В Российской империи мода в коллекционировании в значительной степени определялась вкусами царствующего монарха. Именно поэтому в XVIII – начале XIX века подавляющее большинство частных собраний носило явно «милитаристский» оттенок. Новая тенденция наметилась при Екатерине II, превратившей Эрмитаж в одно из богатейших собраний художественного искусства. Но затем вновь пошла череда воинственных самодержцев (Павел I, Александр I, Николай I), для которых понятие «слава» ассоциировалось исключительно с браными подвигами.

И все же традиции Екатерины Великой не умерли. Другие представительницы имперской элиты по-прежнему рассматривали коллекционирование произведений искусства как средство просвещения народа и поднятия собственного социально-политического престижа. Чуть позже начали играть роль и материальные факторы…

Проиллюстрировать подобного рода трансформации можно на примере двух меценаток – великой княгини Елены Павловны и княгини Марии Клавдиевны Тенишевой.

ХОЗЯЙКА МИХАЙЛОВСКОГО ДВОРЦА

Принцесса Вюртембергская Фредерика-Шарлотта-Мария (1807–1872) прибыла в Россию в 16-летнем возрасте, чтобы выйти замуж за великого князя Михаила Павловича. Незадолго до свадьбы она перешла в православие, получив имя Елены Павловны.

Утонченная и хорошо образованная уроженка Германии не совсем органично смотрелась рядом со своим мужем, которого большинство окружающих воспринимали исключительно как туповатого «солдафона». Не удивительно, что отношения между супругами не заладились. Когда придворные поздравили Михаила с 25-летием его брака, великий князь посоветовал подождать еще пять лет, обещая отпраздновать «Тридцатилетнюю войну». Правда, до этой даты муж-солдафон так и не дожил…

Пока Михаил Павлович гонял проштрафившихся гвардейских офицеров и корпел над моделями новых форменных мундиров, Елена Павловна окружала себя молодыми интеллектуалами, покровительствовала художникам и, буквально с боем выбивала из мужа деньги на приобретение произведений искусства.

При этом, в отличие от других высокопоставленных меценатов, великая княгиня предпочитала картины именно отечественных мастеров, для многих из которых подобный заработок являлся одним из главных источников существования.

Сходная ситуация складывалась и с начинающими писателями, учеными, журналистами, которые, согласно официальной версии, ходили в Михайловский дворец не к самой Елене Павловне, а к ее гофмейстерине княжне Львовой.

Официальный статус этот кружок получил в 1849 году, после кончины Михаила Павловича. Овдовев, Елена Павловна буквально «пустилась во все тяжкие», превратив Михайловский дворец в главный центр культурной жизни столицы. По воспоминаниям современников, на ее вечера съезжалось «все самое именитое и выдающееся в обществе». Николай I, который и раньше считал свою невестку «главной ученой в семействе Романовых», именно к ней отсылал именитых западных путешественников, фактически возложив на нее обязанность выступать в роли неофициального «пресс-секретаря» царствующего дома. И она справлялась с этой задачей блестяще.

Даже русофобски настроенный маркиз Астольф де Кюстин подпал под обаяние великой княгини, назвав ее «одной из самых выдающихся женщин Европы».

Хорошо и со вкусом подобранные интерьеры Михайловского дворца были выполнены в стиле классицизма, неся в то же время на себе отпечаток чисто русского колорита. В творениях таких мастеров, как Брюллов и Кипренский, хотя и чувствовался академический дух итальянской школы, уже проглядывали ростки нового реалистического искусства, давшего обильные всходы во времена передвижников. И сам факт, что во времена господства академизма Елена Павловна сумела почувствовать значимость этих ростков, достаточно хорошо характеризует тонкость ее художественного вкуса.

Можно сказать, что именно в 1840-х годах вокруг Михайловского дворца и начал складываться тот ореол, который предопределил его будущее превращение в Русский музей, ставший главным хранилищем отечественного искусства. Хотя искусство, в общем-то, оставалось для Елены Павловны всего лишь средством, обеспечивавшим престиж ее салону. Главную же свою цель она видела в том, чтобы воздействовать на политику.

Значение вдовствующей великой княгини еще более возросло в царствование Александра II, чему в немалой степени способствовала ее деятельность во время Крымской войны. Отряды медицинских сестер, созданные по инициативе Елены Павловны, прекрасно проявили себя во время обороны Севастополя, а организованные на ее средства госпитали спасли жизнь тысячам раненых.

В начавшейся после войны «александровской оттепели» Михайловский дворец играл роль своеобразного «мозгового центра», где готовились будущие преобразования. Ученые и литераторы встречались с политиками, чтобы, совместно обсудив новинку типа романа «Что делать?», вместе попытаться нащупать консенсус между властью и обществом.

Национал-демократы (вроде Ю. Ф. Самарина, К. Д. Кавелина и И. С. Аксакова) спорили с либералами-западниками (А. В. Головнин, М. Х. Рейтерн). Время от времени появлялся и САМ – Александр II с супругой, которым Елена Павловна вовремя «подставляла» нужных собеседников.

Как писал Д. А. Оболенский: «С изумительным искусством умела она группировать гостей так, чтобы вызвать государя и царицу на внимание и на разговор с личностями, для них нередко чуждыми и против которых они могли быть предубеждены; при этом все это делалось незаметно для непосвященных в тайны глаз и без утомления государя».

Главная идея, которую Елена Павловна внушала государю, заключалась в необходимости отмены крепостного права. Практически все современники отмечали выдающуюся роль, сыгранную великой княгиней в подготовке и осуществлении крестьянской реформы 1861 года.

Однако именно после этой реформы ее влияние на политическую жизнь начало падать. Определенную роль здесь сыграли интриги других сановников, а также замедление общего темпа преобразований, спровоцированное террористическими действиями радикалов-революционеров.

Тем не менее смерть, настигшая великую княгиню 9 января 1873 года, вызвала скорбь у всей мыслящей России. Писатель А. В. Никитенко пришел к выводу, что «у двора отнята последняя внутренняя сила».

В любом случае след оставленный Еленой Павловной оказался весьма значительным, как в политической, так и в культурно-просветительской сферах. И те, кто сегодня бывает в Русском музее, должны добрым словом вспомнить не только «отца-основателя» – Александра III, но и его двоюродную бабушку, во времена которой Михайловский дворец впервые начали сравнивать с Парнасом.

ХОЗЯЙКА ТАЛАШКИНО

В глазах тогдашней элиты общества биография Марии Клавдиевны Тенишевой (урожденной Пятковской) (1867–1928) выглядела крайне необычно. Казалось, что сама жизнь изначально отрезала незаконнорожденному ребенку возможность когда-либо пробиться в круг избранных. И это при том, что среди ее вероятных отцов назывался даже император Александр II Освободитель!

Так или иначе, когда мать подыскала своей дочери жениха – скромного правоведа Рафаила Николаева, окружающие сочли подобную партию очень удачной. Недовольной оказалась только сама невеста. «Все было так серо, обыденно, бессодержательно», – вспоминала она впоследствии о своем первом замужестве.

И вот, уже имея на руках ребенка, 26-летняя женщина порывает с нелюбимым супругом, чтобы связать свою судьбу с аристократом и успешным предпринимателем князем Вячеславом Николаевичем Тенишевым. В истории он остался как один из зачинателей отечественного электромеханического и автомобильного производства, являя собой очень нетипичный для России пример аристократа-капиталиста.

Семейство Тенишевых Марию Клавдиевну, кстати, так и не признало, отказавшись занести ее в официальный генеалогический список. Слишком уж скандально выглядела биография невесты – сама незаконнорожденная, разведенная и с ребенком. Не иначе как охотница за богачами…

Но тот, кто видел в Марии Клавдиевне просто охотницу за капиталом, сильно ошибался. Она действительно мечтала наполнить жизнь смыслом и творчеством. И, получив в свои руки значительные средства, с огромной энергией принялась за дело…

Одним из самых значительных ее приобретений стало смоленское имение Талашкино, купленное у подруги – княгини Святополк-Четвертинской (старая хозяйка перешла на должность управляющей и впоследствии стала правой рукой Тенишевой). Реализованный здесь проект представлял собой удивительный симбиоз передового сельскохозяйственного производства и патриархальной русской деревни, школы и научно-исследовательского института, музея и культурно-исторического парка.

Рерих называл Талашкино «художественным гнездом» так называемого неорусского стиля. В специальных мастерских прикладного искусства ученикам передавали свои навыки ремесленники высочайшего класса – столяры, резчики по дереву, чеканщики по металлу, гончары, вышивальщицы и красильщики тканей.

Именно культурно-историческая составляющая проекта привлекала сюда таких выдающихся художников, как Репин, Врубель, Коровин. Предлагаемые ими рисунки использовались для росписи балалаек, сундучков, крестьянской мебели, продаваемых в специальной лавке русских сувениров «Родник», открытой в Москве в Столешниковском переулке.

Совмещая любовь к искусству с практической сметкой, Мария Клавдиевна создала на расположенном неподалеку от Талашкино хуторе образцовую ферму для «подготовки сельских специалистов, патриотически настроенных». (Излишне говорить, насколько нуждалось в таких специалистах русское правительство, готовящееся к проведению столыпинской аграрной реформы.)

В 1911 году в Смоленске Тенишева основала первый в стране музей декоративно-прикладного искусства «Русская старина». А еще на ее средства было открыто училище ремесленных учеников в Брянске, несколько начальных народных школ в Смоленске и Санкт-Петербурге.

Любопытно, что сама Мария Клавдиевна была великолепной художницей по эмали. Несмотря на пристрастность мастеров-мужчин, ее работы завоевали признание на выставках в Италии, Франции, Австрии, Бельгии и принесли ей звание члена нескольких европейских академий.

Тенишева, впрочем, не считала себя великим художником, предпочитая находить таланты среди окружающих. Умение отличить подлинное произведение от подделки обеспечило Марии Клавдиевне почетное место и среди коллекционеров, тем более что в роли консультантов при ней подвизались такие мэтры, как Бенуа и Дягилев.

Значительную часть своей великолепной коллекции акварелей она подарила только что созданному Русскому музею, организовав предварительно выставку, пользовавшуюся большим успехом у публики. Публику, кстати, хорошо подготовили и основательно «разогрели» с помощью пиара, обеспеченного еще одним детищем Тенишевой – журналом «Мир искусства».

Кажется, Мария Клавдиевна оказалась первой в нашей стране женщиной, выступившей одновременно в роли музейного дизайнера и арт-менеджера. Здесь ее звездным часом стала подготовка русской экспозиции на Всемирной выставке в Париже 1900 года. Пожалуй, именно с этой выставки начался «русский бум» на Западе, а имена многих наших отечественных художников превратились в своеобразные знаки искусства модерна…

Потом была смерть мужа, революция и тяжелые годы эмиграция, во время которой Мария Клавдиевна не только не опустила руки, но и помогала другим, организовав для детей эмигрантов школу эмалевого искусства. Скончалась она в парижском пригороде Сен-Клу, вдали от столь любимого ею Талашкино.

Чем же (помимо княжеских титулов) близки эти столь непохожие друг на друга женщины?

Елена Павловна на первый взгляд всего лишь продолжает череду августейших особ, содержавших великосветские салоны и покровительствовавших искусству. Однако объектом своего покровительства она выбрала считавшееся провинциальным и второсортным отечественное искусство, что необычно для весьма космополитичного в своих эстетических пристрастиях семейства Романовых.

Собственно, именно благодаря Елене Павловне в кругах деятелей искусства возникла атмосфера, способствовавшая появлению неорусского стиля, базировавшегося на собственных национальных традициях.

Окончательно же этот стиль сформировался благодаря Тенишевой, которая, в отличие от Елены Павловны, поставила все дело на практическую основу и рассматривала помощь художникам не столько как меценатство, сколько как… инвестиции в будущее России…

Всего за каких-то полвека на смену возвышенным, но далеким от повседневных забот аристократам пришли стоящие обеими ногами на земле «мужички-хваты». Смена социально-экономических формаций и элит, как видим, коснулась также и женщин. Хотя определенная преемственность все-таки сохранилась – например, в их любви к искусству…