«Поэзия — не ряд зарифмованных строк, а живое сердце человека, в котором эти строки родились...» — так определяла Вероника Тушнова суть того, чему посвятила свою краткую, трудную и красивую жизнь. Мне кажется, все, что она делала в жизни, она посвящала любви...

«Не знаю, была ли она счастлива в жизни хотя бы час», — говорила, вспоминая о Тушновой, её близкая подруга Надежда Ивановна Катаева-Лыткина. И она же: «О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему. Она из всего делала счастье...»

Вероника Михайловна Тушнова родилась 27 марта 1915 года в Казани в семье профессора медицины Казанского Университета Михаила Тушнова и его жены, Александры, урожденной Постниковой, выпускницы Высших женских Бестужевских Курсов в Москве. Профессор Тушнов был на несколько лет старше супруги, и в семье все подчинялось его желаниям и воле, вплоть до подачи на стол обеда или ужина. Однако биография самой Вероники до сих пор является тайной. Подробности почти не известны даже биографам.

До революции семья жила вполне благополучно, а затем мир рухнул — началась гражданская война. Голод, тиф, кругом разруха, смерть...

«...Я помню все мамины новые платья, и я понимаю, как мало их было. Я помню в рассохшемся старом буфете набор разношерстных тарелок и чашек, мне дороги вещи почтенные эти и жизнь, не терпящая барских замашек». Эти рифмованные строки воспоминаний — словно программа на всю жизнь. В этой семье были свои ценности, которым поклонялась девочка. Когда-то, в раннем детстве Вероники, Тушновы жили в доме, двор которого соприкасался с территорией цирка. Утром девочка «просыпалась от великолепного, важного, грозного рыка львиного», потихоньку пробиралась в этот мир чудес. В детских рисунках она запечатлеет своих друзей: клоуна, зверей, птиц. Кстати, в доме Тушновых всегда жили любимец-кот и верный дог.

В школьные годы непререкаемым авторитетом у Вероники пользовался Борис Николаевич Скворцов, преподаватель литературы, любимый учитель. Широко образованный внимательный педагог, он один из первых заметил одаренность девочки, сочинения ее нередко читал в классе как образцовые. Стихи Вероники часто появлялись и в общешкольной стенной газете.

Педагоги отмечали, что ребенок, безусловно, талантлив. Но после окончания школы с углублённым изучением иностранных языков Вероника по совету отца поступила в Казанский университет на медицинский факультет. В биографической литературе существует версия — мол, Тушнова поступила учиться в Ленинградский медицинский институт и ушла из него после четвёртого курса, не завершив образования. Однако в списках студентов, обучавшихся в Казанском университете, числится именно её фамилия. Более того, в своей автобиографии она писала так: «В 1936 году переехала в Ленинград, получила диплом врача, по специальности не работала...» В это время, в 1938 году, Вероника вышла замуж за Юрия Борисовича Розинского, врача-психиатра, у них родилась дочь Наташа. Однако брак оказался недолгим... Когда муж оставил её, уже подрастала зеленоглазая, похожая на отца дочь, и Вероника надеялась, что он вернётся: «Ты придёшь, конечно, ты придёшь, в этот дом, где наш ребёнок вырос». Потому что «...не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придёшь совсем внезапно...»

И он действительно пришёл. Но только когда заболел, когда ему стало совсем плохо. И она не отреклась... Вероника Михайловна выхаживала его и его больную мать. «Здесь меня все осуждают, но я не могу иначе... Всё же он — отец моей дочери», — сказала она как-то своей приятельнице

Склонность к поэзии проявилась у Тушновой рано. Перед войной она уже написала много, но очень хотелось поучиться профессии у мастеров слова. И тогда Вероника обратилась за консультацией и советом к уже известной писательнице Вере Инбер. Именно по совету Веры Михайловны Тушнова вскоре подала заявление в Литературный институт и... была принята. И вновь война нарушила планы: с маленьким ребёнком на руках и больной матерью она эвакуировалась из Москвы и поступила на работу в госпитали Казани. Позднее работала в московском госпитале, где и познакомилась с Надеждой Ивановной Катаевой-Лыткиной. Надежда была начинающим хирургом, а затем, уже после войны, стала научным руководителем Дома - музея Марины Цветаевой в Москве. Вероника работала палатным ординатором и параллельно писала диссертацию по гистологии. Говорят, она была необычным лечащим врачом, потому что чувствовала чужую боль, как свою... Стихи записывала в обычную тетрадь. Ее так и называли больные: «доктор с тетрадкой».

Каждую свободную минуту она что-то сочиняла, - вспоминала Надежда Ивановна. И, несмотря на то, что в годы войны её стихи неоднократно публиковались, а в 1945 году вышла первая книга (кстати, Павел Антокольский помог составить и отредактировать сборник), долгие годы она не решалась выбрать дорогу в литературу как единственную и главную в жизни.

И, тем не менее, вся дальнейшая жизнь Вероники была связана с поэзией — биографию Тушновой можно изучать по ее чисто женским и порой таким немудреным стихам.

Исключительное значение в творческой биографии поэта имел 1944 год. В журнале «Новый мир» появилось стихотворение Тушновой «Хирург», посвященное Чистякову, хирургу московского госпиталя, в котором работала Вероника Михайлова.

Вторая ее книга "Пути-дороги" увидела свет только в 1954 году. Эти десять лет были очень трудными для Вероники. Она искала свой собственный путь в поэзии. Искала тяжело, мучительно. Однако послевоенные советские поэты-лирики приняли ее в свою творческую «компанию». В 1947 году она принимала участие в Первом Всесоюзном совещании молодых писателей, о котором его участники, вчерашние солдаты с орденскими колодками, вспоминали всю жизнь. Поэт-фронтовик Марк Соболь вспоминал, как он остолбенел, обнаружив, что "литконсультант "Комсомольской правды" Вероника Тушнова" (так она подписывала свои ответы на стихи, присылаемые в редакцию) "ошеломляюще красива".

Творческая судьба Вероники Тушновой складывалась успешно - выходили новые поэтические сборники, она работала рецензентом в издательстве «Художественная литература», руководителем творческого семинара в Литературном институте, и вдруг...

«Он мне и воздух, он мне и небо, всё без него бездыханно и немо...», Это о писателе Александре Яшине. Именно он подарил ей любовь всей жизни, именно ему она признавалась: «...хочу быть солнцем над твоей головой, землёй — под ногами твоими...». Они подружились в тяжёлый для Яшина период, когда писателя травили после публикации рассказа «Рычаги» (история подавления личности партийным аппаратом тогда и не могла быть воспринята иначе, рассказ не переиздавался вплоть до горбачевской «перестройки»). Тушнова одна из немногих поддержала его и, как истинный доктор, лечила его раненую душу. Творческая дружба перешла в любовь. Любовь была взаимной. Однако Александр Яшин был женат и не мог оставить жену и детей, да и Вероника Михайловна даже представить себе не могла, как можно строить личное счастье на чужом горе. Они встречались тайно, в других городах, в гостиницах... но больше всего любили ездить в лес... А когда возвращались на электричке в Москву, Яшин просил Веронику заранее выходить за две-три остановки, чтобы их не видели вместе. И она не могла отказать ему ни в чём, даже во лжи. По городу среди литературной общественности поползли слухи, Яшин, перепугавшись, предложил расстаться: ведь в его семье назревала настоящая трагедия. Их встречи прекратились. По его инициативе и с ее молчаливого согласия…

Ее последняя книга «Сто часов счастья» посвящена Александру Яшину. В ней нашли место до некоторой степени пророческие стихи: «...Рыжей глиной засыплешь, за упокой выпьешь... Домой воротишься — пусто, из дому выйдешь — пусто, в сердце заглянешь — пусто, на веки веков — пусто!» И, пожалуй, единственный раз в жизни Вероника обратилась с просьбой к любимому: «Чтоб не мучиться поздней жалостью, от которой спасенья нет, напиши мне письмо, пожалуйста, вперед на тысячу лет. Не на будущее, так за прошлое, за упокой души, напиши обо мне хорошее. Я уже умерла. Напиши!»

И он написал как послесловие к их любви уже после ее смерти:

«Думалось, всё навечно, как воздух, вода, свет: веры её беспечной, силы её сердечной хватит на сотню лет. С горем не в силах справиться, в голос реву, зову...»

Когда Вероника лежала в больнице с онкологическим диагнозом, Александр Яшин приходил к ней изредка. Марк Соболь, долгие годы друживший с Вероникой, стал невольным свидетелем одного из таких посещений. Об этом он вспоминал так:

«...Я, придя к ней в палату, постарался её развеселить. Она возмутилась: не надо! Ей давали злые антибиотики, стягивающие губы, ей было больно улыбаться. Выглядела она предельно худо. Неузнаваемо. А потом пришёл ОН! Вероника скомандовала нам отвернуться к стене, пока она оденется. Вскоре тихо окликнула: «Мальчики...» Я обернулся — и обомлел. Перед нами стояла красавица! Не побоюсь этого слова, ибо сказано точно. Улыбающаяся, с пылающими щеками, никаких хворей вовеки не знавшая молодая красавица. И тут я с особой силой ощутил, что всё написанное ею — правда. Абсолютная и неопровержимая правда. Наверное, именно это называется поэзией...»

И тем не менее в последние дни перед смертью она, которая могла лететь на край света для того, чтобы только увидеть любимого человека, запретила пускать его к себе в палату. Она хотела, чтобы он запомнил её красивой, весёлой, живой.

А жить ей оставалось совсем недолго. Из типографии привезли сигнальный экземпляр сборника «Сто часов счастья». Работали, спешили, знали, что поэтесса умирает, — и успели. Друзья вспоминают, как бережно она держала в руках свою последнюю книгу...

Умирала Вероника Михайловна в тяжелых мучениях. Не только от страшной болезни, но и от тоски по любимому. 7 июля 1965 года поэтессы не стало. Ей было всего 50. Яшин долго не мог смириться с потерей. Теперь, после смерти Тушновой, он перестал бояться своих чувств, открыто посвящал возлюбленной стихи и, конечно, даже предположить не мог, что ему самому осталось недолго ходить по этой земле. По иронии судьбы, он умер от той же болезни, что и Тушнова, спустя три года, в 1968-м...

В последней книге Тушнова пыталась понять: «Почему без миллионов можно? Почему без одного нельзя?» Она так и не сумела ответить на этот вопрос... Она просто шла «вдогонку за счастьем, за дальней, неверной судьбой. А счастье то было ненастьем, тревогой, прибоем, тобой…»