Исполнилось более 130 лет со дня рождения известного педагога Антона Семеновича Макаренко. Его воспитательная система в свое время произвела революцию в педагогическом мире и по-прежнему находит как убежденных сторонников и почитателей, так и противников, но и те, и другие часто называют Антона Семеновича учителем от Бога. Между тем никаким прирожденным педагогом Антон Макаренко не был и, по его словам, посвятил себя этой сфере чуть ли не случайно. «Я не обладаю педагогическим талантом и пришел в педагогику случайно, без всякого на то призвания. Отец мой маляр. Он сказал мне: будешь учителем. Рассуждать не приходилось. И я стал учителем. И очень долгое время чувствовал, что у меня плохо идет, неважный я был учитель. И воспитатель был неважный», – не уставал повторять он. В 17 лет Антон Макаренко окончил одногодичные педагогические курсы, некоторое время преподавал в Кременчуге в железнодорожном училище, а в 1914-м поступил в Полтавский учительский институт. Спустя три года Макаренко вышел из его стен с золотой медалью и дипломом на тему «Кризис современной педагогики». К этой теме он обращался в течение всей жизни, открыто заявляя, что образовательный процесс в России устроен кустарно и требует постоянного совершенствования. Ничего удивительного, что в итоге Макаренко превратился в «опального» педагога и в 1935 году был отстранен от практической работы. Тот факт, что за долгие годы его деятельности сотни и тысячи беспризорников превратились в полноценных, а порой даже очень успешных членов советского общества, никого не смущал…

Катастрофы юности

Антон Макаренко родился 13 марта 1888 года в Харьковской губернии, в семье железнодорожного рабочего, и детство будущего педагога никак не обещало ему успехов в работе с беспризорниками. Должность отца считалась престижной – на железной дороге трудились только высококвалифицированные рабочие, и старший Макаренко мог позволить себе просторный дом с садом. Но хилый, болезненный, близорукий Антон отнюдь не пользовался авторитетом среди сверстников, если не сказать больше – в Крюкове, куда семья переехала в 1901 году, его нещадно колотили, обворовывали и унижали. «Его младенческие и детские годы представляли почти непрерывную цепь физических страданий. Не успевал прорвать флюс, как на глазу выскакивал ячмень, проходил ячмень – начинался карбункул... Антон все время с перекошенной физиономией, с повязкой на щеке или на шее, с ушами, заткнутыми ватой, сидел над кастрюлей горячей воды. Чтобы скрыть шрамы на шее от карбункулов, он носил или очень высокие воротники, или русские рубашки. Много горя также причинял Антону хронический насморк. Нос у него всегда был слегка распухший и красноватый, а в сырую и холодную погоду делался густо пунцовым, что его печалило ужасно», – писал в мемуарах брат Макаренко, Виталий.

При этом юный Антоша безостановочно влюблялся в неприступных красавиц и горько страдал от разочарований, после чего клялся, что никогда не женится и не заведет детей, потому что обрекать их на существование в этом ужасном мире – преступно. Но по-настоящему в семье Макаренко забеспокоились, когда Антон в семнадцатилетнем возрасте заговорил о самоубийстве. Местный батюшка взялся наставить его на путь истинный, а заодно пригласил как-нибудь зайти в гости. И Антон Макаренко зашел, но вместо того чтобы обрести веру в Бога, увел у священнослужителя жену.

Елизавета Федоровна мало походила на женщин, которые нравились нашему герою: не обладая и малейшим признаком благородного изящества, она вдобавок была на восемь лет старше своего нового избранника. После такой выходки отец выгнал Антона из дома, но роман все равно продолжался, и секрет прочности этих отношений, видимо, заключался в том, что любовь Елизаветы Федоровны была жертвенной и всепрощающей. Она сквозь пальцы смотрела на «сторонние» влюбленности Макаренко, умела находить для него нужные слова, а он в ее присутствии забывал свою обычную угрюмость и делался послушным и доброжелательным. Занявшись своим образованием, Антон Семенович решил приобщить к педагогической науке и Елизавету Федоровну. Она окончила Киевские женские учительские курсы, а спустя несколько лет именно ей предложили возглавить колонию под Полтавой. Но Елизавета Федоровна решила, что Макаренко это дело нужнее, и уступила место ему…

Кстати, Антон Макаренко пробовал писать и даже рискнул показать свои литературные опусы Максиму Горькому. В 1914-м на стол именитого писателя лег его первый рассказ – «Глупый день». Но Горький искренне посоветовал молодому человеку заняться чем-нибудь другим, признав его сочинения категорически бездарными. Пройдет не так уж много лет, и Горький позволит назвать своим именем колонию для несовершеннолетних, которой будет руководить Макаренко. Тринадцать лет Антон Семенович не предпринимал попыток написать что-либо членораздельное, повинуясь завету Максима Горького, лишь вел записные книжки. Но, посетив колонию, писатель посоветовал Антону Семеновичу вернуться к литературной работе. Свой главный труд – «Педагогическую поэму» – Макаренко создавал десять лет и окончил только в 1935-м. В 1934 году он даже стал членом Союза писателей. Но – не будем забегать вперед.

Главный парадокс биографии Макаренко заключается в том, что на протяжении длительного времени ему удавалось поддерживать связь с младшим братом Виталием – белогвардейским офицером, уехавшим в 1917 году во Францию. Еще до революции и отъезда Виталий помогал брату в его педагогической работе; по его совету Антон Семенович стал использовать в воспитательном процессе элементы игры. Послереволюционное время никак не располагало к поддержанию семейных отношений с «белогвардейской сволочью», но Антон Семенович вел с братом, обосновавшимся в Ницце, плотную переписку. Более того, советский патриот Макаренко писал: «Я живу среди темных дикарей. Здесь мерзость запустения. Ничего похожего на твою жизнь... Ты в Ницце – об этом можно только мечтать!»

Прямой, но не однослойный

Систему Макаренко часто ругали за отсутствие универсальности – применить ее мог далеко не каждый педагог, а потому большинство положений, выработанных Антоном Семеновичем, канули и не нашли реального воплощения в современном воспитательном процессе. Многочисленные критики заявляли: систему Макаренко мог использовать только один человек на белом свете – сам Макаренко. Однако Антону Семеновичу было что возразить на это.

Макаренко искренне считал, что чудес и фокусов в педагогике нет, а воспитать другого человека может только тот, кто воспитал себя. «Вы можете быть с ними сухи до последней степени, требовательны до придирчивости, вы можете не замечать их, – писал Антон Семенович о беспризорных детях, – но если вы блещете работой, знанием, удачей, то спокойно не оглядывайтесь: они на вашей стороне… И наоборот, как бы вы ни были ласковы, занимательны в разговоре, добры и приветливы, если ваше дело сопровождается неудачами и провалами, если на каждом шагу видно, что вы своего дела не знаете… никогда вы ничего не заслужите, кроме презрения». Антон Макаренко искреннее верил, что успех не педагогическом поприще – не удел талантливых энтузиастов, учителей «от Бога», а награда за труды, которая достанется тому, кто положит все силы в первую очередь на то, чтобы «сделать» себя. Впрочем, даже признанные педагоги часто говорили о том, что главным секретом успеха воспитательной системы все же была личность самого Антона Семеновича. Симон Соловейчик, советский и российский публицист и журналист, теоретик педагогики, так писал о Макаренко в книге «Час ученичества»: «Он не стал бы таким большим педагогом, если бы не был сложным, страстным и трудным человеком. Маленькая деталь: у него было несколько почерков. Только жена разбирала все его почерки. Вот так же и в характере его: он был прямым, но не однослойным». «Он – суровый во внешности, малословный человек лет за сорок, с большим носом, с умными и зоркими глазами, он похож на военного и на сельского учителя из «идейных», – продолжал Максим Горький, активный сторонник системы Макаренко. – Говорит хрипло, сорванным или простуженным голосом, двигается медленно и всюду поспевает, все видит, знает каждого колониста, характеризует его пятью словами и так, будто делает моментальный фотографический снимок с его характера».

Особый контингент

Видя кризис педагогического воспитания, Антон Макаренко просто не мог оставаться сотрудником общеобразовательной школы, его тянуло к «трудным» детям. В сентябре 1920 года он принял предложение Полтавского отдела народного образования организовать и возглавить колонию для беспризорных и несовершеннолетних правонарушителей. Колонией имени Горького (имя писателя было присвоено ей в 1921 году) Макаренко заведовал до 1928-го.

Не стоит думать, что Антон Семенович был сверхчеловеком и с первого дня в колонии заслужил всеобщее обожание. До этого ему доводилось работать в основном с учениками начальной школы, тут же его опеке вверили совсем другой контингент. Проблема беспризорников в послевоенной и послереволюционной стране стояла настолько остро, что решать ее требовалось немедленно. Юных воришек, бродяг и попрошаек ловили на вокзалах и городских улицах и доставляли в интернаты. В основном воспитанникам Макаренко было от 14 до 18 лет, но сам он подозревал, что некоторые из них занизили себе возраст, чтобы избежать расстрельной статьи. Они не хотели ровным счетом ничего цивилизованного – ни учиться, ни работать, ни соблюдать элементарные правила гигиены. Да и зачем, если еду можно было красть у жителей соседних деревень, а топить комнаты – старой мебелью? Чтобы навести порядок, с воспитанниками приходилось даже драться. Зато в конце концов из этой схватки Макаренко вышел победителем и с тех пор твердо знал, что не стоит иметь дело со сложившимся коллективом беспризорников. «Хорошие мальчики будут полезно влиять на плохих. А самые первосортные мальчики в рыхлых организационных формах коллектива очень легко превращаются в диких зверенышей», – писал он.

Мы не будем в деталях разбирать педагогические подвиги Макаренко – на этот счет написано немало специальной литературы, но не упомянуть столпы, на которых стояла его система, нельзя – очень уж они контрастируют с реалиями современного образования.

Во-первых, Антон Макаренко считал своей первой и главной задачей вырастить не члена общества, не крепкого профессионала, а просто – счастливого человека. «Научить человека быть счастливым – нельзя, но воспитать его так, чтобы он был счастливым, можно», – всегда подчеркивал он. Во-вторых, у Антона Семеновича и его подопечных были совершенно особые отношения с дисциплиной. Он считал ее не средством, а результатом работы, и вместо слепого послушания требовал, чтобы дети понимали, почему в тех или иных обстоятельствах от них требуется определенное поведение. В-третьих, Макаренко искренне верил, что порученный ему коллектив состоит из личностей, и никакого насилия над личностью не терпел. Ребенка, у которого от природы мало способностей к учебе, по мнению Антона Семеновича, бесполезно заставлять зубрить уроки. Куда лучше помочь ему найти две-три школьные дисциплины, которые будут действительно интересны, и помочь развить способности в выбранном направлении, а не по всем предметам сразу.

Маленький рай

Казалось бы, передовой опыт Антона Семеновича стоило оценить и перенять, но… против его воспитательной системы внезапно выступила Крупская. Высшим партийным деятелям не нравилось в подходе Макаренко решительно все: награды, отметки, похвалы, наказания и поощрения. Тот факт, что воспитанники Антона Семеновича были заняты практически полезным делом, воспринимался также отрицательно – советская педагогика, по мнению Крупской, не могла использовать производство в числе инструментов влияния. Макаренко негодовал: «К нам приводят запущенного парня, я делаю из него человека... Я поднимаю в нем веру в себя, говорю ему о человеческой и рабочей чести... Но оказывается, все это ересь – нужно воспитывать классовое самосознание, то есть научить трепать языком по тексту учебника политграмоты!» Дело кончилось тем, что в 1928 году Антона Семеновича отстранили от руководства колонией. Максим Горький, с которым Макаренко по-прежнему поддерживал теплые отношения, вызвался помочь. Антона Семеновича устроили в Харьковскую трудовую коммуну имени Дзержинского…

Результаты не заставили себя ждать. Первое, что поражало посетителя колонии имени Дзержинского, – идеальная чистота. Заасфальтированные дорожки, подстриженные газоны, аккуратно разбитые клумбы, яблоневый сад, площадка с аттракционами – все это крайне не походило на колонию, скорее, на санаторий. В коммуне было два клуба – для публичных выступлений и тихих занятий, например, чтения, на стенах висели зеркала – и бывшие маленькие преступники учились следить за собой, а еще ни одна кладовая в коммуне не запиралась на ключ – и никто не воровал. При коммуне действовал даже собственный театр, а многие ее воспитанники стали потом актерами. Для мальчишек организовали и военную школу. По праздникам они маршировали под звуки собственного оркестра, да так ловко, что на парад сбегался смотреть весь Харьков.

Не секрет, что вредные привычки – спутники беспризорника с раннего детства. Курение Антон Семенович строго запрещал, а вот со спиртным в коммуне были особые отношения. Вместо того чтобы оградить воспитанников от запретного плода, воспитатель прививал им культуру застолья. Выпивать полагалось только по праздникам, под тост и закуску, за красиво сервированным столом, причем каждый должен был раз и навсегда определить свою меру, чтобы хорошо провести время и при этом сохранить человеческое лицо. Начальство таких застолий не поощряло, поэтому Макаренко устраивал их тайно, у себя дома. Когда правда выплыла наружу, Антон Семенович объяснил вышестоящим чинам: «После 18 лет мои ребята выходят из коммуны во взрослый мир и наверняка будут пить водку. Так что? Пусть они пьют как хотят и сколько хотят, после 18 я за них уже не отвечаю… Я должен научить их всему, что потом пригодится в жизни».

В Харькове со смехом вспоминали эпизод, когда один молодой человек привел к родителям барышню и представил как свою невесту. Мать с отцом забеспокоились, слишком уж девушка была хороша, сразу видно – из «белых»: красавица, пианистка, с прекрасными манерами и одета со вкусом… Но сын поспешил «успокоить» родителей: никаких белогвардейцев у девушки в роду не водилось, просто она – сирота, бывшая воспитанница коммуны Дзержинского и бывшая воровка.

Воспитание и экономика

В новообразовавшемся советском государстве очень любили слово «труд». Им полагалось заниматься с утра до ночи, любить его самозабвенно и жертвенно, а главное – не задавать лишних вопросов. В школах и колониях без устали клеили коробочки, шили брезентовые рукавицы и тачали уродливые сапоги, однако Антон Макаренко не считал это трудом, который облагораживает, и через неделю закрыл сапожную, швейную и столярную мастерские во вверенном ему воспитательном учреждении. Вместо этого подопечные Макаренко с нуля построили два высокотехнологичных завода – по производству электромеханических инструментов и знаменитых фотоаппаратов ФЭД. «Развернулся в коммуне блестящий, красивый завод ФЭДов, окруженный цветами, асфальтом, фонтанами. На днях коммунары положили на стол наркома десятитысячный «ФЭД», безгрешную изящную машинку. Многое уже прошло, и многое забывается. Давно забылся и первобытный героизм, блатной язык и другие отрыжки. Каждую весну коммунарский рабфак выпускает в вузы десятки студентов, и много десятков их уже подходят к окончанию вуза», – писал Макаренко в эпилоге своей «Педагогической поэмы».

Таким образом коммуна для бывших малолетних преступников превратилась в экономически выгодное предприятие. Часть заработанных средств шла на бытовые нужды, кое-что доставалось младшим воспитанникам, которые еще не работали, и девочкам на приданое, а чуть меньше трети отдавали тем, кто трудился на производстве. Таким образом, зарплата у коммунаров была чуть ли не выше, чем у рабочих по всей стране. Макаренко и его подопечные могли позволить себе даже путешествовать, но всему хорошему рано или поздно приходит конец.

Коммуна находилась в ведении НКВД, и чиновникам ничего не стоило забрать предприятие себе, переведя коммунаров на положение обычных рабочих. «Мы же здесь не фотоаппараты делаем, а людей!» – пытался протестовать Макаренко. И допротестовался до увольнения… Его, однако, оставили при коммуне в качестве помощника по хозяйственной части, но чья-то сильная и невидимая рука безостановочно строчила на Антона Семеновича доносы. Получив инфаркт, Макаренко перебрался в Киев и занялся сугубо административной работой. А через пару лет и вовсе вышел в отставку и переехал в Москву. К тому времени у него уже была семья. Оставив Елизавету Федоровну после двадцатилетнего романа, Антон Семенович встретил Галину Салько – инспектора из наркомпроса, когда та в 1927 году приехала посмотреть на колонию имени Горького. Общих детей у супругов не было, однако Галина воспитывала сына Льва, а  Антон Семенович – племянницу Олимпиаду, дочь брата-белогвардейца. Но отношения супругов почему-то быстро остыли. Заниматься любимым делом – воспитанием трудных подростков – ему больше не давали, а потому Антон Семенович сосредоточился на литературной работе, выступал с лекциями и семинарами…

Антон Макаренко трагически рано ушел из жизни. Отправляясь с подмосковной дачи в столицу, он не подозревал, что это его последняя поездка – сердце внезапно остановилось, когда он ехал в электричке. Ему был всего 51 год. Хоронили Антона Макаренко на Новодевичьем кладбище, причем супруга проститься с ним не пришла.

Европейским биографам стоило большого труда отыскать брата Антона Семеновича, Виталия, и уговорить его написать воспоминания. Однако сегодня в Германии есть центр по изучению наследия Антона Макаренко, а еще его система пользуется небывалой популярностью в Японии.

Зато в Харькове памятник Макаренко пару лет назад разобрали за ненадобностью. Местные власти решили, что этому «пережитку советской эпохи» нечего делать напротив парка имени Горького. Есть надежда, что его восстановят уже на территории завода ФЭД. Кстати, на средства рабочих он и был возведен в 1968 году…