Образ Петербурга определяет его исторический центр. И сформировался этот центр в своем нынешнем парадно-открыточном виде вовсе не при Петре Великом, а при Екатерине II. Человеком же, который конкретно ведал вопросами застройки столицы, был вовсе не профессиональный зодчий, а… начальник полиции Российской империи Николай Иванович Чичерин.

Своим взлетом он был обязан старшему брату Денису, который, в свою очередь, служа в гвардии, являлся непосредственным начальником фаворита будущей императрицы Григория Орлова.

При Петре III Чичерина-старшего отправили в отставку, зато после дворцового переворота, вознесшего Екатерину II на престол, его не только вернули на службу, но и назначили сибирским генерал-губернатором. Денис Иванович перед отбытием в Тобольск замолвил перед «матушкой-царицей» словечко за младшего брата, и замолвил удачно…

Николай Иванович Чичерин родился в 1724 году и, подобно Денису Ивановичу, еще в отрочестве был записан в привилегированный лейб-гвардии Семеновский полк (только не в 15 лет, а в 13).

Действительную службу начал уже сержантом как ординарец генералиссимуса русской армии принца Антона-Ульриха Брауншвейгского. Падение Брауншвейгского семейства и восшествие на престол Елизаветы Петровны напрямую ударили по Чичерину. В 1742 году, хотя и с производством в офицерский чин, он был переведен из столичной гвардии в обычный армейский полк. Дальнейшая карьера застопорилась, и лишь в 1757 году, уже приближаясь к 40-летнему рубежу, он получил звание подполковника при обсервационном (наблюдательном) корпусе в Пруссии. С этого момента в его судьбе наметился благоприятный перелом.

Не прошло и двух лет, как Николай Иванович раньше положенного минимального срока был произведен в очередное звание полковника. Многие офицеры, достигнув этого чина, начинали подумывать об отставке, но Чичерин в полковниках не задержался. Будучи переведен в 4-й мушкетерский полк, он принял участие в битве при Кунерсдорфе, где был тяжело ранен в плечо; наградой стало звание генерал-майора и назначение на должность киевского обер-коменданта.

В Матери городов русских он проявил себя дельным администратором, и, когда Денис Иванович похлопотал за него перед царицей, Екатерина восприняла названную кандидатуру вполне благожелательно.

14 августа 1764 года Николая Ивановича назначили петербургским генерал-полицмейстером, причем полномочия носителя этой должности были таковы, что в сферу его компетенции входили практически все аспекты хозяйственной, социальной и даже политической жизни столицы. И начинать свою деятельность ему пришлось именно с политики.

Кажущаяся легкость, с которой произошел переворот 1762 года, кружила наиболее горячие головы, заставляя их мечтать о престоле. Слухи о заговорах гуляли по столице и, разумеется, беспокоили Екатерину. Неудивительно, что в такой обстановке была возрождена политическая полиция, получившая теперь название Тайной экспедиции. Именно туда отправлялось большинство дел о «замыслах против государыни», однако кое-что приходилось разбирать и столичному генерал-полицмейстеру.

Большинство таких дел носило анекдотический характер и уже поэтому доходило до Тайной экспедиции. Так, в одном случае Чичерину пришлось разбираться с прапорщиком Нарвского батальона Опочининым, заявлявшим, будто он является сыном Елизаветы и английского короля и на этом основании хочет стать императором всероссийским.

Был Опочинин пьян или трезв – неизвестно, однако именно пьяные разговоры в большинстве случаев и кончались обвинениями в «противогосударственной измене». Например, солдаты петербургского гарнизона Исаков, Карпов, поручик Селехов, братья Подгорневы и капрал Оловеников под влиянием винных паров решили «заступиться» за наследника Павла Петровича, которого будто бы неизвестные злодеи «хотят извести». Разговор дошел до идеи нового переворота, причем когда кто-то выразил опасение, что наследник, чего доброго, не захочет стать царем, готовность взойти на престол тут же выразил Оловеников. На это один из братьев Подгорневых вполне резонно возразил: «Когда тебе можно быть царем, то и я буду». Два претендента поссорились, после чего сошлись на том, что царем будет Оловеников, Подгорнев станет фельдцейхмейстером, его брат – генерал-прокурором, Карпов – генерал-адъютантом. Ошалев от выпитого, заговорщики заявились к князю Барятинскому и позвали его в свою компанию. Абсолютно трезвый князь поспешил сдать их Чичерину. История о заговорщиках в искаженном виде начала гулять по Петербургу, так что Екатерина даже сочла нужным указать генерал-прокурору Александру Вяземскому: «Скажите Чичерину, что если по городу слышно будет, что многие берутся и взяты солдаты под караул, то чтоб он выдумал бы бредню и ее бы пропустил, чтоб настоящую закрыть, или же и то сказать можно, что заврались».

По мере укрепления позиций Екатерины II дела о заговорах постепенно отходили в прошлое. Главной задачей Чичерина на посту генерал-полицмейстера стала реализация обширной градостроительной программы. Еще в декабре 1762 года, находясь на коронационных торжествах в Москве, Екатерина издала указ о создании «Комиссии о каменном строении Санкт-Петербурга и Москвы». Предполагалось, что стараниями нового учреждения деревянное строительство должно уступить место каменному, а «азиатский» (по мнению иностранцев) облик российских городов приобретет черты европейской благопристойности. Разумеется, к одной благопристойности дело не сводилось: планировалось возведение новых зданий и сооружений, долженствующих подчеркнуть величие и мощь Российской империи.

Именно поэтому сразу же по вступлении в должность генерал-полицмейстера Чичерин был введен в состав созданной специально для столицы Комиссии о Петербургском строении. Стараниями этого учреждения в последующие пятнадцать лет масштабы и темпы застройки Петербурга не только напоминали работы Петровской эпохи, но порой и превосходили их.

Видимо, воспоминания Екатерины о чистеньких аккуратных германских городах заставили ее прежде всего обратить внимание на благоустройство столицы, предписав Чичерину озаботиться установкой досок с указанием улиц: «Форм же досок получше и почище сделать, хотя без многих украшений, но просто». Генерал-полицмейстер с этой задачей справился, причем в 1768 году появились указатели не только на русском, но и на немецком языках. В отличие от этих, утвержденных государыней, вывески, развешанные самими обывателями, не всегда оказывались достойными, как по внешнему виду, так и по содержанию. Тем не менее в 1772 году императрица с удивительным либерализмом приказала Чичерину «по соседству с дворцом и на прочих улицах вывески мастеровым разрешить… кроме непристойных». К последним были отнесены вывески на домах гробовщиков и продавцов «нижнего мужеска платья».

Проблема с вывесками и указателями, конечно же, была второстепенной. Гораздо большей заслугой Чичерина явилось создание специальной команды фонарщиков и установка на улицах города двухсот новых фонарей (всего к 1770 году фонарей в Петербурге было 1257 штук), а также скамеек для отдыха и зимних грелок-беседок, под сенью которых в зимнее время петербуржцы могли найти укрытие от холода (всего было установлено 12 уличных каминов и 144 печи).

Улучшилась и санитарно-эпидемиологическая ситуация. В 1770 году на центральных улицах началась прокладка подземных кирпичных труб для канализации, а в следующем году генерал-полицмейстер усилил контроль за санитарным состоянием городских кладбищ. Интерес к кладбищам объяснялся не только вопросами санитарии, но и борьбой с уголовной преступностью. Теперь для похорон требовалось предоставить свидетельство священника с сообщением «от какой болезни человек помер», в случае же отсутствия такого свидетельства полицейский врач должен был выяснить, «нет ли в болезни чего опасного и не помер ли человек от насильственной смерти».

В 1765 году генерал-полицмейстер предпринял очередную попытку очистить город от нищих. Всех просящих подаяние стали хватать и под караулом высылать из столицы «на поселение». Разумеется, кампания эта имела лишь временный успех. По мере того как бдительность стражей притуплялась, все принудительно выселенные опять пробирались в столицу и возвращались к прежнему ремеслу.

Гораздо меньше повезло юродивым. Простонародье считало блаженных почти святыми, но просвещенный генерал-полицмейстер относил их к категории сумасшедших. По его приказу стражи порядка с удивительной методичностью отлавливали «божьих людей» и отправляли их на принудительное «лечение» (практически никогда не заканчивавшееся выздоровлением больного). Уже к 1770-м годам, в отличие от Москвы, на улицах Петербурга юродивые встречались крайне редко.

Вряд ли борьба с нищими и убогими могла снискать сочувствие у горожан, но один из указов Чичерина несомненно принес ему искреннюю благодарность обывателей. До 1765 года все домовладельцы несли «постойную повинность», за символическую плату предоставляя квартиры для проживания солдатам и офицерам; поведение служивых «весьма часто не согласовывалось с правилами благопристойности». Стараниями генерал-полицмейстера повинность была ликвидирована. Военнослужащие стали получать «постойные» деньги в суммах, достаточных для того, чтобы самостоятельно снимать квартиры.

В дальнейшем правление Чичерина ознаменовалось еще несколькими заметными административными мероприятиями. Так, в 1765 году был установлен общий режим работы «питейных заведений» - с 7 часов утра до 6 часов вечера. В 1771 году был принят указ о запрете лотерей.

Спустя четыре года полиция очередной раз взялась за упорядочение правил уличного движения. Правда, указ 1775 года бил не по извозчикам-лихачам, а по любителям излишней роскоши. Теперь все владельцы собственных экипажей должны были содержать выезд «в соответствии с чином»: высшие сановники (1–2-го класса Табели о рангах) могли ездить «цугом с двумя вершниками», начальники поменьше (3–5-го классов) – «только цугом» и т. д. вплоть до «не имеющих офицерских чинов», которые могли ездить только «верхом, в одноколке или в санях в одну лошадь». Нарушителей били по карману: в частности, придворный ювелир Дюваль (по социальному статусу купец) ездил на трех лошадях, рассчитывая, что благодаря влиятельным покровителям все ему сойдет с рук. Но вопрос о наказании чрезмерно амбициозного ювелира Чичерин довел до Сената, а затем и до самой императрицы. Екатерина повелела в отношении нарушителя «как оный присвоил себе из чужого права, то есть штаб-офицерскую впряжку лишней лошади, то и взыскать с него штрафу три доли из оклада, подлежащего ко взысканию, а четвертой доли не взыскивать, потому что не все полное право присвоил».

В правление Чичерина произошли изменения в административном делении столицы; был образован новый район – 2-я Адмиралтейская часть, а граница города передвинулась на линию Обводного канала. Работы по сооружению самого канала начались лишь в 1769 году, и первоначально Чичерин планировал окружить Санкт-Петербург рвом со специальными воротами для проверки всех приезжающих и отъезжающих. Однако город рос намного быстрее, чем планировалось. Руками полиции Комиссия о строении пыталась воздействовать на обывателей и приостановить дальнейшее расширение Петербурга, усилив одновременно застройку центра города. Большинство новых и старых зданий были построены из дерева в один этаж и занимали лишь незначительную часть отведенных под них земельных участков, дома были слишком удалены друг от друга, лишь немногие центральные улицы были мощены булыжником. Все это весьма отдаленно напоминало картины того «парадиза», к которому стремился Петр Великий.

Другие генерал-полицмейстеры ранее уже издавали указы, напоминавшие хозяевам о необходимости возводить новые постройки в камне и мостить прилегавшие к домам участки улиц. К сожалению, указы эти исполнялись не слишком пунктуально, поскольку требовали от обывателей значительных финансовых затрат. Чичерин пытался выправить положение, действуя убеждением или штрафами.

Обыватели оказывали пассивное сопротивление новшествам, однако со временем на главной улице города – Невском проспекте все-таки стали появляться каменные двух- и трехэтажные дома, причем многие из них занимали всю территорию участка и даже вплотную примыкали к соседним зданиям.

По инициативе Чичерина комиссия издала указ, напоминавший домовладельцам о правилах постройки зданий вдоль Невы и Фонтанки. Все дома должны были возводиться в одну линию причем только из камня и не менее чем в два этажа. Внутри частных городских усадеб разрешались деревянные постройки, но лишь в соответствии со специальным, утвержденным в полиции планом.

Земельные участки и дома в центральных районах города принадлежали людям знатным, высокопоставленным и, следовательно, весьма состоятельным. Перестройка своих усадеб в камне была для них хотя и обременительной, но вполне посильной обузой. Живущие же на окраинах принадлежали к низшим слоям общества, и амбициозные архитектурные проекты комиссии зачастую не соответствовали их финансовым возможностям. Обстоятельство это было учтено при составлении довольно оригинального проекта реконструкции трех периферийных площадей – на Песках (район вдоль нынешнего Суворовского проспекта), в Коломне (район, ограниченный Крюковым каналом и реками Мойкой, Пряжкой и Фонтанкой) и в Нарвской части. Стоящие на площади дома выглядели крайне непрезентабельно, и тогда Комиссия постановила перестроить за счет казны фасады зданий, задние же части домов хозяева должны были перестроить за собственный счет, в соответствии с собственными финансовыми возможностями.

Активная совместная деятельность комиссии и генерал-полицмейстера привели к тому, что в царствование Екатерины II архитектурный облик Петербурга претерпел кардинальные изменения. Город не только продолжал расширяться, он вытянулся вверх и оделся в камень. Через каналы и протоки были перекинуты первые каменные мосты – Эрмитажный, Прачечный, Верхне-Лебяжий, Казанский и Каменный. В 1763–1767 годах перед Зимним дворцом построили первую небольшую каменную набережную со спусками к воде. В последующие годы новые гранитные набережные превратили водные артерии города в настоящие художественные ансамбли. Главная царская резиденция – Зимний дворец – расширилась за счет Малого Эрмитажа.

Не остались без внимания и образовательные учреждения: были построены здания Академии художеств и Смольного монастыря, в котором разместилось первое в России женское училище. В 1770 году открылся Воспитательный дом – заведение для незаконнорожденных и оставленных детей. В том же году генерал-полицмейстер выдал разрешение некоему Поше устроить французский театр, а еще через три года императрица предписала Чичерину устроить «публичное русское комедиальное зрелище».

Уделялось внимание и столичным пригородам. В 1772 году начался ремонт Царскосельской дороги, вдоль которой установили мраморные верстовые столбы.

По-прежнему часто в городе случались пожары. Еще в мае 1763 года сгорел Гостиный двор на Васильевском острове и примыкающие к нему здания. Находясь под впечатлением от происшедшего, в 1765 году Чичерин приказал выдавать пожарным раньше других прибывшим к месту пожара по дополнительной чарке водке.

В мае 1771 года сгорели все дома по 10–13-й линиям Васильевского острова. Пожар начался в здании Морского корпуса (бывшем доме фельдмаршала Миниха), которое также «было обращено в пепел». Усердие, проявленное Чичериным при тушении пожара, вызвало сочувствие и одобрение императрицы, заметившей: «…чаю, что у генерал-полицмейстера голова кругом пошла, видев столько бед, да и из похорон выбиться человеку легко…»

Но на этом череда катастроф не закончилась, и уже в следующем году сгорел Князь-Владимирский собор Александро-Невского монастыря. Еще через три года между Адмиралтейством и Мойкой выгорело более 140 домов. Конечно, урон от этих пожаров был значительным, однако последствия их ликвидировались довольно быстро, и на месте уничтоженных деревянных построек вырастали новые каменные здания.

Масштабное строительство приводило к притоку в столицу дополнительных рабочих рук и росту населения Петербурга. Собственно, именно со времен Чичерина было покончено с порочной практикой принудительного заселения города. Теперь в столицу на постоянное жительство ехали добровольно.

Стремительно развивались экономика и торговля. В 1764 году в Кронштадт пришло 333 купеческих корабля, в Европу отплыло 332. В 1777 году, к концу чичеринского градоначальствования, количество прибывших купеческих судов выросло до 729, отплывших – до 713.

Перед прибывавшими в «варварскую и дикую» Россию иностранцами внезапно открывался один из красивейших городов мира. Зрелище оказывалось сколь неожиданным, столь и впечатляющим. Европейцы чувствовали себя древними римлянами, перед которыми в песках Аравии много веков назад неожиданно открылся прекрасный город Пальмира. Стараниями вездесущего Чичерина остатки каналов Васильевского острова были полностью засыпаны, и традиционный для Петербурга эпитет «Северная Венеция» теперь стал неактуален – за столицей Российской империи закрепилось новое имя – Северная Пальмира.

Градостроительные планы Екатерины II, несмотря на всю их важность, были лишь частью обширной программы экономических, социальных и культурных преобразований. В лице Чичерина государыня нашла деятельного и усердного помощника, быстро ориентирующегося во всех сферах административной деятельности и стоявшего на голову выше рядовых чиновников-исполнителей. На протяжении практически всего периода своего градоначальствования Чичерин ощущал поддержку и расположение «матушки-императрицы» и, несмотря на относительно невысокий пост, стал одним из наиболее приближенных к престолу лиц. Ежедневно он докладывал государыне об общем положении в Петербурге: о ведущихся строительных работах, ценах на продукты, всевозможных происшествиях, ведущихся среди жителей разговорах и т. п. Ко всем этим вопросам императрица проявляла самый живой интерес, прекрасно понимая, что положение в столице, хоть и в несколько приглаженном виде, отражает ситуацию во всей империи. Екатерина моментально реагировала на все просьбы и сообщения генерал-полицмейстера. Стоило ему однажды упомянуть о подорожании мяса на рынке (с 2 до 4 копеек за фунт), как императрица тут же отдала приказ отпустить из казны средства для дополнительной закупки и доставки в столицу крупных партий этого продукта.

Столь же чутко государыня относилась и к сообщениям о настроениях в обществе, обращая внимание даже на незначительные детали. Так, например, некоторую тревогу вызвало у нее сообщение Чичерина о том, что среди столичных франтов стала распространяться заимствованная из Европы мода на стриженые головы, короткие косы, высокие воротники-жабо и лорнеты. В моде этой императрица усмотрела тревожные признаки идущей с Запада либеральной заразы, однако к запретам прибегать не стала. Вредное поветрие ликвидировали изящным и остроумным способом: по совету Екатерины Чичерин остриг полицейским-будочникам головы, нарядил их в жабо и вооружил лорнетами; франты тут же перешли на более традиционные костюмы.

Императрица никогда не скупилась на милости своим «усердным слугам». 29 июня 1766 года Чичерин был произведен в генерал-поручики и назначен членом Сената. В 1768 году Екатерина II пожаловала ему земельный участок с четырехэтажным домом на Невском проспекте (ныне Невский, 15). Николай Иванович занимал покои 3-го этажа, 4-й и 2-й этажи сдавались под квартиры, а 1-й арендовали купцы под овощную, книжную и другие лавки. С этого времени мост через Мойку, рядом с которым находилось здание, ранее именовавшийся Зеленым, стал называться Полицейским.

Кроме того, Николай Иванович обзавелся дачей на левой стороне Петергофской дороги, которая настолько приглянулась Гавриилу Державину, что он даже посвятил ей стихотворение «На загородный дом сенатора Николая Ивановича Чичерина»:

Поставлен домик сей сует во избежанье
Тебе, совета муж, в спокойство по трудам.
Кто любит истину, честь, разум, прилежанье, –
Сим добродетелям воздвигнут этот храм.

21 апреля 1773 года Чичерин получил очередной повышение – звание генерал-аншефа.

Но в 1776 году доселе безоблачные отношения между Екатериной II и Чичериным начали портиться. Своему любимцу столичному генерал-губернатору фельдмаршалу Александру Голицыну императрица прислала записку следующего содержания: «Князь Александр Михайлович! Повелеваю вам объявить генерал-полицмейстеру Чичерину, что по должности будет донесению мне относиться, вам говорил к моему сведению, ибо по грубому его обычаю за благо рассуждаю прилично будет тако. Екатерина».

Непонятно, какой именно «грубый обычай» генерал-полицмейстера столь взбесил государыню, что она лишила его права прямого доклада о состоянии дел в городе. Некоторый свет на эту загадку проливает рассказ секретаря и делопроизводителя Чичерина Алексея Васильевича Маркова, переданный его племянником. В 1775 году Чичерин и Марков посетили некую северную губернию с целью расследования злоупотреблений одного крупного чиновника. Обвиняемый предложил Маркову в качестве взятки астрономическую по тем временам сумму в пятьдесят тысяч рублей золотом. Алексей Васильевич не устоял, однако даже при всем желании он никак не мог закрыть дело без ведома своего начальника. Чичерин, узнавший о взятке от самого Маркова, пошел ему навстречу. Из пятидесяти тысяч он не взял себе ни одного рубля, действуя исключительно из желания «порадеть родному человеку». Правда, гуманизм Николая Ивановича был весьма относительным: вора-чиновника оправдали, зато двух его секретарей, написавших абсолютно справедливый донос на своего начальника, били кнутом и сослали в Сибирь. Дело каким-то образом дошло до Петербурга и вызвало возмущение императрицы. Над Чичериным сгустились тучи. Теперь для его отставки требовался лишь повод, и здесь в дело вмешалась стихия.

10 сентября 1777 года вода в Петербурге поднялась на 310 см выше ординара, залив весь город, за исключением Литейной и Выборгской части. По улицам плавали на шлюпках. Императрица смотрела на бушующие волны через одно из разбитых окон Зимнего дворца и наблюдала, как небольшой купеческий корабль переплывал через каменную набережную. Пострадало множество зданий и особенно Летний сад. По свидетельству историка И. И. Георги, «сие наводнение случилось во время ночи, почему множество людей и скотов пропало». Более или менее точное число жертв не установлено, но об их количестве можно судить по отдельным фактам. Известно, например, что на взморье смыло острог с тремястами арестантами, а на протяжении нескольких дней после наводнения на расстоянии одиннадцати верст от городской черты находили трупы утонувших людей и животных. Большинство историков считает, что по количеству погибших и нанесенному материальному ущербу катастрофу 1777 года не превзошли даже наводнения 1824 и 1924 годов.

Полиция была застигнута врасплох, действовала достаточно бестолково и существенной помощи пострадавшим не оказала. Сам Чичерин на шлюпке проплыл от своего дома до Зимнего дворца и явился пред очи «матушки-царицы». Ничего приятного он не услышал. Екатерина II вышла навстречу генерал-полицмейстеру, поклонилась ему в пояс и сказала: «Благодарствуй, Николай Иванович! По милости твоей погибло несколько тысяч моих добрых подданных!» Чичерина от таких слов хватил удар.

Генерал-полицмейстер слег в постель, а его помощник Марков (успевший обеспечить себя до конца жизни) был выслан из столицы в 24 часа. Самого Чичерина отправили в отставку (7 декабря 1777 года). Так и не оправившись от удара, Николай Иванович скончался в Петербурге 25 ноября 1782 года и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры.

В браке с Марией (Матроной) Александровной Зыбиной (умершей в 1776 году от чахотки) у него было трое сыновей. Младший Дмитрий оказался нем от рождения. Средний Александр дослужился до генерал-майора, избирался калужским губернским предводителем дворянства, но более был известен как супруг Елизаветы Петровны Демидовой – писательницы и переводчицы из рода уральских горнозаводчиков.

Больших высот достиг старший сын Василий Николаевич (1754–1823), заслуживший за участие в подавлении польского восстания 1794 года два Георгиевских креста – 4-й и 3-й степени. Однако наибольшую известность он приобрел как директор тульского оружейного завода. В отставку вышел в 1809 году, но в значительной степени именно его стараниями русская армия во время Отечественной войны была в относительно достаточном количестве вооружена добротными и недорогими ружьями.

Сам же Василий Николаевич в 1812 году командовал ратниками московского ополчения, да и после изгнания французов в армии задержался. Сам он, правда, в заграничных походах участия не принимал, а вот его сын Александр (1793–1813) за свою короткую жизнь сражался во многих баталиях и пал смертью храбрых в августе 1813 года в битве при Кульме.

И еще один любопытный штрих – праправнук петербургского генерал-полицмейстера Георгий Васильевич Чичерин (1872–1936) стал первым наркомом иностранных дел Советского Союза.