В условиях Брестского мира говорилось о демобилизации Балтийского и Черноморского флотов и возможности их возвращения на российские базы. Однако, воспользовавшись слабостью большевиков, претензии на боевые корабли предъявили не только немцы, но и их союзники из числа украинских и финских националистов. Спасать то, что можно, от Черноморского и Балтийского флотов выпало двум кадровым морским офицерам — Михаилу Саблину и Алексею Щастному.

Из одной тельняшки

Михаил Павлович Саблин родился 17 июля 1869 года в семье морского офицера. Его младший брат Николай также выбрал флотскую карьеру — служил на императорской яхте «Штандарт», за что после революции и поплатился, будучи сразу отправлен в отставку.

Михаил Павлович, напротив, делал карьеру вдали от императорского двора. В 1890 году окончил Морской корпус и минные классы. В Русско-японскую войну участвовал в Цусимском сражении и, раненый, был выловлен из воды после гибели броненосца «Ослябя».

Первую мировую он встретил в должности капитана линейного корабля «Ростислав» Черноморского флота. За участие в боях против неуловимого германского крейсера «Гебен» Михаил Павлович даже удостоился георгиевского оружия. Потом Саблин, командуя Минной дивизией, произвел несколько удачных минных постановок.

В 1916 году командование Черноморским флотом принял Колчак, который и считался в России главным специалистом по минному оружию, но сработаться с ним не получилось. Они крепко рассорились, и Саблина перевели «состоять по Военно-морскому министерству», присвоив ему, впрочем, чин вице-адмирала.

Зато после октябрьского переворота конфликт с Колчаком, считавшимся ярым реакционером и монархистом, зачли Саблину в плюс. В феврале 1918 года, после кровавых «варфоломеевских ночей», когда революционными «братишками» было убито до двух сотен офицеров, Михаила Павловича назначили командующим Черноморским флотом…

Алексей Михайлович Щастный родился 15 октября 1881 года в Житомире в семье артиллерийского генерал-лейтенанта. Первоначально он также выбрал армейскую службу, окончив Владимирский Киевский кадетский корпус. Трудно понять, в силу каких причин, но потом Щастный поступил в Морской корпус, который закончил вторым по успеваемости. Затем, как и у Саблина, были минные классы и участие в японской войне. От Цусимы Бог его миловал, хотя испытаний на мужество и профессионализм хватило с избытком. В чине мичмана на крейсере «Диана» он участвовал в неудачном, но не разгромном для русских сражении в Желтом море, удостоившись от капитана корабля такой аттестации: «Выказал боевые способности, какие трудно ожидать при его молодости».

Первую мировую он встретил в чине капитана 2-го ранга на линейном корабле «Полтава». В июле 1917 года он стал капитаном 1-го ранга. Но, главное, Щастный умел говорить и выстраивать отношения с матросами, что было жизненно важно в обстановке охватившей Балтийский флот анархии.

При этом тельняшку на груди, доказывая верность революции, он не рвал, просто пытался честно делать свое дело. На Балтийском флоте всем заправляли большевики Павел Дыбенко и Федор Раскольников, но в грамотных специалистах они нуждались, и в январе 1918 года Щастный получил назначение 1-м помощником начальника военного отдела Центробалта, что в переводе на язык тогдашней флотской иерархии примерно соответствовало должности начальника флотского штаба.

Чудо Ледового похода

Весной 1918 года на главной базе Балтийского флота в Гельсингфорсе (Хельсинки) царила анархия. Совет комиссаров Балтийского флота проводил время в бесплодных политических дискуссиях. Лишь немногие из матросов изъявляли желание делом доказать свою преданность революции и вступали в ряды финской Красной гвардии, ведущей ожесточенные бои против войск Маннергейма. Что же касается остальных «братишек», то они либо митинговали, либо гуляли на деньги, полученные от распродажи судового имущества. Казалось, что как боевое соединение флот прекратил свое существование.

Видимо, к этому мнению склонялись и в Москве, а потому еще в декабре 1917 года ленинское правительство передало красным финнам один линкор и три крейсера. Дальнейшая судьба остальных кораблей выглядела неясной.

Согласно 6-й статье Брестского договора, все военные суда, находившиеся на территориях, оккупируемых Германией, оставались русской собственностью и имели право беспрепятственно перейти в русские порты. Однако союзники немцев финны стремились захватить если не все, то хотя бы часть кораблей. Для этого годились любые методы, начиная от силовых и кончая финансовыми.

6 марта 1918 года Совет комиссаров Балтийского флота составил план перехода из Гельсингфорса в Кронштадт. Идти кораблям предстояло через лед (его толщина в это время года доходила до 75 см) и торосы высотой до трех — пяти метров. Решающая роль здесь отводилась ледоколам, которые должны были проложить путь военным судам.

Для руководства подобным предприятием требовалось привлечь специалистов. И тогда, кроме Совета комиссаров, был создан еще один руководящей орган — Совет флагманов, отвечавший непосредственно за организацию перехода и состоявший из бывших офицеров.

Более того, несмотря на отмену чинов и командирских должностей, учреждался пост начальника морских сил (наморси) Балтийского моря, доставшийся герою Моонзундского сражения контр-адмиралу Алексею Развозову.

17 марта 1-й отряд кораблей (четыре линкора, три крейсера, ледоколы «Ермак» и «Волынец») благополучно достиг Кронштадта. Правда, в Петрограде Развозов рассорился с Раскольниковым и уже 20 марта лишился должности наморси. Время «красного террора» еще не пришло, так что бывший контр-адмирал отделался суточным арестом и увольнением из флота.

Ледовый поход возглавил Щастный. Стоявшая перед ним задача по выводу 2-го и 3-го отрядов кораблей сильно осложнилась из-за потери двух ледоколов. 20 марта командир ледокола «Тармо» Кауппи вместе с несколькими офицерами, проникшими на борт под видом пассажиров, захватил судно и объявил его собственностью независимой Финляндии. 29 марта аналогичным образом был захвачен возвращавшийся в Гельсингфорс «Волынец». Взамен него из Кронштадта выслали ледокол «Ермак», однако по дороге он был атакован мятежным «Тармо» и после небольшой перестрелки вернулся обратно.

Между тем осложнилась ситуация и в самом Гельсингфорсе. До этого времени город находился в руках красных финнов. Однако 4 апреля на полуострове Ханко (Ганге) высадился германский экспедиционный корпус генерала фон дер Гольца, двинувшийся прямиком к столице Финляндии. С другой стороны к Гельсингфорсу приближались войска Маннергейма. Судьба красных финнов была решена, но они собирались сражаться до последнего. Результат этой битвы мог самым неприятным образом отразиться на моряках-балтийцах, которые хотя и сочувствовали финским товарищам, но вовсе не желали погибнуть за «Красную Суоми». Требовалось уходить из Финляндии, причем как можно скорее.

Следует упомянуть, что, кроме русских судов, в Гельсингфорсе находился еще и дивизион из семи английских подводных лодок. Принимать их в Кронштадте никто не собирался, добраться же из Финского залива до Британии не представлялось возможным. По сути, англичане оказались подставлены своими недавними союзниками, и командиру дивизиона коммодору Хортону пришлось отдать приказ об уничтожении своих субмарин.

Но у Щастного и его коллег хватало других забот. 5 апреля из Гельсингфорса вышел 2-й отряд под командованием Зарубаева (два линкора, два крейсера и две подлодки). Путь ему прокладывали три малых ледокола. По мощности эти суденышки не могли соперничать с «Тармо» и «Волынцем», но с задачей справились. К счастью, на полпути к ним присоединился вышедший навстречу из Кронштадта ледокол «Ермак», охраняемый крейсером «Рюрик».

Однако еще до того, как эта эскадра 10 апреля пришла в Кронштадт, Троцкий получил телеграмму, что последний, 3-й отряд не может выступить из Гельсингфорса из-за неполной укомплектованности экипажей. На сей раз проблема разрешилась почти чудесным образом. Посланные из Петрограда 500 моряков каким-то образом проехали через занятую белофиннами территорию и прибыли на выручку своим товарищам.

7–12 апреля 3-й отряд вышел из Гельсингфорса пятью эшелонами (45 эсминцев, три миноносца. 10 подлодок, пять минных заградителей, шесть тральщиков, 11 сторожевых кораблей, 81 вспомогательное судно). Последний, пятый эшелон во главе с наморси Щастным покинул Гельсингфорс в тот день, когда в городе уже начинались уличные бои.

Правда, вступившие в Гельсингфорс немцы не стали захватывать военные корабли в качестве трофеев и даже взяли их под свою охрану. Участь коммерческих судов была иной. В большинстве случаев белофинны объявляли их своей собственностью, а моряков выставляли на берег, даже не разрешая взять с собой личные вещи. Кое-кто из заподозренных в сочувствии большевизму тут же арестовывался, а иногда и расстреливался на месте. В Финляндии начинался «белый террор»…

Гражданская война в Суоми полыхала вплоть до конца мая 1918 года. Все это время из разных портов Финляндии в Россию продолжали тянуться остатки Балтийского флота. Всего из Гельсингфорса в Кронштадт перебазировалось 247 кораблей (из них 11 судов с красными финнами). Многие, вполне материалистично настроенные советские историки называли эту операцию «чудом». В ней действительно много если не чудесного, то труднообъяснимого. Дезорганизованные и расколотые по классовому признаку экипажи судов смогли объединиться для выполнения патриотической задачи спасения флота. Сам поход сопровождался массой погодных, технических, организационных и политических трудностей, преодоление которых требовало железной спайки между подчиненными и командирами. Не удивительно, что после прибытия в Кронштадт бывшие офицеры, особенно Щастный, завоевали среди моряков широкую популярность.

Гибель эскадры

Когда эпопея Ледового похода подходила к концу, драма вокруг Черноморского флота только начиналась. На должность командующего Саблин заступил в тот краткий период времени, когда большевики установили практически полный контроль над Крымом и Северным Причерноморьем. Именно благодаря морякам удалось разгромить войска крымско-татарского национального правительства, а также обломить амбиции Центральной рады, пытавшейся ползучим образом украинизировать корабли Черноморского флота.

Однако, подписав Брестский мир, большевики признали и независимость Украины, лидеры которой, вернувшись с помощью германских войск в Киев, тут же предъявили претензии и на территории, никогда украинскими не являвшиеся.

Из состава Запорожского корпуса украинской армии была выделена дивизия Петра Болбочана, которой предписывалось занять Крым, опережая продвигавшуюся к полуострову 15-ю ландверную дивизию Роберта фон Коша. Кош против действия Болбочана не возражал, но, когда «самостийники» лихим ударом прорвали оборону на Перекопе и овладели Симферополем, вместо «спасибо» заставил их убраться с полуострова. Надкусив сорванный украинскими союзниками плод, германский генерал двинулся к главной цели своего похода — Севастополю.

28 апреля Саблин, незадолго до этого в очередной раз отстраненный ревкомовцами от командования, принял делегацию с двух самых крупных боевых кораблей — линкоров «Свободная Россия» (бывшая «Екатерина Великая») и «Воля» (бывший «Александр III»).

На следующий день на «Воле» прошло общее собрание флотских делегатов. Саблин согласился принять командование в случае готовности исполнять его приказы. После того как протестовавшие представители экипажей миноносцев собрание покинули, Михаил Павлович заявил, что флот принадлежит российскому народу, частью которого является народ украинский. Отталкиваясь от этого нехитрого логического умозаключения, он распорядился поднять украинские флаги, о чем и сообщил в посланной Центральной раде телеграмме.

Большинство миноносцев исполнять приказ отказались, а на «Керчи» взметнулся сигнал «Позор и продажа флота». Кораблям-протестантам Саблин приказал покинуть Севастополь до полуночи, что они беспрепятственно и проделали, отправившись в Новороссийск, находившийся на территории Кубано-Черноморской республики.

На следующий день к Севастополю подошли немцы. Принимать присланную Саблиным делегацию фон Кош отказался, заявив, что должен сначала связаться с командованием.

Немцы тем временем начали занимать северные районы Севастополя, расставляя орудия и пулеметы на господствующих позициях. Поняв, что его трюк с украинизацией не прошел, 1 мая Саблин приказал всем оставшимся кораблям также следовать в Новороссийск. Немцы пытались остановить их огнем своих полевых орудий, что, конечно, не возымело никакого эффекта, кроме психологического. Ответный огонь русские корабли не открывали, а спешка и суматоха настолько усилились, что эсминец «Гневливый» засел на мели, а еще несколько судов так и не смоги выйти из бухты — то ли из-за поломок, то ли по причине саботажа.

Отвечавший за их уничтожение контр-адмирал Михаил Остроградский не придумал ничего более оригинального, как поднять на них украинские флаги, и, оставшись в Севастополе, перешел на службу УНР.

Между тем ядро флота уже к вечеру благополучно достигло Новороссийска, где экипажи линкоров снова начали выяснять отношения с более красными экипажами миноносцев.

Впрочем, и те и другие в конце концов проголосовали за сохранение Саблина на посту командующего флотом. Весь май 1918 года прошел в терзаниях. Командующий немецкими войсками на Украине фельдмаршал Георг фон Эйхгорн прислал из Киева телеграмму, требуя вернуть флот в Севастополь и передать германскому командованию. Командующий войсками Кубано-Черноморской республики Алексей Автономов обещал мобилизовать около 20 тысяч человек, включая бывших офицеров, и не допустить немцев на Кубань и Тамань. Такая борьба имела шансы на успех, но Автономова заподозрили в «бонапартизме» и отозвали в Москву (спасибо, не расстреляли).

Зато из Москвы прибыл видный большевик-балтиец Иван Вахрамеев, которому были даны полномочия организовать затопление флота в случае, если немцы будут уж слишком настаивать на его возвращении в Севастополь.

Саблин решил лично донести до Троцкого и Ленина мысль, к которой приходят все, кто оказывается загнанным в угол, — надо драться. Но до большевистских вождей его не допустили, просто арестовав за саботаж распоряжений Совнаркома.

Финальные акты трагедии разыгрывались уже без Саблина. Под давлением немцев большевистское руководство распорядилось вернуть корабли в Севастополь, а затем, со своим обычным «прямодушием», прислало еще одну, тайную, телеграмму с приказом о затоплении.

Какой именно из приказов выполнять, решали голосованием. 17 июня в Севастополь ушли «Воля», вспомогательный крейсер «Троян», шесть миноносцев и плавучая база быстроходных крейсеров. На следующий день в Цемесской бухте затопили линкор «Свободная Россия», девять миноносцев, бельгийский танкер, один английский, один французский и два итальянских парохода. Тонули они, подняв сигналы «Погибаю, но не сдаюсь». В роли «палача» выступал миноносец «Керчь», который, выполнив свое дело, проследовал в Туапсе, где также был затоплен.

Уход адмиралов

Щастного арестовали вскоре после окончания Ледового похода. Троцкий не собирался терпеть на флоте классово чуждого военспеца, за которого моряки были готовы в огонь и воду.

Обвинения в его адрес звучали голословно и не были подкреплены доказательной базой. Вот, например, такой перл: «Совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против советской власти». В общем, виноват в том, что совершал подвиг…

В одной из предсмертных записок Алексей Михайлович писал: «В революции люди должны умирать мужественно. Перед смертью я благословляю своих детей Льва и Галину и, когда они вырастут, прошу сказать им, что иду умирать мужественно, как подобает христианину».

Щастного расстреляли 22 июня 1918 года в скверике Александровского военного училища.

Саблина, чьи провинности перед советской властью были гораздо внушительней, расстрелять не успели. Бежав из-под ареста с помощью бывших подчиненных, он благополучно покинул Россию и через Лондон, кружным путем, снова объявился в Севастополе.

Вернувшиеся из Новороссийска суда Черноморского флота немцы подарили украинской державе гетмана Скоропадского, а после поражения Германии на них наложили руку французы и англичане.

Деникин, чьи войска смогли к лету 1919 года отбить Крым у красных, получив корабли от союзников, решил использовать их как ядро возрожденного Черноморского флота. Его командующим, если не по должности, то по факту, и стал Саблин. В роли главного белого флотоводца он выступал и при Деникине, и при сменившем его бароне Врангеле.

Из-за рака печени 12 октября 1920 года Михаил Павлович сдал должность начальника Морского управления русской армии Михаилу Кедрову, а через пять дней скончался. Белому Крыму жить оставалось месяц.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»