Арман Эммануэль София-Септимани де Виньеро дю Плесси, граф де Шинон, герцог де Ришелье, известный в России как Эммануил Осипович де Ришелье, был представителем знатного французского рода. Среди его предков был и ненавистный Дюма кардинал Ришелье, двоюродный прапрадедушка Эммануила Осиповича, на генном уровне передавший далекому отпрыску стремление быть верным избранному делу и честно исполнять свой долг.

Потомок злодея из «Трех мушкетеров» хорошо послужил сразу двум державам – родной «прогрессивной» Франции и «дикой» России. Лучшие его годы прошли вдали от отчего дома, чему были весомые причины. Главная из них – Великая Французская революция. Сам Арман Ришелье не был ни революционером, ни контрреволюционером; политические баталии его мало занимали. Но в предшествовавшей революции предгрозовой атмосфере ему, как представителю семьи, близкой к шатающемуся трону Людовика XVI, жилось неспокойно.

Кроме того, душа тосковала по настоящему делу. Рано оставшись сиротой без матери, Арман получил прекрасное образование в коллеже Дю Плесси при Сорбонне, отличавшемся строгостью принципов и чистотой нравов. На пользу пошел и двухлетний образовательный тур по Европе. Знатное происхождение уже к 17 годам обеспечило высокую придворную должность камергера, чуть позже – чин младшего лейтенанта драгунского полка. Но фальшь большого света, лакейский быт, пусть и в королевской спальне, а также «служба» в полку, которого в глаза не видел, не прельщали. Даровитый интеллектуал скучал.

Не было и личного счастья. Еще в 1782 году влиятельный дед, маршал Ришелье, присмотрел Арману богатую невесту среди дочерей маркиза де Рошешуара. После венчания по решению родственников молодожены на два года расстались: слишком юны. Но произошло непоправимое – Розалия заболела: срослись грудные позвонки, фигура сильно деформировалась… Клятва у алтаря много значила для юноши – развода не было; но и жить с горбатой девушкой он не смог. Редкие встречи заменяли регулярные письма, и уважение к «дорогому другу» прошло через всю жизнь Ришелье.

Попытка примкнуть к австрийской или русской армии в ходе войны с Турцией в 1787 году и «покрыть себя славой» закончилась неудачей: король не разрешил покинуть Францию. Но когда обстановка в Париже накалилась до предела, Арман вновь вспомнил о России. Война с Турцией еще продолжалась; кроме того, Швеция, поддерживаемая Великобританией, Голландией и Пруссией, в 1788-м также начала военные действия против русских, мстя за прошлые неудачи.

«Я льщусь, что Ваша светлость позволит мне стать свидетелем своих успехов и участвовать в ближайшей кампании» – эти торопливые строчки письма Ришелье предназначались наместнику Новороссии, опытному военачальнику князю Потемкину-Таврическому. В статусе добровольца русской армии юноша принял боевое крещение в операции по взятию Измаила, получил звание генерал-лейтенанта, Георгиевский крест 4-й степени и золотую шпагу за храбрость. По личным причинам (умер отец) Арман не смог сразу продолжить службу под российским флагом, но, уладив дела, приехал в Петербург.

У него было приглашение и заграничный паспорт, в то время как многие его соплеменники просто бежали из Франции: в Германию, Америку, Великобританию и т. д. В России было безопасно: удаленная от французских границ, она могла равнодушно относиться к угрозам революционного правительства. Здесь сердечно встречали: в изгнанниках видели представителей утонченной французской культуры.

По прибытии в столицу, Ришелье принимал участие в судьбе тех, кто испытывал трудности на временной родине. В частности, он инициировал разработку крымского проекта: с благословения Екатерины II на территории Причерноморья планировалось расселить 6 тысяч пехотинцев эмигрантской армии принца Конде, двоюродного брата Людовика XVI.

Сотни тысяч гектар приазовской земли становились русским домом для французских вояк с расселением в деревнях по принципу «сорок мушкетеров-дворян и двадцать мушкетеров-недворян» в каждой. Беглым аристократам гарантировались российские дворянские титулы, а всем переселенцам – свобода вероисповедания, земля, скот и жалованье. Губернаторство в крае Ришелье оставлял за собой.

Идея колонизировать чужую землю для чужого народа вместо продолжения борьбы за монархические идеалы роялистам не понравилась. К тому же территория лежала далеко от столичного Петербурга и развивающейся Москвы: не хотелось оказаться на обочине важных событий. «Они предпочитают питаться черным хлебом и пить одну воду, но сражаться весной», – в январе 1793-го отрапортовал герцог императрице. Сам Ришелье выбрал компромисс: он остался при эмигрантской армии, но на должности военного агента России. В 1795 году он вновь приехал в столицу.

На этот раз Екатерина и приближенные приняли его весьма холодно: отвергнутая щедрость русского правительства по отношению к беженцам породила обиду. «Способ обращения со мной должен показать французам, что им надеяться не на что», – написал Ришелье своему другу Андрею Разумовскому.

У самого же Армана надежда была только на Россию: на родине имущество семьи конфисковали «в возмещение убытка нации, вынужденной вести войну для защиты Конституции», жена оказалась в тюремных застенках. Знакомец давнего друга Ланжерона – граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский – помог получить чин полковника в своем кирасирском полку, и какое-то время Ришелье спокойно служил под Ковелем.

В 1796 году кончина Екатерины и графа-покровителя спутала карты. Павел I хоть и повысил Эммануила Осиповича по службе, но в силу переменчивого характера не нашел общего языка с гордым французом, которому претила муштра и «наука парадов». В один из дней известие о генерал-майоре, тушившем пожар наряду с рядовыми кирасирами, вызвало особенную ярость императора; тогда Арман подал в отставку и уехал в Польшу.

С воцарением Александра I начался новый этап служения Ришелье России – уже не на военной, а на гражданской службе. Император, «любезный и привлекательный человек», снова вызвал француза в столицу, щедро одарил деньгами и землями, а также предложил стать градоначальником Одессы в новообразованной Николаевской губернии. Ришелье согласился, поскольку представилась «удачная возможность уплатить долг Императору, заслужить доброе отношение со стороны французского правительства и дать время уладиться… делам во Франции».

Начало Одессе было положено в 1794 году еще до приезда Ришелье – потрудился Иосиф де Рибас, еще один иностранец на русской службе. Строительство города-порта было мерой защиты от возможного очередного нападения со стороны Турции. На Черном море требовалась еще одна база для флота, и к тому же Одесские морские ворота открывали перспективы развитию торговли.

К марту 1803 года, когда 36-летний Ришелье прибыл к месту назначения, Одесса успела заслужить славу «помойной ямы Европы» и «республики жуликов». Не имевшему никакого опыта администрирования градоначальнику предстояло превратить ее в европейский город.

Опереться было не на кого: на улицах – малограмотные купцы и ремесленники, в дворянских собраниях – необразованные мелкопоместные уроженцы южных мест; цивилизованные же владельцы крупных имений в крае почти не появлялись. Локоть подставили иностранцы – немец Самуил Контениус, глава Попечительского комитета по устройству колонистов Южной России, англичанин Томас Кобле, комендант Одессы, и француз Иосиф Россет, карантинный инспектор города. «Без семьи, без родства, он полюбил маленький новый городок, порученный его управлению, как нежное дитя, которое ему надлежало лелеять, растить и воспитывать», – писал о Ришелье мемуарист Филипп Филиппович Вигель.

Рафинированный аристократ жил в простом каменном доме без намека на роскошь – первоначально даже без мебели. Ходил пешком, ездил верхом или в дрожках, но никогда – в закрытой карете. Здоровался со всеми, независимо от чинов и званий, вникал во все мельчайшие дела, «ласково и терпеливо» беседуя с купцами, подрядчиками, военными, медиками, мастеровыми и т. д. Работал по 15 часов в сутки и мзды, кроме жалованья, не брал, наоборот, зачастую все раздавал многочисленным просителям.

Плоды не заставили себя ждать: за 11 лет начальствования чужеземца Одесса превратилась в «цветущий сад» во всех смыслах.

Были проложены широкие улицы, разбиты сады, посажены деревья; повсюду благоухала белая акация: на аллеях, в парках, домах, ресторанах. В многоконфессиональном городе появились православный собор, старообрядческая часовня, католическая церковь и синагога. Возникли две больницы, театр, рынок, а для кадровых перспектив – благородный воспитательный институт (в дальнейшем Ришельевский лицей), шесть низших учебных заведений и коммерческая гимназия; к некоторым из построек приложил руку знаменитый Тома де Томон, которого Эммануил Осипович пригласил поработать.

Блестящие начинания требовали вложений: поступление средств обеспечила разумная политика Ришелье по отношению к торговле в крае. Снижение пошлины с привозимых и вывозимых товаров, строительство складов для хранения свободного транзита, создание разменной кассы, ссудного отделения банка, а также общества морского страхования – все это повысило привлекательность Одессы в глазах купцов-иноземцев. Уникальный случай – торговля хлебом с Турцией не останавливалась даже в разгар военного конфликта между странами.

Уже в первый год предпринятые меры увеличили товарооборот в три раза и позволили отстроить два порта – один для судов, приходивших с Черного и Азовского морей, другой – для кораблей иностранных держав, подлежавших карантину.

Деньги шли и на жилищное строительство, тем паче что было для кого и кому строить. «Булочник, слесарь и плотник», которых градоначальник выписал из Петербурга при вступлении в должность, привели других «охотников»: в город хлынул поток переселенцев-ремесленников из разных мест. Приезжали на кораблях, приходили целыми артелями. Ришелье поощрял всякого: бесплатно отводил места для постройки, давал ссуды на продолжительный срок. За годы правления Дюка, как француза со сложным именем называли горожане, население Одессы увеличилось в четыре раза и составило 30 тысяч человек.

Государственная политика поощрения колонизации на юге способствовала росту и населения края в целом. Но конкретные шаги по водворению немцев, греков, болгар и других народов на казенных землях Новороссии предпринял именно Эммануил Осипович как генерал-губернатор края с 1805 года. Всего за несколько лет вокруг Одессы поднялись деревянные поселки с переселенцами из разных стран, которые называли Майнц, Страсбург, Мариенталь и т. д.

Масштабная деятельность Ришелье не единожды прерывалась войнами, которые Россия вела сперва с Турцией, а затем с Наполеоном. И генерал становился «в ружье»: близкое соседство Новороссии с задиристой Портой вызывало опасения. Так, в 1806 году во главе 13-й дивизии армии Михельсона он второй раз в своей жизни штурмовал Измаил, но на этот раз неудачно: тактика суворовского натиска без длительной осады теперь не сработала. Расхворавшись, Дюк передал командование верному другу Ланжерону и вернулся в Одессу. В следующей осаде турецкой крепости год спустя он участвовал исключительно как наблюдатель.

Генеральский мундир обязывал принять участие и в войне 1812 года с «могучим баловнем побед»; француз Ришелье шел сражаться не с соотечественниками, но желал «способствовать поражению дьявола». Однако назначения не дождался: в Одессе началась эпидемия чумы. Не в состоянии лично сражаться с армией Наполеона, он пожертвовал все свои сбережения на защиту новой родины.

Много месяцев денно и нощно градоначальник спасал свой город. Когда первичные меры не сработали, он отдал приказ ввести всеобщий карантин: населению было запрещено покидать дома; посещать жителей могли только комиссары, священники, врачи и повивальные бабки. Провизию получали через окна, при этом деньги дезинфицировались в сосуде с уксусом. По городу передвигались только казачьи патрули, наблюдавшие за соблюдением карантина, и повозки с красными флагами – везли больных, и с черными флагами – знаками могильщиков.

Герцог страдал: «Мое сердце разрывается от того, что я должен употреблять всю свою власть, дабы сделать безлюдными улицы, тогда как я десять лет трудился, чтобы наполнить их и оживить». Он и сам ежедневно совершал рейды по улицам Одессы, стараясь помочь страждущим и захоранивая трупы. В трудные 1812–1813 годы в городе погиб каждый девятый, однако эпидемия была остановлена.

Когда Наполеон был низвергнут, один из первых визитов «усмиритель Европы» нанес герцогине де Ришелье. Утешал, слегка кокетничая: «Если бы я мог предвидеть, что сия кампания завершится столь счастливо, он [Арман] был бы здесь, но я вскоре пришлю его к вам». Напророчил: 26 сентября 1814 года Дюк, сопровождаемый сдавленными рыданиями не одной сотни провожатых, покинул Одессу и отправился на конгресс в Вену, с тем чтобы больше никогда не увидеть «города белых акаций». Его сердце оставалось здесь, но позднее случилось так, что Франция в лице Людовика XVIII снова призвала его послужить трону.

Эммануил Осипович Ришелье скоропостижно скончался в Париже 16 мая 1822 года. Александр I искренно соболезновал об утрате: «Я оплакиваю герцога Ришелье как единственного друга, говорившего мне истину. Он был образцом чести и правдивости. Заслуги его увековечивают благодарность всех честных русских людей. Я сожалею о короле, который ни в ком другом не найдет столь бескорыстной преданности; я сожалею о Франции, где его не умели оценить, несмотря на то что он оказал и призван был оказать своему отечеству в будущем столь великие услуги».

Франция не оценила, зато память о любимом градоначальнике увековечили благодарные одесситы: в 1828 году на Приморском бульваре они установили бронзовый монумент, который и по сей день является визитной карточкой Одессы и украшением города.