25 ноября 1796 года по разработанному императором Павлом I в мельчайших деталях церемониалу было совершено сокоронование праха Петра III и трупа Екатерины II. Такого Россия еще не видела! Поражало воображение не только то, что короновали мертвых. Было удивительно, что короновали императора и его жену одновременно. Петр Великий впервые в русской истории короновал свою жену незадолго до своей смерти, но чтобы император и императрица короновались одновременно — этого еще не было на Руси.

В семь часов утра в кавалерскую перед кабинетом Павла собрались назначенные участвовать в церемонии персоны мужского пола. Затем последовало повеление императора «идти для принятия короны». В 9 часов Павел из своих апартаментов «изволил... шествовать нa парадный подъезд». Александр Куракин нес на глазетовой подушке императорскую корону, ее сопровождали кавалергарды в их праздничном уборе». Затем корона совершила торжественный переезд в Александро-Невский монастырь. Именно она была главным действующим лицом этой церемонии. Торжественное шествие возглавляли несколько карет цугом с придворными кавалерами, за ними в открытых колясках цугами ехали обер-гофмаршалы с жезлами в руках, после — эскадрон лейб-гусар. За гусарами следовала «богатая карета цугом, в которой сидел вице-канцлер князь Куракин, имея в руках глазетовую подушку, а на оной императорскую корону». Корону сопровождал конвой Конной гвардии. Далее — карета, заложенная восемью лошадьми, везла Павла I с сыновьями.

В монастыре корону и Павла встретил митрополит со всем монашеством. В Соборной церкви Павел принял от Куракина корону и «возложил ее на гроб своего родителя». Затем была отправлена лития. Потом «тем же порядком корона и император возвратились в Зимний дворец». Здесь архиепископ Амвросий служил панихиду и литию. Затем — «женская часть» обряда. В провозглашенном накануне объявлении для придворных чинов особо подчеркивалось, что во второй половине дня «будет перенесение короны, которую соизволит надевать на голову покойной государыни ея императорское величество, точно с той же церемониею, с какой в 8 часов поутру надевать будет корону его императорское величество на великого государя императора Петра Федоровича, и потому все будут те же особы, кои находились в Невском монастыре». То есть должно было быть совершено сокоронование двух тел, но поскольку они находились в разных местах, то эта процедура разделялась на две части, отделенные отрезком времени, необходимым для перевоза короны с одного места на другое.

И, действительно, во втором часу все было повторено вновь. Опять шествие гофмаршалов с их жезлами, Куракин с подушечкой. Сопровождала их женская половина двора: великие княгини, великие княжны, статс-дамы, фрейлины. Церемония длилась сорок минут. Мария Федоровна, взяв с подушки Куракина корону, «своими руками изволила возложить на главу преставившейся». Но была в этой церемонии одна жуткая деталь, аналога которой не могло быть в Невском монастыре: камер-юнкер и камердинеры во время возложения короны «приподнимали тело усопшей». Очевидно, имитировалось, что Екатерина II была как бы жива.

В 6 часов вечера — съезд придворных обоего пола, чужеземных послов и министров. Все в глубоком трауре, как и в первой половине дня. Это и понятно: утром — коронование, вечером — положение во гроб. В начале седьмого под водительством обер-церемониймейстера Валуева из Бриллиантовой и угольных комнат были торжественно перенесены во внутренние покои, а затем в большую галерею дворца ордена покойной государыни, скипетр, держава и четыре короны.

Тело императрицы совершило новый переезд. В тронной зале после малой литии с ектеньей и провозглашения «Вечной памяти» тело переложили с кровати во гроб и при пении «Святый Боже» перенесли в большую галерею, где был установлен великолепный траурный шатер.

2 декабря жители Петербурга стали свидетелями новой церемонии. Если накануне траурная процессия с императорской короной проделала путь от Зимнего дворца до Александро-Невского монастыря, то теперь, в 11 часов утра, при сильнейшем морозе печальный кортеж двинулся в обратном направлении — от Нижней Благовещенской церкви к царской резиденции. Вдоль улиц были расставлены войска: все четыре полка гвардии, артиллерия, гусарские и казацкие эскадроны, лейб-гренадерский полк. (Накануне государь сделал рекогносцировку. Войска были отданы под команду фельдмаршала Репнина).

После духовной и светской церемоний гроб подняли и под балдахином понесли до святых ворот. На нем «была утверждена императорская корона». За воротами гроб поставили на одр, запряженный восьмью лошадьми. Впереди — «духовная церемония с хоругвями» и множеством церковнослужителей. Среди них высшие духовные иерархи. Герой Чесмы Алексей Орлов на бархатной подушке нес императорскую корону. За катафалком шествовали император и императрица в «печальных мантиях», их величествам ассистировали генерал-аншефы, великих князей, сопровождали генерал-поручики. Вокруг катафалка развевались знамена с изображением гербов областей, присоединенных к России только в царствование Екатерины II, в день кончины ее мужа принадлежавшие другим государствам — Таврическому, Подольскому, Литовскому, Курляндскому...

Шествие продолжалось два с половиной часа и закончилось в половине второго пополудни. Останки Петра III доставили в Зимний дворец. Здесь в траурном шатре со 2 по 5 декабря стояли два гроба Екатерины II и Петра III.

5 декабря была совершена новая церемония. В 8 часов утра войска построились от Зимнего дворца до Петропавловского собора. В 10 часов от Исаакиевского собора мимо дворца по Миллионной проследовала процессия, которую Павел с императорской фамилией «изволили смотреть». Затем император церемониально с женой, детьми, «в предшествовании всего придворного штата и маршальских и обер-церемониймейстерских жезлов, вошел в кастром делорум поклониться гробам усопших». Затем лития и вынос тел. Духовник Екатерины Савва нес образ Федоровской Богородицы, находившийся всегда в опочивальне императрицы. По прочтении «Вечной памяти» гроб с ее телом был поднят кавалергардами и отнесен на колесницу, запряженную восемью лошадьми. То же самое проделали камергеры с гробом Петра. Процессия двинулась в путь. Впереди гроб Екатерины. Началась пальба из пушек через каждую минуту. Корона — самая важная императорская регалия — покоилась на крышке гроба Петра III.

Кого все-таки хоронили? Самодержавную императрицу Екатерину II?

Нет, государя императора Петра III и его жену Екатерину Алексеевну!

Две недели оба гроба были выставлены в Петропавловском соборе для поклонения народа. 18 декабря их предали земле.

Так вместе с прахом Екатерины II в Петропавловском соборе были захоронены шляпа, перчатки и ботфорты Петра III. Очевидцы этого фантасмагорического зрелища, поразившего воображение современников, старались хоть как-то объяснить происходящее. Пытались понять и оправдать правителя, непредсказуемые поступки которого будоражили воображение. Исходили из того, что приемы большой политики требуют о самом важном говорить в двух словах и мимоходом, а еще лучше не говорить самому, а делать так, чтобы говорили другие. Выходило, что воздавая загробные почести шляпе, перчаткам и ботфортам, Павел преследовал совсем другую цель, им прямо не высказанную. Но какую? Мнения расходились: кто утверждал, что это месть матери, презиравшей мужа, другие полагали, что, показав себя примерным сыном, монарх развеивал слухи о сомнительности своего происхождения. Сходились в мысли о том, что, короновав уже короновавшуюся при жизни Екатерину, одновременно с не успевшим короноваться при жизни отцом той же самой короной и почти одновременно, Павел как бы заново, хотя и посмертно, обвенчал своих родителей, свел на нет результаты этого дворцового переворота, перечеркнул последовавшие затем тридцать четыре года и перекинул мост преемственности из 1762-го в 1796-й, сделав себя непосредственным преемником Петра III, продолжателем его дела, морально осудившим убийц и представшим восстановителем справедливости. Именно в таком духе расценивала деяния императора официальная печать. В частности, «Санкт-Петербургские ведомости» превозносили Павла до небес — «сына, примерного из царей».

На самом деле это шокирующее современников представление преследовало одну политическую цель. Пожалуй, ее несколько приоткрывают материалы из личного кабинета Павла I, хотя в них о вторичных похоронах Петра III нет ни слова. Исследователь частных коллекций рукописных материалов в России Кононов установил любопытнейший факт: в личном архиве Павла хранились тщательно подобранные самим царем документы, извлеченные из органов политического сыска первой половины XVIII века: Преображенского приказа, Петровской Тайной экспедиции, Преображенской канцелярии, Канцелярии тайных розыскных дел. Среди бумаг этой коллекции, пожалуй, самое видное место занимают следственные материалы о борьбе отдельных группировок при петербургском дворе, дворцовых заговорах и переворотах — документы о Девиере, Толстом, Скорнякове-Писареве, осужденных за участие в заговоре против Меншикова, о самом Меншикове, князьях Долгоруких, Волынском, Остермане, Минихе, Головине и других, известия о подготовке заговора в гвардии в пользу дочери Петра I Елизаветы, письма из Франции к Елизавете с советами не мешкать с переворотом. Несомненно, все эти бумаги не могли естественным путем попасть в архив Павла. Налицо факт сознательного коллекционирования.

Конечно же, Павлом двигала не страсть к отечественной истории и не простое любопытство, а политические соображения — стремление во что бы то ни стало не допустить повторения подобных событий. Именно для этого долгими зимними вечерами Павел штудировал запретные для чужих глаз материалы. Думается, вытащив из могилы гроб Петра III, не то отравленного, не то задушенного в Ропше и похороненного не без умысла рядом с могилой несчастной правительницы Анны Леопольдовны в голубом мундире голштинского драгуна в скромном гробике, Павел преследовал ту же цель. Заставив убийц Петра III нести при катафалке императорские регалии и тем самым выставив этих людей на публичное посмеяние, Павел хотел как бы сказать всем заговорщикам, бывшим и будущим: «Ни одно государственное преступление не останется без наказания, рано или поздно поднявшие руку на своего законного государя будут публично наказаны. Возмездие неизбежно».

Существуют сведения, что идея вторичных похорон Петра III была подсказана Павлу масоном Плещеевым, который этой церемонией хотел отомстить Екатерине II за гонения «вольных каменщиков» в последнее десятилетие ее царствования. Сведения эти исходят от Ростопчина, который в ноябре-декабре 1796 года был очень близок к царю. Обращает на себя внимание тот факт, что одну из центральных ролей в обряде сокоронования играл Александр Куракин. Он был посвящен в высшие степени шведского масонства. Екатерина же выражала уверенность, что «он употреблен был инструментом к приведению великого в братство».

Сам же ритуал вторичного захоронения Петра III весьма напоминает инсценировку главной масонской легенды об Адонираме, являющейся основой церемоний вольных каменщиков. Согласно этой легенде, Адонирам, главный мастер при строительстве храма Соломона, был убит тремя рабочими при попытке вынудить его открыть тайну мастерского слова. Убийцы вынесли тело и тайно похоронили его за городом. Соломон, обнаружив исчезновение Адонирама, приказал каменщикам найти его. Тело было обнаружено, но так как оно пребывало в земле некоторое время, при вскрытии захоронения у присутствовавших вырвались слова: «Плоть от костей отделяется». Их и решили считать утерянным словом погибшего мастера. Адонираму устроили пышные похороны, а убийцы понесли заслуженное наказание. Думается, что вторичные похороны Петра III, над гробом которого в Петропавловском соборе, между прочим, висел треугольник — важнейший символ масонства, и представляли собой инсценировку легенды об Адонираме, символизирующей посмертное торжество справедливости.

Мало кто понимал истинный смысл происходящих событий. Но очевидцы этого фантасмагорического зрелища начинали постепенно сомневаться, способен ли постановщик этого невиданного спектакля адекватно воспринимать реальную действительность?

Павел, сам того не желая, своими экстравагантными поступками ставил себя под удар общественного мнения. Царь вырывает из могилы прах отца и коронует труп матери, заставив поддерживать мертвое тело, как если бы Екатерина была еще жива! Можно ли было вложить в руки противников Павла оружие более сильное и действенное? Куда же заведет страну такой император? Такой вопрос не казался первенствующему сословию праздным и злонамеренным.

Отнюдь не случайно, что после убийства Павла одним из доказательств его «неадекватного поведения» стало захоронение останков Петра III. Русское общество проводило Павла в могилу шутливой эпитафией: «Сюда, прохожий, но не слишком близко. Здесь лежит Павел Первый. Молись, да избавит нас Господь от второго!».

Декабрист Михаил Лунин как-то сказал, что история должна служить не только для любопытства или умозаключений, но путеводить нас в высокой области политики. Английский писатель Шоу полагал, что «уроки истории заключаются в том, что люди не извлекают из них никаких уроков». Неужели же история по-прежнему может служить только для любопытства или умозаключений?