Объявив о низложении Николая I с польского престола, и готовясь к войне с Россией, мятежники, вероятно, рассчитывали на поддержку какой-то части русского общества. В Варшаве был отслужен молебен памяти казненных декабристов, а на знаменах повстанцев красовался лозунг: «За нашу и вашу вольность». Но даже идейные единомышленники декабристов негодовали из-за коварных поляков.

ПУШКИН ТРУБИТ В БОЕВУЮ ТРУБУ

Повстанческое правительство надеялось на поддержку Франции и Англии. Россия, в свою очередь, могла рассчитывать на благожелательный нейтралитет соучастников польских разделов — Австрии и Пруссии.

О том, как относилось к этим событиям российское общество, можно судить по воспоминаниям Дениса Давыдова: «Тяжкий для России 1831 год, близкий родственник 1812-му… И какое русское сердце, чистое от заразы всемирного гражданства, не забилось сильнее при первом известии о восстании Польши? Низкопоклонная, невежественная шляхта, искони подстрекаемая и руководимая женщинами, господствующими над ее мыслями и делами, осмеливается требовать у России того, что сам Наполеон, предводительствовавший всеми силами Европы, совестился явно требовать, силился исторгнуть — и не мог!»

Кумир тогдашней либеральной публики Александр Пушкин рассорился по этому поводу со своим польским коллегой Адамом Мицкевичем и написал стихотворение «Клеветникам России», адресованное, впрочем, не полякам (чего с ними разговаривать?), а их европейским доброжелателям:

О чем шумите вы, народные витии?
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? Волнения Литвы?
Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…

Заканчивалось стихотворение совсем уж воинственно:

Так высылайте нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.

Конечно, высылать «своих озлобленных сынов» европейцы не стали. Но польская армия была настроена весьма решительно. Численность ее составляла до 80 тысяч штыков и сабель, которым предстояло скрестить оружие с примерно 100-тысячной армией фельдмаршала Ивана Дибича, получившего за недавнюю войну с Турцией титул графа Забалканского.

В ШАГЕ ОТ ПОБЕДЫ

Сражение, которое могло решить исход кампании, произошло 13 февраля у Грохово и закончилось победой русских. Для полного успеха им требовалось овладеть правобережным пригородом Варшавы Прагой и, взяв мост через Вислу, ворваться в польскую столицу.

Однако, ссылаясь на нехватку продовольствия и боеприпасов, Дибич отвел свою армию. По одной из версий, это решение было принято по настоянию великого князя Константина Павловича, потребовавшего прекратить «избиение несчастных поляков».

Раздраженный Николай I писал графу Забалканскому: «Почти невероятно, что после такого успеха неприятель мог спасти свою артиллерию и перейти Вислу по одному мосту. Следовало ожидать, что он потеряет значительную часть своей артиллерии и что произойдет вторая Березинская переправа. Итак, потеря восьми тысяч человек и никакого результата, разве только тот, что неприятель потерял по малой мере то же число людей. Какой грустный исход победы!»

Дибич оправдывался, что теперь, пополнив припасы, он переправится через Вислу южнее и, обойдя Варшаву, атакует ее с запада. Пока же для наблюдения за Варшавой был оставлен корпус Григория Розена, который был атакован и разбит поляками сначала у Вавра, потом у Дембевельке.

Борьба затягивалась. Восстание распространилось на Литву — там появился отряд Антонина Гелгуда, к которому присоединились тысячи сторонников. Фактически самостоятельный фронт открылся на юге Польши, в Люблинской губернии.

Николай I был недоволен тем, что кампания затягивается, и отозвал брата Константина из армии (вскоре он скончался от холеры). Зато в Польшу отправился другой брат императора — Михаил, во главе с отборным Гвардейским корпусом.

На место Дибича царь собирался назначить другого фельдмаршала, Ивана Паскевича, который в связи с этим был отозван с Кавказа. По личным причинам раздражал Николая I и начальник штаба действующей армии, Карл Толь. В качестве любопытного штриха приведем еще один фрагмент из письма императора графу Забалканскому: «Толь нестерпимо груб с генералами армии и дозволил себе ударить пленного польского офицера: предоставляю вам судить о том впечатлении, которое произвело на меня это свинство. Прошу вас передать мое изумление, что мой генерал-адъютант осмелился себя запятнать таким поступком».

Фрагмент характерный, поскольку из него видно, что к полякам относились все же не столько как к мятежникам, сколько как к равным противникам. Тезис же Льва Толстого о тысячах расстрелянных можно расценить только как полемическое преувеличение.

ВОЙНА ЗАТЯГИВАЕТСЯ

В мае новый польский главнокомандующий Ян Скрженицкий попытался отрезать и разгромить Гвардейский корпус, но в результате 14 мая столкнулся с главными силами русской армии при Остроленке. Победа осталась за Дибичем.

Николай I рассчитывал, что граф Забалканский постарается развить свой успех, но тот, словно решив оправдать данное ему Ермоловым прозвище «великого путаника», увлекся сложными маневрами. Царь снова высказал ему свое недовольство: «Храбрость наших гренадер и остальных войск, принимавших участие в кровавой битве 14 мая, как всегда превыше всех похвал. Тем более грустно, что столько храбрецов пожертвовало жизнью в деле без результатов, совершенно так же, как 13 февраля под Прагой».

Дибич пытался оправдаться, и, возможно, у него это получилось бы, но 29 мая он внезапно скончался от холеры. Его место занял Паскевич, разгромивший восстание как раз к годовщине Бородинского сражения.

Дата публикации: 25 февраля 2013