромата такого уровня следователю показалось мало. Поэтому дальше он упрекает сломленного морально художника: «Вы даете общие ответы. Однако следствию известно, что вы были не только стипендиатом этого общества, но и тесно связаны с ним по национал-шовинистической работе, которую оно осуществляло». И Михаил Бойчук вынужден был все подтвердить — и то, что «отчитывался за свою работу (читай: работу националистическую)» перед самим «лидером украинского националистического движения» Грушевским, и то, что встречался («не прерывал связей») с митрополитом Шептицким в 1917 году, когда тот возвращался из ссылки, и то, что «связывался» с Шептицким, когда сам ездил в заграничные командировки в 1927 году.

Попавший в идеологические тиски художник был обречен.

Можно вообразить переполнявшее его отчаяние: он со всем согласился, «признал» свою принадлежность к «националистической фашистской террористической организации» и сознался в «контрреволюционной деятельности», поэтому в камере должен был чувствовать себя раздавленным, уничтоженным. Его переживания усугублялись тем, что жена, которую он очень любил, вот-вот должна была родить.

7 декабря 1936 года следователь Хает разрешил арестованному написать письмо на свободу, 10-го появилась на свет дочь Анна, а 17 декабря Бойчука вызвали на последний допрос...

Его расстреляли в Киеве 13 июля 1937 года. Акт о расстреле хранится в отдельном архиве 1-го спецотдела НКВД СССР. Дорогу пыток, духовного и физического уничтожения прошли его ученики Седляр, Падалка, Налепинская и другие. Их росписи Луцких казарм в Киеве, санатория имени ВУЦВК на Хаджибейском лимане в Одессе, Краснозаводского театра в Харькове были варварски уничтожены. Стиль бойчукистов, в котором работали десятки художников и который был определяющим до 1939 года, в одночасье исчез. Больше никто его не использовал.