В современной России мало найдется людей, кто ничего не знал бы о Петре Великом, но еще меньше найдется тех, кто что-нибудь знал бы о его преданных сподвижниках. Среди людей, окружавших царя, для упоминания о которых не нашлось места в школьной программе по истории России, особое место занимает Тихон Никитич Стрешнев (1644–1719).

Сын боярина Никиты Константиновича, дальний родственник царя Алексея Михайловича и «свой человек» в придворном царском обиходе, Стрешнев за свою преданность в 1668 году из стряпчих был произведен в стольники.

Вскоре после рождения Петра Алексеевича он был приставлен дядькой к царевичу, заведовал покупкой и починкой игрушек, заказывал одежду и распоряжался, в какие дни и что именно из одежды подавать в царские хоромы. При венчании на царство Иоанна и Петра Алексеевичей в 1682 году Стрешнев вел царевича Петра под руки, а на другой день был пожалован в окольничие. В силу близости к Петру, с детства привязанному к нему, Тихон Никитич считал своим долгом исполнять все веления царя, принимал живое участие в его домашней жизни, в ученье и забавах. При этом, приходясь Петру дальним родственником, он был скромен и держался в стороне от политической деятельности. Тем не менее влияние его на ход российской истории было очень велико. По его совету и прямому участию в царские невесты выбрали Евдокию Федоровну Лопухину. За это царь упрекал его и долгое время не мог простить, что, впрочем, не могло поколебать безграничного доверия между ними. Петр по-прежнему часто поручал Тихону Никитичу дела различной степени конфиденциальности и важности.

В 1686 году Стрешнев был пожалован в бояре, а с 1690 года, уверенный в его беспристрастии, Петр поручил ему заведование Разрядным приказом, существовавшим до учреждения Правительствующего Сената. Новая должность ставила Стрешнева во главе всего военного управления Московского государства того времени. И, хотя нет сведений об участии Тихона Никитича в действительных сражениях, это не мешало ему вникать в военные распорядки и здраво судить о ведении дел.

Живший мечтой о создании российского флота, Петр, как известно, привлек к кораблестроению всех именитых и состоятельных людей и разделил их на «кумпанства». Поддерживая инициативу Петра и подавая пример остальным, Стрешнев одним из первых создал личное «Кумпанство боярина Т.Н. Стрешнева». На средства Стрешнева датскими мастерами Петерсоном и Эдреком был построен 26-пушечный корабль с названием «Три рюмки» («Дри рюмор») и девизом «Держите во всех делах меру». Судно, рассчитанное на 135 человек экипажа, вошло в состав Азовского флота.

Парусно-гребные корабли, строящиеся для флота, не были баркалонами (от итал. – «длинная лодка»), хотя первоначально назывались именно так. Они имели две-три мачты, прямые и косой паруса, 26–36 орудий и более походили на корабли 5 ранга по классификации, принятой в конце XVII века. Вскоре после постройки «кумпанейских» судов название «баркалон» было заменено на «корабль».

Тихон Никитич Стрешнев пользовался особым доверием Петра I и был одним из первых лиц в государстве. Даже в официальных документах его зачастую именовали просто «Тихон Никитич», поскольку всем было известно, о ком шла речь. В отсутствие государя к нему присылали приветствия иностранные послы, а секретарь австрийского посольства Иоганн Корб даже именовал Стрешнева громким титулом «Его Царского Величества Сберегателя».

Стрешнев был в числе ближайших соратников, провожавших Петра в заграничное путешествие 10 марта 1697 года. По указу монарха он стал одним из пяти лиц, на которых было возложено управление государством в отсутствие Петра. Ему, вместе с «князем-кесарем» Федором Юрьевичем Ромодановским, на верность которых Петр совершенно полагался, были назначены помощники: Лев Кириллович Нарышкин (дядя царя), князь Борис Алексеевич Голицын и князь Петр Иванович Прозоровский. Любопытно, что все названные выше доверенные лица государя или были выходцами из Калужской земли, или получили здесь, как Прозоровский, большие земельные владения. Стрешнев и Ромодановский объявляли свои решения именем государя, и власть их была настолько велика, что Василий Осипович Ключевский в свое время остроумно заметил по этому поводу: «Старая законодательная формула «государь указал и бояре приговорили» могла бы теперь замениться другой: «Тихон Стрешнев или князь Ромодановский указал, и бояре смолчали»…».

Во время заграничного путешествия Петра, проявляя заботу об обеспечении корабельных верфей, армии и флота качественным продовольствием, Стрешнев просил его прислать из Амстердама хоть одного мастера для постройки мельниц на Яузе и на Воронеже.

Находясь в 1698 году в Лондоне, царь писал Нарышкину, Стрешневу и духовнику своей жены, царицы Евдокии Федоровны, чтобы они склонили ее к добровольному пострижению. Однако, несмотря на активное участие Стрешнева в заточении царицы в монастыре, Евдокия сохранила к нему добрые чувства и надеялась на его заступничество перед Петром. Это следует из письма к нему от невольной инокини, написанного в 1703 году: «Тихон Никитич, здравствуй на множество лет! Пожалуй умилосердися надо мною бедною, попроси у Государя милости: долго ли мне так жить, что его, Государя, ни слышу, ни вижу, ни сына своего. Уж моему бедству пятой год, а от него, Государя, милости нет. Пожалуй, Тихон Никитич, побей челом, чтобы мне про его, Государево, здоровье слышать. Пожалуй и о сродниках моих попроси, чтобы мне c ними видеться. Яви ко мне бедной милость свою, побей челом ему, Государю, чтобы мне пожаловать жить; а я на милость твою надеюся, учини милостиво. А мне нечем тебе воздать: так тебе Бог заплатит за твою милость; а мае, опришень милости твоея, некому толкать. Пожалуй, милостию заступи!»

Секретарь немецкого посольства Корб, находившийся в Москве в 1698 и 1699 годах, так отзывался о Стрешневе: «Стрешнев служит образцом ненарушимой верности, и слава его в этом отношении столь велика, что часто при публичных пиршествах, во время торжественных заздравных чаш, под именем Стрешнева разумеют всех верных царю: именем Тихона Никитича ознаменовывается память вернейших министров».

Надо полагать, что внешнее могущество давно не радовало Тихона Никитича. Читая свидетельства современников о боярине Стрешневе, поражаешься, с одной стороны, величине и одаренности этой натуры, с другой, – болезненной раздвоенности его характера. Тихон Никитич был по-русски благочестив и никогда не изменял старинному московскому укладу жизни, внешним проявлением которого служила оставленная ему Петром в знак уважения «боярская» борода. Даже когда ношение бороды было обложено пошлиной, боярин Стрешнев пользовался этим правом бесплатно. Кстати сказать, кроме Тихона Никитича, аналогичным правом на ношение бороды были пожалованы только патриарх и князь Михаил Алегукович Черкасский – из уважения к его преклонным летам.

Из воспоминаний современника пожара Москвы 1698 года следует, что святыни из Успенского собора Кремля несли «пешком Архиерей, и Архимандриты и священники, а посох Петра Митрополита нес Тихон Стрешнев в Никитский монастырь». Это описание свидетельствует только о большом доверии к Тихону Никитичу духовенства, так как мало кто из мирян мог удостоиться чести прикоснуться к этой великой православной святыне. Такое право не давало ни высокое положение, ни иные государственные заслуги.

Роль боярина Стрешнева в делах церковных была велика и нашла свое отражение даже в памятниках законодательства. После смерти Святейшего Патриарха Адриана Стрешнев пытался подвигнуть Петра на скорейшее избрание Первосвятителя, но эти попытки оказались безуспешны. Кроме этого, боярин Стрешнев был известен в Православном мире и за пределами Русской Церкви. В 1700 году Иерусалимский Патриарх Досифей обсуждал с русским посольством вопрос о помощи России в деле возвращения православным Гроба Господня. Святейший Досифей передал послам грамоты, адресованные Патриарху Адриану, царю Петру и некоторым видным сановникам Московского государя, в том числе и Стрешневу, которые могли повлиять на положительное решение этого вопроса.

После проводов царя в заграничное путешествие боярин Стрешнев находился в угнетенном состоянии духа. В минуту расставания, впервые за несколько дней прощальных пиров, неумолкающих речей и похмелья, вдруг возникла тишина – молитвенная, покрывшая русскую землю тишина Великого поста. Задумчиво глядел Тихон Никитич вслед царю… События последних лет в краткий миг прощания с царем отчетливо встали перед его глазами. Сердце исполнялось покаяния, а покаяние искало и внешней формы выражения, лучшей из которых благочестивому русскому человеку XVII столетия виделось основание монастыря. Под кров обители, созданной собственным усердием и трудами, можно было на склоне лет – Тихон Никитич стоял на пороге своего 50-летия – совсем удалиться от мира.

Подобный исход виделся не одному боярину Стрешневу. Мысль о создании монастыря зрела у Тихона Никитича не один год. Жизнь русского человека была неразрывно связана с Церковью. Под ее покров прибегал он в горести и радости, и по русским храмам можно легко прочитать всю историю нашего Отечества. О самом существовании многих людей мы знаем только благодаря воздвигнутым ими храмам.

Подобным образом мыслили и Стрешневы. Пережив правление Софьи, утвердившись на высших государственных степенях, Никита Константинович и Тихон Никитич Стрешневы желали выразить свою благодарность Богу. В течение всей своей жизни они не забывали и обогатили значительными вкладами небольшую обитель – родовой монастырь Стрешневых в небольшом городке Мещовске (в нынешней Калужской области). Никита Константинович и Тихон Никитич Стрешневы жертвовали в обитель колокола, ризы, церковную утварь, богослужебные книги. О значительности их пожертвований свидетельствует тот факт, что в монастырском Синодике среди частных родов, которые «святую обитель во всем снабдевают и потребная подавают», род боярина Стрешнева упоминается третьим.

С 1701 года Стрешнев начал управлять Приказом военных дел: выдача жалованья, набор, формирование и отправление рекрутов, денег, лошадей, оружия, амуниции, разных припасов в полки, а также главный надзор за пленными были под его контролем. С самого начала Русско-шведской войны на его долю как главы Разрядного приказа выпали самые большие заботы и хлопоты по управлению, укреплению, комплектованию и обеспечению армии. 19 апреля 1703 года Петр писал к Стрешневу о высылке трех тысяч и более солдат к прежде отправленным, по причине убыли в людях, прибавляя: «Того для не добро голову чесать, когда зубы выломаны из гребня». О всех своих «викториях» царь немедленно сообщал Стрешневу и получал от него поздравления. Вот как заканчивает Стрешнев одно из поздравительных писем: «А у Преображенскова князя (то есть князя Ромодановского) были мы вчерашнего дня, и стрельбы было пушечной и из мелкова ружья довольно, такжа питием и естьвою были издаволены..., так что иные и спали там».

Основной административной единицей допетровской Руси был уезд. Уезды сильно отличались друг от друга по своей территории и численности населения и могли включать в себя как целую территорию бывших княжеств, так и их отдельные, небольшие части.

29 декабря 1708 года Петр I издал указ, по которому вся Россия была разделена на 8 губерний. Так впервые была создана весьма обширная Московская губерния. Наряду с собственно подмосковными землями губерния включала территории современных Владимирской, Ивановской, Рязанской, Тульской, почти всей Ярославской, частично Калужской и Костромской областей, всего около 50 уездов. По сути, Московская губерния Петровских реформ являлась аналогом Центрального Федерального округа современной России.

Первым московским губернатором 3 февраля 1709 года был назначен боярин Тихон Никитич Стрешнев. Создание института губернаторов было связано с разделением России на губернии. Указы о назначениях первых генерал-губернаторов, к сожалению, не обнаружены; их фамилии устанавливаются по переписке царя, относящейся к началу 1709 года. Так, в письме от 18 февраля говорится: «Губернии ныне определили мы и, подписав городам росписи своею рукою, к губернаторам разослали...». Стрешневу такая «роспись» была отправлена 3 февраля 1709 года. На организацию губернских учреждений был отпущен один год. Во исполнение строжайшего предписания Стрешнев в спешном порядке создавал новый аппарат управления губернией – канцелярию и ее подразделения.

Став генерал-губернатором Московской губернии, в которой находилось царское местопребывание в главном городе Москве, Стрешнев одновременно являлся военным президентом, главным конюшим, дворецким и заведующим всем, что относится к продовольствию, кушаньям и напиткам для царя, наследника, всего придворного чина и придворных служителей. Он был всецело на стороне государя, лояльно расположен к католикам и всегда проживал в Москве, но, надо полагать, правил Москвой без особых достижений.

Согласно указу об учреждении Сената от 22 февраля 1711 года, Стрешнев был назначен одним из первых в число членов Государственного Сената с чином тайного советника.

В 1715 году на потешной свадьбе Никиты Зотова Стрешнев был одет католическим архиепископом и, вместе с Салтыковым и Батуриным, находясь в оркестре, играл на большом роге.

В 1718 году Стрешнев участвовал в суде над царевичем Алексеем Петровичем и в числе других подписал ему смертный приговор. Следственное дело царевича Алексея Петровича сохранило показание наследника престола, что он «надеялся на людей, которые старину любят так, как Тихон Никитич (Стрешнев); я познавал из их разговоров, когда с ними говаривал, и они старину хваливали...». Подобное признание могло стоить головы любому, но преданность Тихона Никитича государю была общеизвестна. В силу этого он мог позволить себе некоторую «свободу убеждений» и то, что он, по показанию царевича Алексея, «старину хваливал», не имело для него никаких последствий.

Скончался Стрешнев 15 января 1719 года в Санкт-Петербурге.

Петр Великий, ценя заслуги и добродетели Тихона Никитича, не только почтил своим присутствием его погребение, но и шествовал в трауре за гробом до самого Невского монастыря. Петр часто называл покойного «отцом», причем не только во время разговора, но и в письмах. Были ли у царя для этого основания?..

В «Записках князя Петра Долгорукова», изданных на русском языке впервые за 150 лет, говорится, что «…боярин Тихон Никитич Стрешнев был одним из любовников царицы Натальи Нарышкиной и отцом Петра I. Во время суда над стрельцами они, не стесняясь, говорили об этом и добавляли: «Посмотрите на детей царя Алексея от первого брака; все они золотушные, все покрыты прыщами, даже царевна Софья, самая здоровая из всех; тогда как оба дитяти царицы Нарышкиной, Петр и Наталья, – сильные, крепкие, пышут здоровьем».

Далее в «Записках…» приводился случай: «Однажды при дворе, после изрядно обильной трапезы, Петр I, указав на графа Ивана Мусина-Пушкина, воскликнул: «Этот хоть знает, что он сын моего отца, а я вот не знаю точно, чей я сын!» – и, встав из-за стола, направился к сидевшему там же Стрешневу. «Тихон Никитыч, скажи мне правду: ты мой отец?» – испуганный Стрешнев молчал. Петр I, сильно пьяный, схватил его за ворот, встряхнул и закричал: «Отвечай или я задушу тебя!» – «Государь, не знаю по правде, что и сказать тебе: я ведь не один был!..» – Петр, закрыв лицо руками, выбежал из комнаты... Этот Тихон Никитич был умным, энергичным и жестоким человеком».

Вероятно, эти слухи о Стрешневе как об истинном отце братца Петруши распускала мятежная царевна Софья. Вокруг молодой Натальи Кирилловны Нарышкиной, активно ломающей традиции и заметно оживившей придворную жизнь, с самого ее появления в роли царицы ходили самые невероятные слухи. Шептались, будто первым ее ребенком была дочь, а из династических соображений младенца подменили и в царскую-де люльку подложили немчонка. Еще более нелепой, хотя и стойкой, была сплетня об отцовстве патриарха Никона… Насколько эти легенды, слухи и сплетни соответствуют действительности – мы уже никогда не узнаем.