События прошлого порой странным образом отражаются в современности. Игры нынешних украинских властей с электрическим рубильником и маниакальная борьба с коммунистическими символами заставляют вспомнить о том, кем именно и на каком базисе создавалась экономика «незалежной». И здесь особого разговора достоин проект, некогда перевернувший представления о технических возможностях гидроэнергетики. Речь пойдет о Днепрострое.

«РУССКИЙ РАЗМАХ И АМЕРИКАНСКАЯ ДЕЛОВИТОСТЬ»

Проблема с каменными порогами, затруднявшими судоходное движение по Днепру, существовала еще во времена пути «из варяг в греки», соединявшего Балтийское море с Черным. Течение здесь убыстрялось до скорости современного поезда, неся лодки и корабли прямо на выступающие из воды гранитные скалы. Характерно название одного из этих порогов, считавшегося «ненасытным» по количеству жертв, — Ненасытец.

Опасное место тянулось от Екатеринослава (Днепропетровск) до Александровска, который и получил свое новое советское название — Запорожье — именно потому, что находился «за порогами».

Еще во времена Екатерины II стали разрабатываться первые проекты относительно того, как можно улучшить судоходство, углубив дно реки и убрав опасные скалы. Но все упиралось и в деньги, и в организационные сложности.

Инженеры начала ХХ века в своих предложениях делали акцент на том, чтобы, построив плотину, поднять уровень реки. Затопление обширных земельных участков предполагало урегулирование финансовых вопросов с их владельцами, что на порядок увеличивало будущие затраты. С другой стороны, в пользу такого решения появились дополнительные аргументы. Вместе с плотиной предполагалось построить электростанцию, которая обеспечивала бы энергией предприятия в бурно развивавшемся Донецко-Криворожском промышленном районе.

В теории чем сильнее течение реки, тем дешевле будет энергия, получаемая на местной гидроэлектрической станции (ГЭС). Строительство плотины делало Днепр более судоходным, а значит, спокойным. Суда можно было пропускать через систему шлюзов, в то время как требуемую мощность обеспечивала энергия воды, обрушивавшейся вниз в месте возведения плотины. Такой подход, когда одним выстрелом убиваются два и более зайцев (да еще зачастую бегущих в разных направлениях), называется комплексным.

Соответствующий проект, предложенный инженером Иваном Александровым (1875–1936), был в 1920 году включен в принятый советским правительством план электрификации России (ГОЭЛРО).

Проектом Александрова большевистские вожди были по-настоящему очарованы. Чувствовалось в нем то, что Ленин называл «русским революционным размахом и американской деловитостью».

Но средств на размах не хватало. Первые крупные ГЭС — Волховская, Кондопожская, Нижне-Свирская — строились на Северо-Западе — там, где имелась и мощная производственная база, и промышленные предприятия, и водные ресурсы, и, кстати, лучшие инженерные кадры. К тому же после образования в 1922 году СССР представители России лоббировали собственный проект, предполагающий строительство Волго-Донского канала. Их, кстати, достаточно аккуратно поддерживал Сталин. А вот его главный противник Троцкий, которого, отодвигая от политических решений, спихивали на хозяйственную работу, одно время громко ратовал за Днепрострой, рассматривая эту стройку века как средство собственного пиара.

Но громче всего настаивали на ней украинские товарищи, которые почему-то считали себя обделенными общесоюзными фондами. Тот факт, что благодаря дополнительным финансовым вливаниям производство чугуна выросло на 233% (против 69%), они игнорировали, заявляя, что центральное руководство чуть ли не рассматривает их республику как сельскохозяйственный придаток, мешая вырваться в светлое промышленное будущее. В какой-то момент председателя украинского ВЦИК Власа Чубаря занесло настолько, что он пригрозил выходом из Союза, хотя и говорил потом, будто его неправильно поняли.

Положительному решению вопроса способствовало снятие Троцкого с поста председателя комиссии по Днепрострою, что позволило его главному врагу Сталину осознать все очевидные плюсы проекта.

Впрочем, Александров тоже не просто ждал у моря погоды. Вспомнив про «американскую деловитость», он съездил в США, где заручился поддержкой корифея тамошней гидроэнергетики Хью Купера (1865–1937), строившего ГЭС вблизи порогов Хорсшу (у Ниагарского водопада), Кеокук (на Миссисипи) и на озере Зумбро. Тот счел проект хорошо проработанным и, лично съездив в СССР, загорелся энтузиазмом. Когда по его возвращении в США один из бизнесменов спросил, зачем он собирается влезать в рискованное дело, да еще вместе с большевиками, ради небольших, в сущности, денег, Купер ответил: «Вы правы, деньги для меня не главное — я достаточно богат и, увы, не молод. Однако большевики затевают строительство, каких в мире немного, и я хочу, чтобы моя фирма приумножила свою славу».

От имени «Дженерал электрик» он предложил в течение четырех с половиной лет возвести электростанцию «под ключ» за 6,5% от стоимости строительства. Немецкая фирма «Симменс» запрашивала 5,7% от стоимости, но оговаривала возможность растягивания сроков и увеличения сметы.

31 января 1927 года политбюро приняло решение возводить Днепрострой «собственными ресурсами при условии привлечения компетентной иностранной помощи». При заявленной американцами общей стоимости в 120 миллионов рублей это давало экономию примерно в 10,5 миллиона. Но главное было не в деньгах, а в стремлении доказать, что Советскому Союзу по плечу самые сложные технические проекты.

Купер пожал плечами и согласился возглавить команду американских консультантов.

«ВОДА НАКРЫВАЕТ ПРОШЛОЕ»

Красный флаг с надписью «Днепрострой начат» был установлен 15 марта 1927 года на живописном берегу Днепра, на скале Любовь, лиричное название которой не слишком соответствовало ритму той бурной эпохи.

Начальником строительства назначили Александра Винтера (1878–1958), который ранее руководил возведением подмосковной Шатурской электростанции, работавшей на торфяных маслах. Павел Роттерт (1880–1954) занимался возведением промышленных объектов. Борис Веденеев (1884–1946) ранее строил ГЭС на Волхове и Свири. Виктор Веснин (1882–1950) отвечал, так сказать, за архитектурно-художественное решение объектов. Павел Лаупман (1887–1957) фактически координировал все проектные работы, а также курировал вопросы, связанные с закупкой оборудования, то есть выполнял функции своего рода начальника штаба. Организация, которую он представлял, именовалась на тот момент Ленинградским гидротехническим бюро треста «Энергострой» и объединяла проектно-изыскательские группы, участвовавшие в возведении всех сколько-нибудь крупных гидроэлектростанций. Все эти люди получили свои дипломы в Петербурге и, в сущности представляли одну инженерную школу, что, конечно, способствовало их слаженной, хотя отнюдь и не бесконфликтной работе.

Возводить одну, но зато гигантскую плотину решили возле местечка Кичкас, населенного немцами-колонистами. Затоплению должно было подвергнуться 15,5 тысячи гектаров земли, в основном малопригодной для сельского хозяйства.

В Кичкасе, которому тоже предстояло исчезнуть под водой, имелось 224 жилых дома, но просто «уплотнять» местных жителей никто не собирался. Условия поначалу были тяжелейшими. В бараках жили скученно, не хватало посуды, белья, мыла и даже сена для матрасов. Однако постепенно условия улучшались, бараки перегораживались для отдельных семей, начали строиться жилые дома, появились фабрики-кухни, столовые, бани, хлебозаводы.

Особое внимание уделялось культурному досугу. Большинство, разумеется, предпочитали ходить на танцы и в кино, но самые сознательные посещали курсы изучения марксизма-ленинизма.

Особое внимание проявлялось к иностранцам. Марксистко-ленинской теорией им не досаждали, предоставили несколько шестикомнатных кирпичных коттеджей с кухней, ванной, центральным отоплением и даже с двумя теннисными кортами по соседству. Питание частично доставляли через Одессу из Соединенных Штатов.

Жилищные условия у руководства были лучше, чем у рабочих, но не настолько, чтобы это вызывало разговоры в духе «за что боролись?».

Вообще Днепрогэс, как и другие подобные стройки, в значительной степени выполнял функции «социального лифта». Здесь можно было закончить вечернюю школу или технические курсы, набраться опыта у иностранных специалистов и обрести навыки организационной, управленческой деятельности вместе с дополнительными перспективами продвижения по карьерной лестнице. И молодежь этим активно пользовалась.

Другое дело, что при мощной идеологической мотивации, огромную роль продолжали играть материальные стимулы.

Среди чернорабочих преобладали сезонники, или «отходники», — то есть крестьяне, пришедшие на заработки после посевной и возвращающиеся по деревням в августе. Текучесть кадров составляла около 300%, то есть, как отмечалось в одном журнале, ежегодно следовало нанимать пятерых рабочих, чтобы постоянно иметь одного. При ограниченных возможностях в плане материального стимулирования это создавало серьезные проблемы, которые преодолевали энтузиазмом партийно-хозяйственного актива и трудовыми починами.

Вот что вспоминал один из ветеранов Днепрогэса Александр Беляков: «Трудным было начало стройки. У нас еще было мало машин и механизмов, не хватало продовольствия, одежды. Основными помощниками были лопаты, тачки, телеги. В 1928 году, например, на стройке работал один экскаватор».

Прорывная ситуация сложилась в июне 1930 года. На Днепре уже были огорожены перемычками участки правого и левого протоков, предназначенные для плотины, а также средний проток, где планировалось возвести гидроэлектростанцию. Однако в самый разгар работ около пяти тысяч сезонников, разошлись по домам, возмутившись низким качеством хлеба, дырявыми казенными сапогами и отсутствием взрывных патронов, без которых каменные породы приходилось крошить кирками и ломами.

В газете «Днепрострой» появился призыв ударника Ходюшина: «Я иду на ликвидацию среднего прорыва в среднем протоке. Все выходные буду работать в качестве камнелома. Все свободное время и свой отдых отдаю на дело подготовки среднего протока к бетонировке. Вызываю последовать моему примеру всех рабочих».

«Штрейкбрехеров» заменили сотрудники более высокой квалификации, жертвовавшие своими выходными днями, их жены и дети, прибывшие из окрестных мест комсомольцы, красноармейцы и даже просто сознательные экскурсанты, в больших количествах посещавшие стройку века.

Прорыв был ликвидирован, и почти сразу же снова пришлось апеллировать к массовому энтузиазму. Из воспоминаний Белякова: «В 1930 году на Днепрострое началась укладка бетона. По плану нам предстояло уложить его 427 тысяч кубометров за сезон. Даже благожелательно настроенные американские консультанты не верили: 386 тысяч — это рекорд Соединенных Штатов! Но люди знали: стране нужна энергия Днепра. И тогда на стройке родился знаменитый «встречный» план — 500 тысяч кубометров!»

Винтер назвал этот план «П-П-П» и, когда заинтригованный актив стройки попросил расшифровать аббревиатуру, подозревая за ней нечто пикантное, объяснил: «План с потолка, план с пола, план, высосанный из пальца».

Но все же дал добро на его реализацию. Снова цитата: «И вот началась «битва за бетон». Днем и ночью работали камнедробилки. Днем и ночью на бетонные заводы поступали песок, цемент. Днем и ночью шел бетон к месту укладки. И вместе с машинами круглосуточно работали люди, ногами уминая серое месиво…

К концу года строители пришли с мировым рекордом — 518 тысяч! «Встречный» был перевыполнен.

Больше всего американских инженеров и техников удивлял даже не такой стиль работы, а склонность их молодых советских коллег выступать с разного рода новациями. Предлагая осуществить очередную технологическую операцию быстрей и дешевле, комсомольцы-энтузиасты игнорировали ссылки на волшебные слова «инструкция» и «опыт», зато подкрепляли свои идеи тщательными расчетами и обычно оказывались правы.

Купер, надо отдать ему должное, не обижался и некоторых своих соотечественников, прятавшихся за щитом инструкций, отправил на родину.

Винтер, хотя и представлял старую дореволюционную инженерную школу, тоже склонялся к новациям. Вопреки первоначальному проекту, он предложил строить ГЭС не в две очереди, а в одну, использовав вместо 13 турбин по 30 тысяч кВт 9 турбин по 60 тысяч кВт, что, кстати, вело и к увеличению мощности всей гидроэлектростанции.

Американцы таких мощных турбин не делали, но рискнули попробовать, причем использовали предложенную Винтером стальную конструкцию генератора и ротора, что стало впоследствии классической схемой.

Помимо американских фирм «Дженерал электрик» и «Ньюпорт Ньюс» в проекте оказались задействованы и другие иностранные, преимущественно немецкие, компании. Оборудование для лесопильного завода поставлялось из Гамбурга, трансформаторы — из Дрездена и Нюрнберга, паровые турбины для временной станции из Мангейма, камнедробилки из Магдебурга, а детали для мостов — с чешских Витковицких заводов.

1 мая 1932 года на Днепрогэсе состоялся запуск первого агрегата. Вспыхнувшие гирлянды электрических огней высветили присвоенное станции имя — Ленин.

Вообще-то, в честь лидера Октябрьской революции объектов к тому времени в СССР возвели не мало, но, учитывая статус стройки, такое решение выглядело вполне логичным.

Один из сотрудников Ленинградского гидробюро «Энергостроя» сохранил в своем архиве фотографию, изображающую днепровскую гладь и возвышающегося над водой каменного ангела. Подпись гласит: «Поднимающаяся вода заливает немецкое кичкасское кладбище. Остался еще один памятник о прошлом Кичкаса, о старой России. Он снесется стихией под ударами новой левобережной жизни. Вода накрывает прошлое, гудки пароходов возвещают будущее. Май 1932 года».

УСМИРЕНИЕ ДНЕПРА

Первым иностранным гражданином, награжденным орденом Трудового Красного Знамени, стал Хью Купер. Помимо него аналогичную награду получили еще пять американских консультантов — Франк Фейфер, Чарльз Джон Томсон, Вильгельм Меффи, Фридрих Винтер и Георг Биндер. Интересно, что еще после первой поездки Купера в Советский Союз один из американских банкиров предрек ему, что в следующий раз он вернется с пионерским галстуком. Но орден определенно шел Куперу больше…

Известный детский поэт Самуил Маршак написал стихотворение: «Человек сказал Днепру: «Я стеной тебя запру!» — советская пропаганда торжествовала. В роскошном альбоме, изданном «Энергостроем», на одной из первых страниц заявлялось: «В 1936 году одна лишь Днепровская гидростанция им. Ленина выработала больше электроэнергии, чем вся царская Россия в 1913 году».

На самом деле энергии производилось не просто больше, а в десятки раз больше. В 1913 году все российские гидроэлектростанции выдавали, по разным подсчетам, не более 15 МВт против 560 МВт Днепрогэса. Эта станция была крупнейшей в Европе, а ее появление изменило всю жизнь Украины, дав толчок развитию старых и появлению новых промышленных районов.

Если по первоначальному проекту себестоимость киловатт-часа электроэнергии устанавливалась в 0,6 копейки, то благодаря усовершенствованиям, внесенным инженерами уже в ходе самого строительства, эта цифра снизилась до 0,44 копейки.

Станция представляла собой настоящий шедевр промышленной архитектуры. Как писал академик Виктор Веснин: «В Днепрогэсе нам удалось достигнуть максимального сочетания целесообразности и красоты. Мы нашли наиболее выпуклое архитектурное выражение технической идеи Днепростроя, соорудив здание, красота которого заключается не в приклеенных лепках или нагромождении колонн. Мы в неизвестных до сих пор в зарубежной архитектуре масштабах применили такие строительные материалы, как стекло, марблит и другие. Это дало возможность раздвинуть стены сооружения, достигнув необычайной широты и простора в помещении, площадь которого не шире 20 метров при длине в 250 метров».

И конечно же, трудно переоценить значение Днепрогэса в плане того, что можно назвать менеджментом гидроэнергетической отрасли. Вот мнение главного инженера АО «Ленгидропроект» (преемника Ленгидробюро «Энергостроя») Бориса Юркевича: «Для того времени ГЭС, да еще крупнейшая в Европе, была вершиной технического прогресса. Создание такого объекта потребовало объединения усилий специалистов всех самых передовых отраслей науки и техники того времени. Глядя с высоты сегодняшнего времени, можно сказать, что именно там, на строительстве Днепрогэса, зарождалось то, что сегодня называется научно-проектным комплексом гидроэнергетики. Силами этого комплекса в последующие годы были спроектированы и построены гигантские ГЭС, входящие в десятку самых крупных и эффективных ГЭС мира, такие как Братская, Красноярская, Саяно-Шушенская и многие другие. Поэтому мы сегодня с благодарностью вспоминаем тех первопроходцев, которые в 1930-е годы в холодных бараках, с помощью примитивных рейсшин и арифмометров создавали основу будущей гидроэнергетики России, которой мы по праву гордимся сегодня».

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ

18 августа 1941 года, после прорыва частей вермахта в районе Запорожья, плотина Днепрогэса была взорвана по распоряжению советского Генштаба. Также уничтожили и оборудование машинного зала станции.

Поскольку на Днепрогэсе в свое время работало немало немецких специалистов, да и оборудование в значительное степени было немецкое, к лету 1942 года станция снова работала.

Осенью 1943 года, при отходе, фашисты взрывали плотину второй раз. К счастью, советским саперам и разведчикам удалось повредить часть проводов, идущих к детонаторам, так что ущерб от взрыва был меньшим, нежели рассчитывали оккупанты.

Восстановлением занимались преимущественно те же организации, которые в свое время строили Днепрогэс. Так, проектные работы взял на себя институт ЛЕНГИДЭП (являющийся преемником Ленгидробюро), и его же сотрудники ездили в Соединенные Штаты за новым оборудованием. И основные партнеры остались те же. Фирма «Дженерал электрик» изготовила вместо разрушенных еще более мощные генераторы. Заметим, что тогда уже бушевала холодная война, но в данном случае сотрудничеству профессионалов она не мешала.

В конечном счете мощность восстановленного Днепрогэса составила 650 МВт, превысив довоенную на 16%. И сегодня эта станция по-прежнему остается символом гидроэнергетики, только уже не советской, а украинской. Причем, поскольку Ленин сегодня в опале, символом безымянным.

При подготовке статьи использованы материалы архива АО  «Ленгидроопроект».