Заячья профессура и трофей со штампом магазина
ЯРКИЙ МИР
«Секретные материалы 20 века» №12(372), 2013
Заячья профессура и трофей со штампом магазина
Виктор Терешкин
журналист
Санкт-Петербург
1462
Заячья профессура и трофей со штампом магазина
Своего первого в жизни зайца я увидел, когда мне было лет шесть

Своего первого в жизни зайца я увидел, когда мне было лет шесть. Веселая компания работяг с завода телеграфной аппаратуры города Львова с женами и чадами выехала за город. Естественно, была устроена складчина, на брезент выложили нехитрую снедь – вареные яйца, куски ржаного хлеба, намазанные смальцем и щедро посыпанные зеленым луком, редиску, остро пахнущие чесноком поджаристые котлеты. Была тут и «злодейка с наклейкой». Вокруг брезента возлегли тетеньки в белых стеганых лифчиках и пышных трусах и их кавалеры в черных «семейных» по колено.

КОСОЙ

Пока взрослые пили водку и хохотали над непонятными нам шуточками, я решил организовать экспедицию. Как и все предводители, обещал сподвижникам золотые горы. А также малину. Конечно, врал. Но уж очень мне нравилась девочка Тамара с косичками. Голубые глаза, пухлые губки, белая панамка. Мы прошли сквозь высокую траву по тропинке метров сто. Нас было восемь. И тут мы увидели его. Огромный, коричневый, с большими глазами и длинными ушами. Зверюга притаился за кочкой и, как только нас завидел, поднял уши и завел глаза под лоб. Не знаю, почему, но я испугался и заорал. А голос у меня уже тогда был как труба. Зверюга от неожиданности дал свечу, мне показалось, метров на десять, рухнул в траву и помчался прочь. Он летел в одну сторону, а экспедиция в другую. Впереди всех улепетывал я. Кто-то упал, на него упали другие. Плач, крики. Всполошились взрослые. Боже, какой хохот поднялся, когда я описал зверя. Это же заяц! Русак! А как презрительно на меня посмотрела Тамарочка…

Надо ли объяснять, почему я стал учиться стрелять из рогаток и луков? Причем отец мой охотником не был. Один раз сходил на зайцев, и какой-то косой, одуревший от наседавшей гончей, промчался у батьки между ног. Батяня врезал дуплетом в землю, прямо перед собой. Его обдало грязью. Компания охотников покатилась со смеху. Больше отец на охоту не ходил. И случай этот вспоминать не любил.

С зайцами в нашей семье отношения не складывались. После дуплета моего бати отличился дед Степаныч. Он отошел на привале в сторонку, «по делу». А когда ухватил, не глядя, лопушок – это оказались заячьи уши. Зайцы, когда начинают белеть, западают так, что, пока сапогом не ткнешь, с места не тронутся. Косой взвился, дед Степаныч упал. Сами понимаете – произошел конфуз.

КЛОУН

С моим дядей Лешей Телегиным и его закадычным другом Михаилом Тюртюбеком на одной охоте произошел подлинный бемс. Они целый день проходили по полям и лесам, но ни одного зайца даже не видели. Поэтому плелись к станции нога за ногу и повстречали местного дядьку, бодро куда-то шагавшего с мешком за спиной. Старик попросил закурить, разговорились. Слово за слово, охотники пожаловались, что зайцы тут такие хитрые, что ни одного даже издали увидеть не пришлось. Дядька ехидно сплюнул:

– Так, сынки, наши зайцы во всей Галичине самые хитрые. В огородах спят, капусту там едят, а шо не могут зъисть – то надкусюют. Яблони зимой даже у егеря грызут, а один раз у моего кума ведро браги выпили. Ей-богу! Он ее в пуньке поставил, чтоб полицаи не нашли. И обложил снопами жита. Так зайцы брагу выпили, а житом закусили!

Тюртюбек и Телегин только глаза на деда выпучили – врет, и хоть бы усом дрогнул. Тот обиделся:

– Не верите? А у меня в мешке один из тех зайцев, что брагу пил, житом закусывал. Толстый, як порося! Я его в петлю поймал, жито к кусту привязал, он и попался. Давайте пять рублей, и будет вам такой смаженный со сметаной зайонц, що жинки вас зацилують.

Дядька получил свои пять рублей, отдал друзьям мешок, стрельнул на дорогу сигарет и ушел, довольный таким гешефтом. А Телегин с Тюртюбеком на радостях уселись распить бутылку горилки. Самогон был ядрен, сало с цыбулей еще лучше. Самогон решили весь не допивать, оставить на долгую дорогу. Настала пора идти на станцию, до поезда всего ничего. И только тут друзья спохватились, что косой-то в мешке живой, и кто поверит, что они смогли руками поймать зайца? Тюртюбек предложил положить мешок под дерево и стрельнуть по нему из ружья шагов с двадцати. Дядька же мой Алексей Кондратьич был по-крестьянски прижимист и портить добротный мешок не захотел. Но, чтобы не выглядеть в глазах друга скупердяем, выдвинул железный аргумент:

– Если мы стрельнем через мешок, дробины в мясо нитки от мешка затолкают. Стыда потом не оберешься – зайца в мешке убили! Прям как каратели на «Потемкине» – матросов через брезент…

Порешили зайца из мешка вынуть, привязать к березе и уж потом стрельнуть. Сказано – сделано. Бедолага заяц, увидев расстрельную команду, стал рваться на веревке к свободе, к свету. И орать на все поле. Стрелять вызвался Тюртюбек, потому что про дядю Лешу было известно, что он снайперски стреляет по уткам, а вот по зайцам мажет фантастически. Как он сам объяснял – волнуюсь очень. Крупная дичь!

Прицелился дядька Тюртюбек, а заяц возьми и сядь на задние лапы, а передние свесил, уши опустил. Дрогнуло у Тюртюбека сердце, и он попросил:

– Кондратьич, налей мне стакан, не могу трезвым стрелять.

Леша налил, Миша выпил. Снова прицелился, а заяц изменил тактику – стал носиться вокруг березы кругами. И снова заверещал, что было сил. Грянул выстрел. Заяц стеганул метра на три в высоту. И понесся в поле. За ним трепыхалась перебитая веревка. Ружье Тюртюбека «Зауэр три кольца» било исключительно кучно.

Друзья долго сотрясали воздух матюками по адресу дядьки-хитрована. Небось, заяц у него дрессированный клоун, догадались они. А потом друзяки поклялись: никогда, никому, ни при каких обстоятельствах про случай этот не рассказывать.

Но однажды на каком-то семейном празднике Тюртюбек чем-то насмерть обидел друга, и тот, рассвирепев, закричал:

– Так я всем расскажу, как ты зайца на веревке расстреливал!

МАЗИЛА

И вот, когда мне исполнилось восемь лет, наступил мой первый день охоты. Дядька Женя Телегин, сын Кондратьича, сказал заветные слова:

– Завтра поедем на зайцев.

Я не мог сомкнуть глаз до утра, все боялся, что не прозвонит будильник. На этой охоте я должен был исполнять роль собаки. В полях вокруг славного города Львова водилось множество русаков. Особенно любили они забиваться в крепи небольших болотец в низинах. Болотца густо утыканы кочками, поросли непролазными кустами шиповника, терна, ивы. Компания молодых безсобачных охотников окружала очередную крепь, а я лазил по этим джунглям и лаял. Лаял до хрипоты. До рвоты. Зайцы выскакивали из зарослей пулей. Охотники зачастую мазали и матюкались друг на друга. И за день такой «собачьей» работы получал я награду – дядька давал свою «тулку» и один патрон.

Самое мучительное было выбрать, куда же стрельнуть – в кочку, газетку, привязанную на куст, в пустую консервную банку? Компания охотников возлежала у горящего костерка, и непременно у кого-то был добыт пучеглазый, усатый русак. Компания попивала душистую «Изабеллу» и подначивала меня. Помню, как в первый раз пальнул из ружья и шлепнулся тощим задом на подмерзшую землю от неожиданно крепкой отдачи. В банку, висящую на кусте, промазал. А на скуле потом недели две красовался синяк. Дядька патроны заряжал сам, и черного пороху заряжал – «чтоб сердитей било».

После того, первого выстрела из дядькиной «тулки», набившей боевой фингал, мне налили вина, которое ударило в голову со страшной силой. Я запел. Почему-то «колядки». Стал плясать, задирая ноги в резиновых сапогах. Чем доставил компании этих великовозрастных балбесов несказанное удовольствие.

На следующий год осенью довелось мне не только перевидать зайца, но и стрелять по нему. Стоял серенький декабрьский день. Дядька дал мне свое ружье, а сам шел с палкой и постукивал ею по деревьям, покрикивал, чтобы поднять плотно лежащих зайцев. Шел мелкий снежок и тут же таял. Мы шли по редкому ольховому лесочку, под ногами хрупали ветки. Вот тут он и выскочил. Огромный. Рыжий. С длинными ушами. Затопав, как лошадь. Помчался метрах в десяти от меня огромными прыжками.

– Стреляй! – заорал Женя.

Я смотрел, как несется он мимо меня. Этот первый мой заяц. Какими отчаянными прыжками, как косится на меня огромным глазом. И нажал сначала на один спусковой крючок, потом на второй. Обдало жидкой грязью, залепило глаза.

– Разиня! Мазила! – надрывался дядька. – Весь в батю!

Оказалось, что на зайца-то я смотрел, но ружье к плечу не вскинул и стрелял в землю, в метре перед собой. После этого дядька мне ружье не давал – вышел я из доверия.

В девятом классе вступил я в охотничье общество, билет этот до сих пор храню. Но что толку в билете, если нет ружья? На каникулах два месяца отработал на стройке чернорабочим. И купил свою «тулку»-красавицу. За сорок три рубля и пятьдесят копеек. А перед призывом в армию решил съездить на охоту за уткой. Вдруг повезет, будет что на стол подать на отвальной. Пришел на автобусную остановку, а там охотники с собаками в автобус лезут, – в соседней области на зайца уже открыли. Недолго думая, я бросился за ними.

Когда приехали на место, увязался было за дядьками с гончими, но они меня отвадили – иди, хлопчик, иди сам. А то еще убьешь у нас по ошибке собачку! И потопал я по полям и лесочкам один. Был конец октября, леса уже горели золотом. Шел по пашне, когда из куртинки травы у телеграфного столба вдруг выскочил и с топотом помчался от меня здоровенный, как жеребец, зайчище. Я хоть и ждал этого каждую секунду, но опешил и не сразу вспомнил про ружье. Наконец, приложился и торопливо – бах-бабах. Заяц отбежал метров на пятьдесят – и сел. И стал задней лапой бить себя по ушам, будто насмехался надо мной. Лопух, ты Витька, и батька твой лопух. И дедка! И снова побежал. С ленцой. Я завизжал от злости и дал еще дуплет. Но косой продолжал все так же нагло, не торопясь прыгать по пашне. И опять мне лапой – лопух, лопух! Я бегом к нему – он от меня. Бах – бабах. Лопух – лопух! Постепенно заяц бежал все резвее и резвее. Между нами было уже метров двести. И тут я увидел, как он набегает на охотника, который стоит не двигаясь у куста. Дядька поднял ружье. Бах – прокатился громовой выстрел. Из моего зайца полетела клоками шерсть. Его даже швырнуло в сторону.

Когда я добежал до дядьки, он держал моего зайца за задние лапы и рассматривал уши.

– Как решето! – с удовольствием подвел он итог. – Мабуть, утиной дробью? А я картечью!

И затолкал моего зайца в торбу. Я протянул ему два патрона – по неписаным охотничьим законам он должен был отдать зайца мне. Но видно, дядька на законы эти начхал:

– Тю на тебя, хлопчик! Иди видкиля прийшов.

Обидно было до слез.

Даже в рядах Советской армии мне довелось поохотиться на зайца. Охранял палатки, в которых были радиостанции «стопятки». Раннее апрельское утро, опушка соснового леса, перед ним поле в тумане. И из этого тумана на меня не торопясь, вразвалку прыгает зайчище. А мы вторые сутки жевали сухпаек. В ноздри тут же ударил аромат зайчишки, тушенного в сметане. К тому же налицо было нападение на часового. Щас я его. Штык – ножом. Потихоньку вытянул штык из ножен. А косой, не чуя беды, прыгает все ближе. До него уже метра два. Бросок! Промах! Хреновый из меня Чингачгук…

А первого своего зайца я добыл до обидного просто. И был я уже взрослым дядькой. Только вышел поутру из охотничьей базы: ноябрь, чернотроп – прошел метров пятьдесят, а он лежит под елкой. Дрыхнет. Я ему – хоп! Он – прыг. Я – бац! И все.

Больше запомнились случаи необычные. Один заяц насмешил меня до слез. Я шел на вальдшнепиную тягу, майское солнце пригрело перед заходом поле. И на нем я в бинокль углядел загорающего зайца. Он сидел на задних лапах, положив передние на кочку. Время от времени косой поворачивал усатую морду влево-вправо. Ни дать ни взять загоральщик у стены Петропавловской крепости. Вдруг из леса показался второй косой и, не торопясь, потрюхал мимо загорающего. Тот сразу же позабыл про солнечные ванны и поскакал следом. Забежал с одной стороны, погарцевал – никакого внимания. Забежал с другой. Чуть не кульбиты через голову выделывал. Результатов – ноль. Наконец заскакал вперед и сел столбиком. Вот он – я! Но бежавший заяц свернул, даже не остановился. Загоральщик минуты две, как мне показалось, с сожалением смотрел вслед. А потом сел загорать снова. Не очень, мол, и хотелось. И я все понял. Загоральщик был зайцем. А из леса выбежала зайчиха. Драма неразделенной любви.

«ПРОФЕССУРА»

Зайцы разделяются на беляков и русаков. Но есть еще зайцы-профессора. О, это особая порода. Когда начинается охота, по лесу рыщут мужики с ружьями, да еще приезжают счастливые обладатели гончих. А если при этом уже выпал, а потом растаял снежок и зайцы успели побелеть – горе ушастым. Далеко их видно в лесу – вон, вон замелькал, спешит изо всех лап от собаки. Пиф-паф, ой-ой-ой! Выбивают косых изрядно. Иной раз поедешь на охоту в конце ноября, целыми днями проходишь по лесу – ни одного. Приходишь на базу, расспрашиваешь коллег. Все пришли пустыми, даже хвостика никто не видал. Но вот выпал и улежался снег, и на нем обозначились целые тропы, вечевые площадки заячьих собраний, целых хуралов и сабантуев. Откуда столько? Это – «профессора»! Самые умные, находчивые, сообразительные. Каких только уловок они не напридумывали: бегают через шоссейные и железные дороги, чтобы сбить собаку со следа, подставить ее под удар машины или поезда. Зайцы забираются на высокие пеньки, копешки сена, в садоводствах лезут под дома. Встретят ручей и ну, как диверсант, по нему прыгать. Любимый прикол – пробежать через пять шесть заборов на сельских огородах и потом лежать и ловить кайф при виде воющей собаки, застрявшей между штакетинами.

На одного такого «профессора», жившего у деревни Пиргора Кировского района, я охотился несколько лет. О, это был достойный противник! По восемь–десять раз он перебегал по тонкому ледку речку Сарья, обожал пролезать под упавшими в русло реки деревьями, путать следы в густейших ельниках, петлять по болотам и горельникам. Очень часто, вот так напетляв, напутав, напрыгав, он ложился так, чтобы видеть, как я, весь в снегу, высунув язык, лазаю через упавшие деревья. Ему это доставляло немалое удовольствие. Приезжали брать «профессора» с собаками, большими компаниями. Дудки! Собачий пыл «профессор» охлаждал быстро: любимый его приемчик состоял в следующем: затаится в густом ельнике, потом покажется собаке и наутек. Она в азарте бросится стремглав за ним. Заяц бросается снова в ельник. Потом сделает сметку – длиннейший прыжок в сторону, а тяжелая собака кувырком с отчаянным визгом покатится по крутому обрыву прямиком в ручей. Пять-шесть купаний – и гончая устает, мерзнет. А косой уже давно лежит в кочке, отдыхает от трудов праведных.

Погубила моего «профессора» самонадеянность: возомнил, что всех превзошел, самый умный, самый хитрый. Улегся спать прямо на стожке рядом с охотничьей базой. Компания охотников его один раз там застукала. Все торопились выстрелить, а потому промазали. А в следующий раз ему не повезло. Та же компания окружила стожок. И «профессор» пал в неравном бою с превосходящими силами противника.

ОФЕЛИЯ

Уловки, которыми пользуются зайцы в борьбе за жизнь, поражают. Охотился я в окрестностях огромного садоводства Пупышево в ста километрах от Питера. Зайцев там развелось несметно. Садоводы посадили огромное количество яблонь, слив, вишен, капусты, а заборами поначалу не обзавелись. И на такие разносолы собрались косые гурманы со всех окрестных лесов. Все ночи жировали на участках, а поутру подавались спать в лес. Приехали мы в Пупышево с другом моим Юркой Ребрантовым, он не верил в такую густоту заячьего населения. А уже снег выпал первый да стаял. Самая погода побелевших зайцев добывать. Пошли по опушке, метрах в тридцати друг от друга. А я знал там одно место, которое зайцы облюбовали для спанья. Справа тянулось болото, слева шла мелиоративная канава, а между ними лиственный лес неширокой полосой, кое-где с густыми молоденькими елочками. Вот под ними эти плуты и устраивались дрыхнуть. Иду, ружье на изготовку держу. Выскочил заяц и помчался от меня. И не просто помчался – а зигзагами. Да бежит в сторону солнца. А оно глаза слепит, слезу выжимает. Бахнул два раза – не попал. Прошел еще метров сто – второй выскакивает. И этот – стрелой на солнце. Вот же зараза! Опять промах. Ну, прямо как немецкие диверсанты, которые использовали засветку в романе Юрия Богомолова «В августе сорок четвертого».

Тут мой друг поднял зайца, сдуплетил по нему, подранил, пуха с шубы выбил. А самого зайца нет как нет. Сообразил я, что если он вправо подался, то непременно в болото уткнется и не захочет шубу мочить. И начнет вдоль его кромки красться. Тихонько пошел к болотине. Глядь – точно, заяц потихонечку прыгает и нет-нет сядет и ушами поводит – лес слушает. Прицелился я и выстрелил. Заяц повалился снопом. Взял я его за задние лапы, пошел к другу навстречу. Сошлись, он мне два патрона дает: спасибо, дружище. Решили выпить на радостях, на крови. Налили по стопарику, выпили, колбаской краковской зажевали. Жизнь удалась! И тут вижу: слева от нас, метрах в семидесяти, совершенно белый заяц пробирается чуть ли не ползком к высокому пеньку. И спрятался за ним. Зарядил я два патрона с волчьей картечью. Говорю тихонько:

– Петрович, а хочешь, фокус покажу? Вон в тот пенек выстрелю, а из него заяц выскочит!

– Ври больше, Егорыч, – не поверил друг. – Если там заяц – с меня бутылка!

Бах! А заяц из-за пенька свечку как дал. И бац на землю, брызги столбом. Что за притча? Подбежали мы к пеньку, а перед ним глубокая лужа – и в ней на дне снежно-белый зайчишка. Лапы на груди скрестил. Ну, вылитая Офелия.

У того же Пупышево натерпелся из-за зайца страху. Приехал рано поутру, потопал по лесу вдоль садоводства. Иду тихонько, под каждую елочку заглядываю, за каждую кочку. Вижу – лежит здоровенная ветка осиновая, ветром сломанная. И вся обгрызенная, а под нею заячьи орешки валяются. Ел, значит, зайчище и от полноты чувств удобрение метал. Где-то он тут и залечь должен. А сквозь деревья виден домишко, сад, в нем мужик возится. Только я на сад и мужика глянул, как тут же боковым зрением вижу – белеется что-то под елкой. Ба, да это косой. Прицелился я – бух. Готов. Садовод разогнулся, кричит:

– Ты кого там стрелял?

– Зайца, – отвечаю, – отъелся на ваших харчах, как боров!

И вдруг мужик как подхватится, схватил кол здоровенный и ко мне. Я струхнул: может, это кроль его, а не заяц? Подбегает мужик и как врежет колом косого. Да еще раз, еще. «Постой, постой, – стал я его за руки хватать, – что же ты моего зайца мутузишь, как кореец собачару?» А он мне:

– Спасибо тебе, друг, избавил нас от вредного паразита. Пойдем, посмотришь, что он с нашими яблонями наделал.

Привел, я глянул – сердце слезами облилось. Все яблони и у этого страдальца, и у его соседей стояли без коры.

ПРОКОЛ

Но все эти заячьи приключения остались в прошлом. Сейчас то ли глаз стал не тот, то ли зайцы стали более ушлые. А может быть, лис стало намного больше. Как поедешь по белой тропе, когда снег уже уляжется, зайцев тропить – везде лисами все исхожено. Пробовал осинки подваливать, чтобы зайцев подманить деликатесом. Придут, погрызут и уйдут. На дальний кордон. В ином чисто заячьем месте и поля рядом с лесом есть, а в нем елочки густые и болотца с кочками, поросшими густой травой, а зайцев нет. Одни лисы все утоптали, как швейными машинками все прошили своими следами. И вот попал я под подозрение своей жены. Как-то раз возвращаюсь с охоты пустой, опять ничего не добыл, а она руки в боки уперла: «И куда это ты, Егорыч, вот уже десять лет последних ездишь? Приезжаешь уставший, сапоги в одну сторону, ружье в другую, и тут же бац в койку. Я к тебе – мур, мур, мур, а ты – отстань, я на охоте так устал! Уж не завел ли ты себе где зазнобу? Так поимей в виду, применю секатор на поражение». Пожаловался другу Володьке: он у нас самый умный, выручает всех. Он и придумал: «Поедем к знакомому егерю, у него кобель знатный, чемпион с медалями. Обязательно зайца добудем». Приехали к егерю. А чемпион нет чтобы зайца поднять – целый день лису гонял, а мы за ним бегали. Под конец дня, когда и мы, и чемпион языки вывесили, лиса залезла в нору и начхала и на кобеля и на нас с егерем. Пришлось возвращаться в город несолоно хлебавши. И вот тут друга осенило: «А давай на рынке кроля купим, вот и отчитаешься перед женкой ревнючей». «Так кроль же без шкурки», – зачесал в репе я. «Вали все на кобеля-чемпиона, – посоветовал Володька. – Он зайца загнал, шкуру изорвал, попортил». Сказано – сделано.

Приехал я домой, вхожу гоголем – добыл. Вынимаю из рюкзака «зайца», с гордостью показываю жене: смотри, какой нажористый. Глядь, она в лице нехорошо так меняется, хватает «зайца» и мне чуть не в нос им тычет. А на ляжке у лжекосого синеет штамп ветеринара.


22 июня 2013


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8257991
Александр Егоров
929688
Татьяна Алексеева
763275
Татьяна Минасян
317639
Яна Титова
242539
Сергей Леонов
215369
Татьяна Алексеева
178387
Наталья Матвеева
174987
Валерий Колодяжный
169528
Светлана Белоусова
156979
Борис Ходоровский
154992
Павел Ганипровский
130451
Сергей Леонов
111883
Виктор Фишман
95531
Павел Виноградов
91978
Наталья Дементьева
91521
Редакция
84673
Борис Ходоровский
83116
Станислав Бернев
75659