Для двух писателей-классиков этот год юбилейный: Виктору Некрасову – 110, а Михаилу Булгакову – 130 лет. Казалось бы, они люди разных поколений: их разделяет два десятилетия. У Булгакова лихолетье началось в Гражданскую войну, у Некрасова – в окопах Сталинграда. 
Но породнил их Андреевский спуск, вернее, тот загадочный киевский домик № 13 с кремовыми занавесками (так умилявшими до слез Лариосика). 

ГОРОД МИХАИЛА БУЛГАКОВА

Гаснет свет, умолкает Николкина гитара, появляются свечи – вот так романтично Виктор Некрасов изложил свои впечатления от первой постановки «Дней Турбиных». Для него, тогда еще мальчишки-профшкольника, а затем взрослеющего студента, «Турбины» оказались «не театром, не пьесой... а осязаемым куском жизни… всегда очень близким». 

О премьере «Дней Турбиных» ходили легенды. Тогда, в сентябре 1926-го, еще пели на сцене МХАТа «Боже, царя храни», а возле театра дежурила карета «скорой помощи», поскольку в зале случались обмороки. Ведь со времен Гражданской войны прошло каких-то 5–6 лет, а в зале МХАТа находились те, у кого отцы и дети, мужья и братья были офицерами Белой гвардии – расстрелянными и замученными в ЧК, пропавшими без вести или навсегда покинувшими родину. 

Спектакль сразу же попал под жесточайший пресс советской критики. Но вот чудо: сам товарищ Сталин, человек несентиментальный, удостоил «Дни Турбиных» своим посещением не меньше пятнадцати раз!

Турбины вошли в жизнь миллионов почитателей творчества Булгакова – прочно и навсегда. Сначала пьесой, а потом и романом, «Белой гвардией».

Второе пришествие Михаила Булгакова, уже Мастера, состоялось в 1960-е годы, когда его роман «Мастер и Маргарита» ошеломил миллионы читателей, в том числе и Виктора Некрасова, именитого писателя, автора повести «В окопах Сталинграда», удостоенной внимания вождя и Сталинской премии 2-й степени. Горячий поклонник Булгакова Виктор Некрасов «созрел» к тому времени для визита в тот домик с кремовыми занавесками. 

Одержимость Киевом – едва ли не доминанта булгаковского творчества: ведь до него русская литература обходила Киев стороной…

Да вот парадокс: никакого Киева в «Белой гвардии» и «Турбиных» нет. Есть лишь Город как место действия; причем Булгаков следовал античной традиции, уравнивая свой родной город на Днепре с Вечным городом на Тибре. Следуя традиции, он одновременно и оспаривал ее, поскольку издавна традиция рассматривала Киев как другой Вечный город – Иерусалим. Не случайно император Александр II в дни коронационных торжеств назвал Киев Иерусалимом земли Русской. 

Из адреса Булгаков не делал секрета: он указан уже в «Белой гвардии», где Андреевский спуск назван Алексеевским. Указан адрес и в «Адресной и справочной книге г. Киева на 1914 г.», где упоминалась Варвара Михайловна Булгакова, мать будущего писателя, а также домовладелец Василий Павлович Листовничий.

Андреевский спуск – это в честь апостола Андрея Первозванного, его легендарной проповеди на горах киевских. Древнейшая из улиц Города, с крупной булыгой, снизу доверху заставленная бесчисленными магазинчиками, уютными театрами и музейчиками, где выставляют сейчас художники свои творения. Как и старый Арбат в Москве, киевский Монмартр неизменно притягивает к себе туристов. Из витрин выглядывают испуганные тени прошлого – усатые господа с тросточками, патефоны и картонки со шляпами, размалеванные клоуны и цветастые подарки для туристов. В центре улицы – словно возникший из небытия замок Ричарда Львиное Сердце со всеми атрибутами готики – остроконечной башней со шпилем, взметнувшимся ввысь, хаотическим нагромождением арок и галерей, контрфорсов и порталов, поражающих безрассудной фантазией его строителей. 

И откуда его занесло сюда, этот реликт рыцарских времен? Он завлекает в свой тесный каменный дворик всех, кому дорог дух старины, дух Средневековья…

Итак, писатель шел, он держал путь на Андреевский спуск, к домику Турбиных. Он приближался к нему, в предвкушении истины. Но она-то и опрокинула все его иллюзии…

ДОМ ТУРБИНЫХ

Писателя встречала уже немолодая дама-блондинка, Инна Васильевна Кончаковская, дочь бывшего домовладельца (Василиса – по «Белой гвардии»). 

Она сразу заняла оборонительную позицию и выразила изумление:

«Как? Мишка Булгаков – знаменитый писатель? Этот бездарный венеролог – знаменитый русский писатель?»

Виктор Некрасов обомлел: он не готов был к такому ходу событий. Но потом осознал элементарную истину: ведь Булгаков – великий писатель для миллионов читателей, а не для этой дамы. Для нее он бездарный венеролог и сосед, притом не из приятных!

Она, впрочем, сменила гнев на милость и провела незваных гостей по комнатам родового гнезда семейства Булгаковых. Увы, обстановка оказалась отнюдь не турбинской и не булгаковской. Не было «книжной» и сокола на белой рукавице Алексея Михайловича, не было Людовика XIV и бронзовых ламп под зеленым абажуром. Зато в столовой, где герои пьесы «Дни Турбиных» (в телефильме Владимира Басова) пели романс «Белой акации гроздья душистые…», обосновалась газовая плита, а на нее тоскливо смотрели холодные, старательно вымытые саардамские изразцы, на которых лично расписывался «Дамский, мужской и женский портной Абрам Пружинер. 1918 года, 30 января».

И это в доме, где на Рождество пахло хвоей и весело потрескивали парафиновые свечи, где пели эпиталаму богу Гименею, где часы с бронзовыми пастушками каждые три часа играли гавот, а на рояле лежали раскрытые ноты «Фауста»…

Печальное зрелище. Поник и Виктор Некрасов.

«Так вы говорите, стал знаменитым?» – прошептала хозяйка напоследок.

«Стал...» – вздохнул Некрасов. Она покачала головой: «Кто бы мог подумать? Ведь такой невезучий был...»

О судьбе отца она не упоминала. Василий Павлович Листовничий погиб как заложник у красных в конце лета 1919-го, накануне прихода белых…