Он никогда не был женат и не имел внуков, по крайней мере официальных, но стал общим всероссийским дедушкой... Дедушкой Крыловым. Баснописец умудрился остаться загадкой и для современников, и для любознательных потомков. Он не написал воспоминаний, не оставил на растерзание литературоведам даже кратких автобиографических записок. Иван Андреевич почти ни с кем не переписывался. Зато повезло любителям исторических анекдотов. Крылов подарил им неисчерпаемое количество забавных историй о своей фантастической прожорливости, чудовищной неопрятности и непомерной лени. Однако толстяк в залитом соусами жилете, дремлющий от обеда до ужина, – это всего лишь маска. Великий баснописец, непревзойденный мастер литературного маскарада, Крылов и для себя придумал образ, за которым легко было спрятаться.

«СОВЕРШЕННЕЙШИЙ ГОРБУН»

19 февраля 1832 года «король книжников» Александр Филиппович Смирдин праздновал новоселье. Самый известный петербургский книгопродавец открывал новый книжный магазин и библиотеку. Лавка Смирдина заняла почти весь бельэтаж дома 22 по Невскому проспекту. Петербуржцы высоко оценили «первую европейскую лавку с русскими книгами. В ней не темно, не холодно, не сыро и не грязно».

Смирдин решил отметить новоселье обедом, на который пригласил восемьдесят самых знаменитых и модных петербургских литераторов. Первый тост за праздничным столом был провозглашен за здоровье государя императора Николая I, самого известного писателя России, автора популярной книги «Устав цензуры». Литераторы выпили и крикнули громкое «Ура!». Потом прозвучала здравица в честь Ивана Андреевича Крылова, «по справедливости занимающего ныне первое место в нашей словесности». Настала очередь Крылова провозгласить тост за писателя, следующего за ним по литературному ранжиру. Подняв бокал с шампанским, Иван Андреевич повернулся в сторону Пушкина, однако забытый ныне сочинитель Михаил Евстафьевич Лобанов зашептал так громко, чтобы слышали все гости: «За здоровье Жуковского!» Крылов не стал спорить и провозгласил тост за Василия Андреевича Жуковского. Так Пушкину досталось четвертое, считая государя императора, место в русской литературе.

В этом поступке отразилась одна примечательная черта характера Крылова: он никогда не лез на рожон, не вступал в полемику и всегда был себе на уме. Сатирику в России эти качества жизненно необходимы.

Если Иван Андреевич хотел высказать свое мнение, то обычно говорил притчами, это стало его особой крыловской манерой. Однажды Пушкин читал на литературном вечере трагедию «Борис Годунов». Почитатели пушкинского таланта были в восхищении, «кого бросало в жар, кого в озноб, волосы поднимались дыбом». Крылов оценивал личность Пушкина одним словом – «гений», но Иван Андреевич был воспитан на классических образцах драмы, и новизна «Бориса Годунова» не пришлась ему по вкусу. Все вокруг восхищались, а Крылов равнодушно молчал. Пушкин был раздосадован и обратился к старшему собрату по перу с вопросом:

– Иван Андреевич, признайтесь искренне, моя трагедия вам не понравилась и, на ваш взгляд, нехороша?

– Почему же нехороша? – добродушно сказал Крылов. – Только послушайте мой анекдот. Однажды проповедник говорил своим прихожанам, что всякое творение Божье есть верх совершенства. В это время к кафедре подошел горбун с двумя отвратительными горбами. Несчастный урод возмутился:

– Помилуйте, как вы можете говорить, что все творения Господа прекрасны? Посмотрите на мои горбы! Неужели это тоже верх совершенства?

– Да, ты самый горбатый среди горбунов! – сказал проповедник. – Ты – совершеннейший горбун!

Пушкин расхохотался и обнял Крылова, совершеннейшего острослова, человека, достигшего совершенства в своих слабостях и чудачествах.

«БЕДНОСТЬ НЕ ПОРОК, А ВДВОЕ ХУЖЕ»

Пушкин в остроумии не уступал Крылову и метко назвал его «преоригинальнейшая туша». Слава Ивана Андреевича была так велика и незыблема, что даже ежедневное гуляние «туши» по Невскому проспекту воспринималось петербуржцами как некое священнодействие: «Вот медленными шагами она идет на левой стороне улицы по направлению от Публичной библиотеки к Полицейскому мосту в синей шинели с несколькими воротниками. Голова его большая, с вьющимися седыми волосами, лицо белое, широковатое и с доброю улыбкою на устах. Простой народ и в особенности извозчики, встречая его, снимают шапки и почтительно кланяются. Это Иван Андреевич Крылов». Образ патриарха русской словесности стал так привычен, что князь Вяземский однажды иронично заметил: «Как-то но верится, чтобы страсть могла пробиться в эту громадно-сплоченную твердыню. Бывал ли он влюблен? Бывал ли он когда-нибудь молод? Вот вопросы, которые хотелось бы разрешить».

Конечно, разрешить эти вопросы можно, хотя и не в полной мере, потому что сведения о детстве дедушки Крылова отрывочны. Сам Иван Андреевич говорил: «Я был дитя, как и все, играл, резвился, учился не отлично, иногда меня даже и секали».

Когда Ване Крылову было четыре года, он вместе с матерью оказался в Оренбурге, окруженном пугачевскими войсками. Пушкин, работая над «Историей Пугачева», попросил Ивана Андреевича вспомнить эту пору и записал: «На их двор упало несколько ядер, он помнит голод и то, что за куль муки заплачено было его матерью (и то тихонько) 25 р.!»

В пушкинской «Истории Пугачева» упомянут и отец будущего баснописца капитан Андрей Прохорович Крылов, который участвовал в обороне Яицкой крепости. После подавления восстания были найдены списки тех, кого Пугачев намеревался повесить, там значилась вся семья Крыловых, включая маленького Ваню.

Хоть при богатстве нам есть также неприятства,
Хоть говорят, что бедность не порок,
Но все уж коль терпеть, так лучше от богатства.

Так писал Крылов, когда изданиями своих басен скопил огромный капитал – около ста тысяч рублей, а книгоиздатель Смирдин платил ему за каждую новую басню очень большую сумму денег – 300 рублей.

В детстве и юности Иван Андреевич вдосталь претерпел от бедности. Семейство Крыловых постоянно нуждалось. Выйдя в отставку, Андрей Прохорович Крылов определил своего восьмилетнего сына Ваню подканцеляристом в Калязинский уездный суд, а затем в Тверской магистрат. Сначала малолетний писарь только числился на службе, но прошел год, «маленького подканцеляриста нарядили в форменный чиновничий мундир, перешитый из старого отцовского, купили ему чернильницу и десяток гусиных перьев, и он с сознанием собственного значения отправился в присутствие».

Частенько, устав корпеть над перепиской, Ваня вместо скучных канцелярских прошений выводил на казенной бумаге строчки по-детски неловких стихов. Если делопроизводитель заставал его за рифмоплетством, то бил книжкой по голове и плечам. Из милости помещики Львовы разрешили Ване Крылову учиться вместе со своими детьми. «Как гости, бывало, приедут, то кто-нибудь из хозяев и скажет: «Ванюша, подай в гостиную поднос с чаем». И Крылов ловко исполнял желание хозяев».

Проше говоря, мальчишке приходилось быть и лакеем. В 1778 году умер Андрей Прохорович Крылов, и Ваня стал единственным кормильцем матери, бабушки и младшего брата Льва.

В 1782 году подканцелярист Крылов решил радикально изменить свою судьбу. Неужели всю жизнь прозябать в Твери? Он взял месячный отпуск и с матерью и младшим братом уехал в Петербург. Для него начиналась новая, прекрасная жизнь, ведь полуграмотный мальчик свято верил, что станет великим литератором. Только через полгода в Тверском магистрате спохватились, что подканцелярист Крылов не является на службу. Сохранился уникальный документ, в котором сказано, что, «пристав Никифор Иванов послан был от департамента в квартиру к подканцеляристу Ивану Крылову, который числился больным, для проведывания, есть ли ему от болезни облегчение, но в квартире его не получил. От бабки Крылова Матрены Ивановой приставу объявлено, что подканцелярист Крылов отлучился отсюда в Санкт-Петербург в нынешнем году зимним временем, а которого месяца и числа, о том она не упомнит».

Покинуть службу, не известив начальство, было серьезным преступлением: в Петербург был отправлен приказ – разыскать подканцеляриста Крылова и по этапу вернуть его в Тверь! Дело о бегстве со службы удалось замять с огромным трудом...

СЛОН, СЛОНИХА И МОСЬКА

Петербург встретил юного мечтателя сурово, почти год он перебивался случайными заработками. Только в сентябре 1783 года нашлось место канцеляриста в Казенной палате. Жалованье 20 рублей 30 копеек в год, но вместе с дополнительными вознаграждениями получалось 182 рубля 82 копейки. Жить можно, однако Ваня был уверен, что сумеет зарабатывать только литературным трудом, и сочинил либретто оперы в трех действиях «Кофейница».

Пятнадцатилетний писатель отнес свое творение к издателю Брейткопфу, который «предложил ему за либретто 60 рублей ассигнациями. У автора забилось от радости сердце: это был первый плод, первая награда за его юношеский литературный труд; но по страсти своей к чтению он просил заплатить ему не деньгами, а книгами.

«Кофейница» не увидела сцены, как и другие опусы, которые выходили из-под бойкого пера Крылова, но остроумный мальчишка-драматург стал популярен в театральных кругах как некая модная диковинка. Он быстро приобрел влиятельных знакомых, постоянный пропуск в театр и надежду на постановку на сцене своих творений. И вдруг вздумалось Моське облаять могучего Слона.

Девятнадцатилетний Крылов написал комедию «Проказники», ставшую «самиздатом» эпохи императрицы Екатерины. Пьеса расходилась по городу в списках, ее тайком читали за кулисами театра, обсуждали в светских салонах и шепотом объясняли, что это сатира на драматурга Княжнина и его семью.

Яков Борисович Княжнин был тогда самым известным и, как сейчас бы сказали, кассовым драматургом, но Крылов выставил его литературным вором, который крадет чужие сюжеты, жена Княжнина якобы наставляет мужу рога, а дочь обзавелась любовником. Почему начинающий драматург так обиделся на семейство Княжниных, неизвестно. Пройдет много лет, и Иван Андреевич станет писать басни. Двадцать девять сюжетов он позаимствует у французского баснописца Лафонтена, и критики не увидят в этом ничего предосудительного, более того, будут писать, что «Крылов точно заслуживает имя стихотворца оригинального». Разразившийся скандал имел закономерный финал – пьесы Крылова были запрещены цензурой, а постоянный пропуск в театр отобрали. Однако Моська не успокоилась.

В декабре 1788 года Крылов на деньги богатого помещика Рахманова начал выпускать сатирический журнал «Почта духов». Иван Крылов обличал человеческие пороки, но не забывал и своего врага Княжнина. Разбирая по косточкам его пьесу «Владимир и Ярополк», Крылов возмущался, что цензура пропустила «безбожную брань» на святого Владимира Крестителя, который изображен развратником, братоубийцей и возбудителем междоусобных войн. Это «оскорбление чувств верующих» уже выглядело как политический донос.

У журнала «Почта духов» было всего восемьдесят подписчиков, но одним из них была императрица Екатерина II, и едва ли ей могла понравиться сатира на «протухлую красу», которая в течение тридцати лет занята «наукой нравиться, ночное время проводит в забавах» и любит маскарады, где под маской юной красавицы скрывается «старая мумия лет во сто».

«Почту духов» прикрыли, как и другие журналы, в которых сотрудничал Крылов. И неудивительно! Вот только несколько строчек из пьесы «Ночи», опубликованной в журнале «Зритель»: «Она спит, и все ее прелести раскладены на уборном столике: прекрасные зубы ее лежат в порядке близ зеркала; голова ее так чиста, как репа, а волосы, которым удивлялись, висят, осторожно накинутые на зеркало; нежный румянец ее и пленяющая белизна стоят, приготовленные к утру, в баночках. Письма к ее любовникам очень убедительны; хотя, правда, все они на один образец; ибо начинаются так: «Объявителю сего платит Государственный заемный банк».

Екатерина II, Слониха в короне, и не таких Мосек, как Крылов, топтала десятками. Пришлось Ивану Андреевичу уехать из Петербурга. Началась его бродячая жизнь, о которой известно немного: Крылов жил в провинции у богатых помещиков в качестве секретаря, учителя или просто приживальщика. Много и удачно играл в карты, попадал в опасные истории с шулерами. Однажды выиграл колоссальную сумму – 30 тысяч рублей. Как Крылов потратил эти деньги, остается загадкой.

НАВИ ВОЛЫРК

Взлет литературной карьеры Крылова начался, когда ему исполнилось почти сорок лет. Обычно в этом возрасте писатели уже почивают на лаврах или на кладбищах. Иван Андреевич нашел свое призвание, сочиняя басни. Однако этот род литературы весьма опасен: требовалась смелость, чтобы смеяться «над львами, над орлами», которые «хотя животные, а все-таки цари».

В юности Иван Крылов придумал себе псевдоним Нави Волырк. Звучит странно, но прочтите эти слова наоборот, и получится «Крылов Иван». С годами Иван Андреевич понял, что для собственного спокойствия недостаточно вывернуть наизнанку свою фамилию, надо и самому вывернуться так, чтобы смотрели как на юродивого, которому все прощается.

Если перечитать анекдоты о крыловских чудачествах, то большинство из них начинаются со слов «как рассказывал Крылов», то есть Иван Андреевич сознательно создавал себе славу оригинала и делал это с присущей ему выдумкой и талантом. Крылов рассказывал, что однажды, когда он гулял в Летнем саду, у него прихватило живот: «Он в карман, а бумаги нет. Есть где укрыться, а нет чем... На его счастье, видит он в аллее приближающегося к нему графа Хвостова, который обожал дарить всем желающим свои стихи. Крылов к нему кидается:

– Здравствуйте, граф! Нет ли у вас чего новенького?
– Есть, вот сейчас прислали мне из типографии вновь отпечатанное мое стихотворение. – И Хвостов дает Крылову листок.
– Не скупитесь, граф, и дайте мне два-три экземпляра!

Обрадованный такою неожиданной жадностью, Хвостов исполнил его просьбу, Крылов со своею добычею спешит за своим делом».

Соль этого анекдота вовсе не в отсутствии «нужной» бумажки, а в том, что граф Хвостов и его бездарные стихи были постоянными объектами насмешек Крылова, и Иван Андреевич нашел способ еще раз... ну как бы это помягче выразиться в этой пикантной ситуации... обсмеять графомана.

Даже в компании друзей-литераторов Крылов предпочитал изъясняться эзоповым языком и обходил острые углы, разыгрывая потрясающие моноспектакли. Однажды Крылов объяснил Пушкину особенности национальной цензуры, используя как наглядное пособие прическу поэта Жуковского. Василий Андреевич Жуковский был плешив и лысину закрывал длинными прядями волос, сохранившимися на висках. Итак, в 1836 году в гостях у Жуковского собрались несколько литераторов. Вдруг вошел взбешенный Пушкин и с порога стал возмущаться, что цензоры вычеркнули из стихотворения «Пир Петра Великого» слова «чудотворца-исполина чернобровая жена». Жуковский, будучи человеком умеренных взглядов, вхожим в семью императора Николая I, удивился, как цензоры могут ошибаться, если им дан «Устав о цензуре».

– Тут только и труда: прикладывать правила и смотреть! – сказал благонамеренный Жуковский.

– Какой ты чудак! – возразил Крылов. – Положим, поставили меня сторожем в этом зале и велели не пропускать плешивых. Идешь ты, я тебя пропускаю. Меня отколотили палками за то, что пропустил плешивого. Я отвечаю: «Да ведь Жуковский не плешив: у него на висках есть волосы». Мне говорят: «На висках есть, да на маковке нет». «Ну хорошо, – думаю себе, – теперь-то уж я буду знать». Опять идешь ты – я не пропустил. Меня опять отколотили палками: «Как ты смел не пропустить Жуковского?» – «Да ведь он плешив: у него на маковке нет волос». – «На маковке – нет, да на висках есть». «Черт возьми, – думаю себе, – не велели пропускать плешивых, а не сказали, на котором волоске остановиться».

Избавившись от юношеского максимализма, Иван Андреевич четко установил «волосок», на котором он останавливался, чтобы вновь не попасть в опалу. В воспоминаниях Михаила Лобанова рассказывается, что однажды литературный обед, где присутствовал Крылов, «начался залпами эпиграмм против некоторых лиц правительства. Иван Андреевич, не кончивши супу, исчез. На другой день я зашел к нему. «Вчера вам сделалось дурно, Иван Андреевич?» – «Да, – отвечал он, – так что-то стошнилось». – «Полноте, Иван Андреевич, я разгадал вашу тошноту. Вам опротивели неприличные разговоры за столом; но кто ж вас не знает: к чистому не пристанет нечистое». – «Нет, – сказал Иван Андреевич, – все-таки лучше быть подальше от зла! Ведь могут подумать: он там был, стало быть, делит их образ мыслей».

Если в политических взглядах Крылов пытался проявлять умеренность, то в удовольствиях обыденной жизни не видел смысла сдерживаться: он ел сколько хотел, выкуривал в день до пятидесяти сигар и любил поспать после обеда, но при этом он успевал бывать и на литературных вечерах, и на даче друзей Олениных, и ежедневно в Английском клубе.

Крылов отлично плавал и купался до самых холодов. Если он хотел чего-то добиться, то от сонливости не оставалось и следа. Однажды Иван Андреевич увидел факира-индийца, который жонглировал несколькими мячиками, а «потом из этих пяти-шести мячиков делал венок вокруг головы. Ивану Андреевичу вздумалось добиться того же: «Ведь индиец такой же человек, как я: почему же русскому не сделать того же, что делает индиец?» Задумал да и за дело: достал себе таких же шаров, заперся в комнате, возился с ними несколько недель на разостланном ковре – и наконец сделался индийцем. Любопытно было видеть эту тушу, бросающую вокруг своей огромной головы все мячики».

В пятьдесят лет «ленивый» Крылов без учителей и словарей выучил греческий язык, сравнивания тексты Библий на славянском и греческом языках. Пушкин по этому поводу писал: «В других землях таковая характеристическая черта известного человека была бы прославлена во всех журналах; но мы в биографии славных писателей наших довольствуемся означением года их рождения и подробностями послужного списка».

«Отчего вы, Иван Андреевич, не женились?» – спрашивали Крылова любопытные дамы. Как всегда, он отвечал шуткой: «Ту, которую я хотел бы, то за меня бы не пошла, а которая бы на это решилась, ту бы я не взял».

Первой любовью Крылова была какая-то Анета, оставшаяся неизвестною для биографов, она заставила юного сатирика «пролить немало слез и исписать очень много бумаги». Есть сведения, что в юности Крылов познакомился с дочерью священника Анной Алексеевной Константиновой, «успел полюбить, нашел взаимность, искал ее руки, получил отказ родителей ввиду необеспеченности его положения, расстался. Несколько лет спустя сам отвечал отказом, когда Константиновы пытались возобновить с ним отношения».

В 1806 году Крылов сблизился с балериной Бельо. «Хотя фамилия ее указывает на французское происхождение, но особенности ее красоты напоминали вполне тип азиатский, она походила скорее на грузинку или черкешенку; притом она была необыкновенно легка в движениях, грациозна и пламенна, подобно им».

И все же Крылов был счастлив в личной жизни, только это счастье ему приходилось маскировать. Внебрачную дочь баснописца Сашу недоброжелатели называли «последней неудавшейся басней Крылова». Матерью Саши была Фенюшка, кухарка Ивана Андреевича. Крылов всегда заботился о Саше, и в 1833 году выдал ее замуж за чиновника Калистрата Савельева. В 1841 году Крылов усыновил семейство Савельевых и провел три последних года жизни в окружении внуков и любящей дочери.