Бордели для старых коммунистов
КРИМИНАЛ
«Секретные материалы 20 века» №10(474), 2017
Бордели для старых коммунистов
Николай Шипилов
журналист
Санкт-Петербург
2568
Бордели для старых коммунистов
В 1920-х годах проститутки часто заканчивали свою карьеру в ссылке

Как часто приходится слышать ностальгические рассуждения немолодых людей о «старых добрых временах», когда все в жизни было качественно лучше, чище, светлее и добропорядочней! Бытует мнение, что всеобщее падение нравов — издержки именно нашей непростой и путаной эпохи, а прежде, «при коммунистах», в обществе царило поголовное целомудрие и высокая нравственность. При нашем едва ли не поголовном незнании собственной истории подобные заблуждения не удивительны. А между тем достаточно лишь бегло просмотреть прессу середины 1920-х годов, чтобы иметь полное представление о нравах, бытовавших через несколько лет после революции, в эпоху расцвета НЭПа. Читая журналы того периода, вдруг начинаешь ловить себя на ощущении, словно перед тобой вполне современное издание, и лишь пожелтевшие страницы да несколько устаревший стиль изложения напоминают о том, что с той поры прошло 70 лет…

Двуликий проспект

Год 1926-й. Расцвет НЭПа. Ленинград. Проспект 25 Октября (бывший Невский) украшен гигантскими плакатами с трескучими лозунгами. Из многочисленных репродукторов с утра до позднего вечера несутся бравурный «Марш Буденного» и жизнеутверждающий «Воздухофлот». Народ старательно выковывает «счастия ключи», строит коммунистическое завтра.

Это днем. Ночью на тех же улицах звучит совершенно иная музыка, бурлит и пенится совсем другой мир — рестораны, вереницы экипажей, новенькие автомобили. И на каждом углу — женщины в кричащих шляпках, с папироской, прилипшей к нижней, ярко намалеванной губе. По-советски — «особы неопределенных занятий»…

Расслабляясь после не всегда праведных трудов, не очень трезвые нэпманы оценивающе оглядывают «жриц общедоступной любви». Приглянулась — тут же сговор, ожесточенный торг за «товар», который не учтен никакими налоговыми инспекциями и наркомпродами:
– Что, дорого стоит?
– Не дороже денег…

Недолгие переговоры с «котом»… Не сошлись… И панельные барышни отправляются искать другого клиента…

Красный кафешантан

Ресторан «Стрельна». Фаэтоны, лихачи, машины. Звуки «непрерывного», на всю ночь, оркестра вырываются из окон на улицу, не давая уснуть сгрудившейся возле общественной уборной стайке беспризорных пацанов.

У дверей кабака ночь напролет два дюжих милиционера — охрана кафешантана на советской почве. Часам к трем разгул доходит до точки кипения. Цыганка на эстраде орет дикую песню; публика подхватывает ревом, стоном, криками, хлюпаньем, хлопаньем, пьяненькими слезами.

А на скамеечках расположенного поблизости Александровского сада проститутки попроще и те, кто их ищет: «ядь… мать… гроб… веру… Христа…»
Все нормально. Здесь тоже идет торг.

На сцене соседнего «Медведя» вместо цыганки страдает под аккомпанемент расстроенного рояля дама из бывших — бальзаковского возраста, нарумяненная, с голыми руками, спиной и грудью:

Это было давно,
Я не помню, когда это было…
Может быть, никогда…

Пьяные голоса подпевают. Здесь и валютчик, и прожженный аферист, и тип из торговцев воздухом, беглый монах и содержатель трактира на Сенной, подгулявший моряк и проворовавшийся бухгалтер и владелец лабаза — все на одно лицо, полухозяйчики и полуторговцы. И проститутки, проститутки, проститутки… Ажурные чулки, юбки с разрезами, ботинки до колен, кольца, голубые песцы, кроваво-красные губы и кокаиновая бледность-вамп — на любой вкус и кошелек. Идет бесконечная охота женщины за мужчиной и мужчины за женщиной.

Ароматы супа крем-омри, филе-соте и беф-бордольезов причудливо перемешиваются с тяжким выхлопом перегара и терпким запахом женского тела. Кажется, все это — перпетуум-мобиле, вечная машина, которая раз заведена и никогда не остановится. Бред, ночной кошмар великого города с запутанной судьбой…
Но приходит утро, и сами рождаются вопросы.

Почему в то время, когда вся страна «в едином порыве» посылала «пролетарские пламенные приветы» соратникам по борьбе с буржуазным игом в капстранах, появился неприкрытый и не поддающийся никакому госконтролю разгул? Отчего вдруг так возбуждающе ощутимо потянуло сладостно-притягательной плотью и куда делись девушки первых лет советской власти, носившие панталоны из кальсон и юбки из барских портьер?

Чтобы получить исчерпывающий ответ, не нужно было уходить далеко от Невского, перевоплотившегося в 25 Октября. Бывшие совсем недавно «товарищами», нынешние «барышни» жили совсем рядом с местами своей новой «работы». На видавшей виды и давно переставшей чему бы то ни было удивляться Лиговке…

Хозяева кольца жизни

«Женщина в кольце» — странное, загадочное выражение… Что-то есть в нем от экзотики, что-то от кинематографа. Но родилось оно не в сералях Востока и не в великосветских салонах столицы любви, а на нашей Лиговке, в заурядной грязноватой подворотне.

«Кольцо» на криминальном жаргоне 1920-х годов — статья 171 УК от 1922 года, и карала она за «сводничество, содержание притонов разврата и вербовку женщин для проституции».

Царство притоносодержательниц, сводниц, проституток, «котов». Мир пивнушек и шикарных ресторанов, скамеек Александровского сада и фешенебельных отелей, кокаина и самогона, оставшихся от прежних времен шиншилловых манто и «фуфлов» под глазом.

Кольцо. Замкнутый круг, из которого нет и не может быть выхода. Из ста обвиняемых по этой статье 90 — женщины.
«Попала в кольцо», «засыпалась в кольце», «от кольца не уйдешь» — и Лиговка, поэт улицы, ее законодатель и хранитель традиций, сочинила когда-то песню:

Я колечко с пальца сняла,
Уронила на панель,
А хозяйка подобрала
И открыла здесь бордель.

Хозяйка притона — владелица женского тела, души, воли… Когда-то, как говорили, «еще при царе», это был тип. Оригинальный, яркий, выпуклый. Но за годы войны и социальных потрясений он постепенно выцвел, поблек и почти совсем рассосался. Лишь изредка встречались в молодой Стране Советов «мадам» из, так сказать, «старых запасов дореволюционной крепости». На смену им пришли типы новые.

Вербовщицы — амплуа «добрые дамы», — словно паук, терпеливо дежурили возле Биржи труда, выглядывая заплаканных, отчаявшихся найти хоть какую-нибудь работу молоденьких девушек, и посулами места в мифической чулочной мастерской заманивали неопытных дурочек в «кольцо».

Матерые, с глазами-льдинами «коты», которые, соблазнив девчонку, тут же отправляли ее, по уши влюбленную, на панель: «Гулять не на что! Добудь денег! Много! На хорошую гульбу!» А те потом брали клиента «на машинку» — подливали снотворных капель или просто вытаскивали у самозабвенно совершавшего круг страстей почтенного отца семейства битком набитый бумажник.

«Случайные хозяйки» — те, кому все равно, чем торговать: зимой — вязаными чулками, осенью — яблоками, вне сезона — проститутками. Эти всегда легко находили себе оправдание: «Я женщина темная… У меня дети мал мала, а такой товар всегда спросом пользуется».

И еще был тип — «бордельная барыня» — салонная притоносодержательница из «бывших». Такая предлагала посетителям не деревенских толстух-недотеп или работниц с соседней фабрики, а настоящих графинь, баронесс или княгинь с голубой кровью в жилах и подзабытыми за годы советской власти манерами. Это был товар на любителя. Его, как правило, предпочитали проворовавшиеся «выдвиженцы» — кассиры и председатели губкомхозов и торгово-строительно-финансовых учреждений. Те, что, как говорится, из грязи да в новейшей формации князи. Они подводили под собственную похоть некий политический смысл и не жалели выбросить 15–20 червонцев на изощренное удовольствие потоптать сапогами чью-то фамильную честь и впитанное с материнским молоком человеческое достоинство.

Да и что им, собственно, было вообще жалеть денег! Знали, звериным чутьем чувствовали: скоро придет конец их привольной жизни. Конфискуют, посадят, а то угодишь и под «вышку» за растрату в особо крупных размерах. Однако когда-то все это еще будет, а пока — отчего бы не попользоваться? А если дорого стоит — так ведь не дороже денег…

От Биаррица до Сибири

Дело № 214722 слушалось в конце ноября в 4-м отделении Народного суда Ленинграда. На скамье подсудимых — Зинаида Львовна Мюльгенс, в недавнем прошлом — фон Мюльгенс, но после революции приставки к фамилиям, естественно, упразднили. Как описывал ее в газете «Ленинградская правда» некто «корреспондент В. Семенов», это была типичная бывшая барыня «лет тридцати, росту ниже среднего, с большими, чуть навыкате глазами и темно-русыми волосами. При разговоре на лице постоянно имеется улыбка».

Извиним недостаточную профессиональность товарища Семенова, выдвинутого на журналистскую работу, очевидно, по решению комсомольской ячейки какого-то завода. По существу он был все-таки прав. Гражданка Мюльгенс, отвечая на вопросы, все время чуть смущенно улыбалась, явно искренне недоумевая: за что ее судят? В чем ее вина? Из жалости, из чистого сострадания она помогала несчастным женщинам, добрым своим приятельницам, заработать на пудру, хлеб и чулки! И это — 171-я статья?! И за это — три года с конфискацией?! Непостижимая страна… Суровые, бесчеловечные законы! И ведь будь она чуточку поосмотрительнее, не нарушай опрометчиво основную, всех времен российскую заповедь «все можно, только осторожно», ее салон наверняка не привлек бы внимания милиции. А теперь…

Справедливости ради надо заметить, что как раз легкомысленная неосторожность и неосмотрительность не были характерны для мадам Мюльгенс. Ее адрес: Фонтанка, розовый дом с балконом, со двора, квартира 12, — знали многие. Но попасть в салон мадам Зизи просто так, с улицы, было практически невозможно. В обязательном порядке требовались рекомендации и надежные ручательства знакомцев хозяйки. И безусловно, только эти неукоснительно соблюдаемые приемы конспирации позволили заведению просуществовать без малого четыре года…

Прошлое Зизи фон Мюльгенс было блестящим. Муж — член многочисленных комиссий и правлений, каждое из которых приносило ему, толковому юристу, приличный доход. Масса интересных знакомых. Свой салон. Первоклассная портниха. Молодой, красивый любовник. Бриллианты. Коляска. Абонемент в Михайловском. Биарриц. Острова. И вдруг — революция.

Жизнь разрушилась в считаные дни. Муж — не то в Болгарии, не то в Абиссинии. Любовник где-то на юге, по слухам, торгует кильками. Бриллианты перенесены на толкучку. Салон закопчен от буржуйки. Что делать?! Податься в педикюрши, обрабатывать мозолистые пролетарские пятки? Наняться тапершей в кинотеатр «Пикадилли», где пол в окурках и мещанки в платочках непрерывно лузгают семечки? Петь романсы в «Эрмитаже», чтобы пьяные мужланы лапали после выступления шершавыми руками? Брр! Но ведь губная помада так дорого стоит, и даже в трамвае надо платить за билет целых семь копеек…

Жизнь стала казаться беспросветной. Но однажды, на счастье, зашла вечерком давняя, еще по гимназии, подруга: «Зизи, милая, зачем вы страдаете? Хотите, я познакомлю вас с обворожительным господином? Прежде он был, правда, официант… Но теперь у него свой кожевенный заводик. Одних взяток раздает в месяц несколько тысяч и пахнет одеколоном по 30 рублей флакон».

Как было не согласиться? Новый любовник в самом деле оказался очень мил. Правда, у него случались не вполне естественные фантазии… Но он так щедр!

У мадам Мюльгенс снова салон. У нее бывают «все». И как-то само собой вышло, что приятельницы стали ночевать в квартире Зизи со своими «друзьями», которые, уходя утром, оставляли возле зеркала в передней аккуратную стопочку червонцев — плату за гостеприимство.

Кольцо замкнулось. Бывшему официанту отказано: «Я могу обеспечивать себя и сама!» Наняты два здоровенных скуловорота с крепкими, словно купеческие сундуки, кулаками, денно и нощно дежурившие в прихожей. Такса раз и навсегда установлена — 15 червонцев, деньги — с девочками пополам, а если те иногда и плакали по утрам, так ведь у каждого гостя свой вкус, и за просто так никто платить не будет.

Так за что же три года с конфискацией?..
Но Зинаиде Львовне все-таки повезло. В соответствии с Положением об амнистии к десятой годовщине революции осужденную освободили. Постаревшая и подурневшая, она поселилась в маленькой торцевой комнате собственной квартиры и жила тихо и незаметно, как мышка. Дни ее тянулись однообразно, мирно. До самого 37-го года. До Сибири…

Сервис по-залемановски

Залемановка — дом № 11 по Свечному переулку — издавна пользовался дурной славой. Еще до революции он сделался приютом воров, наркоманов, самогонщиков, чудаковатых представителей богемы и, конечно же, огромного количества разного пошиба проституток.

Кстати, свое имя дом получил в память подрядчика Залемана, прославившегося тем, что большинство возведенных им зданий, не простояв и года, рушилось. Вот и этот дом был жилым только наполовину, значительная его часть стояла без крыши, окон, дверей, с обвалами чердаков, проломами полов и остатками лестничных пролетов.

Это был существующий по собственным законам и правилам мир. Здесь рождались, умирали и грабили, писали возвышенные стихи, малевали порнографические картинки и бились головой о стены в белой горячке. Жизнь в Залемановке оценивалась бутылкой самогона, шприцем морфия или понюшкой кокаина.

Дом состоял на особом учете УГРО, к ночным к облавам здесь давно привыкли и относились как к неизбежной, но не слишком обременительной повинности: опять черти принесли! Ну обыскивайте, обыскивайте, нашли дураков…

Несмотря на таившуюся в ее стенах реальную угрозу для кошелька и жизни, Залемановка, словно магнит, притягивала к себе людей со средствами. Впрочем, ничего особенно мудреного в этом, в сущности, не было, ибо только здесь, в отличие от «приличных» злачных мест, человек, пресытившийся обычными формами разврата, мог найти развлечения, удовлетворяющие его вкус. Достаточно было постучаться в любое время дня и ночи в дверь комнаты на четвертом этаже, где жила Манька Козырь (Мария Сидоровна Похвистина, в прошлом проститутка, ныне, в 1920-е, сама хозяйка). Правда, иной раз она бывала после вчерашнего, мягко говоря, не в форме: глаза мутные, как взболтанное несвежее пиво, в голове несусветица, исколотые руки трясутся, как заведенные. Но тут же, не стесняясь гостя, поправлялась «хорошенькой» (папироса с «травкой») и предлагала клиенту все, что только могло измыслить его воспаленное воображение:
– Малолеточку? Да сколько душе угодно, хоть цельный фунт!..
– Вам погорячей? Есть у меня монашка одна беглая, сестра Еликонида. Так-то славно веригами работает — ни один клиент еще недовольным не уходил!..
– Мальчишечку? Это подороже будет — три червонца… Зато плашкет — первый сорт! Ангелочек, из бывших господ…
– Ах, у вас трудности? Так вы постучитесь в соседнюю комнату, к Френе-лекарке. Она вам завсегда отвару ранункула нальет, а если не поможет, так у нее шпанская мушка имеется. Себя не узнаете!..

На любые услуги готова была Манька Козырь и не боялась ни Господа Бога, ни дьявола. Да что там Господь с чертями, когда даже сам начальник районной милиции, основательно «подкормленный» от ее щедрот, всякий раз, отправляя оперов на облаву в Залемановку, строго-настрого наказывал им обходить ее дверь стороной!

Правда, в конце концов и она плохо кончила. Как следует из очерка о Залемановке, который был опубликован в «Юридическом обозрении» за 1927 год, Манька загремела под «один-пять-пять» (ст. 155 УК — распространение венерических заболеваний) и умерла от застарелого сифилиса в тюремной больнице им. Гааза…

После ее смерти хозяйство Залемановки стало постепенно приходить в упадок. Некому было больше подкармливать «мусоров» — и многих арестовали. Кто-то съехал, кто-то, как Манька, умер — от сифилиса или морфия. Девочки были вынуждены искать другую хозяйку. Все вокруг ветшало, расползалось по швам, рассыпалось…

И сегодняшний, вполне невинный дом по Свечному, 11, ничем уже не напоминает ту притягательную, необыкновенно яркую и своеобычную трущобу, что называлась когда-то Залемановкой…

С кончиной НЭПа рассосались, растворились и ушли в небытие все хазы, малины, салоны великосветских блудниц и прочие «притоны разврата». В СССР, как писали в тогдашних газетах, «солнце социализма выжигает наследие проклятого прошлого: разврат, наркотики, пьянство». Уже в начале 1930-х нарком юстиции Николай Крыленко с трибуны пленума ЦК объявил, что любые сексуальные отклонения и излишества — суть продукт разложения эксплуататорских классов. Из этого следовало, что в рабоче-крестьянском государстве подобным контрреволюционным явлениям, безусловно, нет и не может быть места. Слово было произнесено, оставалось лишь выявить среди граждан Советского Союза сексуальных извращенцев — «врагов народа». Со всеми вытекающими…


7 мая 2017


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847