Обязанности придворных чрезвычайно сложны и многообразны: надо плести интриги, писать доносы, льстить высокопоставленным особам и презирать тех, кто стоит ниже тебя на служебной лестнице. Левушка Нарышкин, которому в период назначения ко двору императрицы Елизаветы исполнилось 18 лет, ничего это не умел и не хотел делать. Он нашел себе другое занятие, соответствовавшие его природной веселости и искрометной бесшабашности.

ВСЯК ДУРАК НА СВОЙ ЛАД С УМА СХОДИТ

По большому залу Конюшенной канцелярии шагал пожилой господин, одетый по последней павловской моде. Как и предписывал император, он имел башмаки с пряжками, а не с лентами и был одет «в немецкое платье с одним стоящим воротником шириною не менее 3/4 вершка, обшлагом того цвета, как и воротник». Лица вельможи рассмотреть было невозможно, поскольку он прикрывал нос кружевным платком, хотя в конюшенном ведомстве лошадьми не пахло. Канцеляристы застыли около своих столов по стойке «Смирно» и смотрели на проходившего господина с таким удивлением, словно увидели жеребца с пятью ногами. Можно понять изумление чиновников, ведь они впервые за тридцать лет увидели своего непосредственного начальника обер-шталмейстера Льва Александровича Нарышкина. Императрица Екатерина II пожаловала Нарышкина в обер-шталмейстеры 22 сентября 1762 года, в день своей коронации. И с тех пор Лев Александрович был все время так занят, что ни разу не смог побывать в возглавляемом им учреждении, а ведь это было чрезвычайно важное ведомство, поскольку ему подчинялись государственные конюшенные заводы, придворная конюшня и другие транспортные средства царского двора. И вот как снег на голову: указ императора Павла, который предписывал, чтобы «президенты всех присутственных мест непременно заседали там, где числятся на службе».

– Где мое место? – спросил Лев Александрович чиновника, подобострастно семенившего за ним на почтительном расстоянии.

– Здесь, Ваше Превосходительство, – ответил канцелярист, указывая на огромный пустой стол и готическое кресло с высокой резной спинкой.

– Но к этому креслу нельзя подойти, оно покрыто пылью! А это что такое здесь лежит? – недоуменно спросил Нарышкин.

– Это кот. Василием зовут, пока кресло было свободно, он привык тут покоиться, – перепугано стал объяснять чиновник, – Васька, брысь отсюда!

Васька, толстенный полосатый кот с бандитской мордой и гренадерскими усами, лениво приподнялся, медленно потянулся и вдруг, выгнув спину дугой, зашипел на Нарышкина, явно показывая, что будет сражаться за свое насиженное место зубами и когтями.

– Мне здесь делать нечего, – торжественно проговорил Нарышкин, – мое место занято.

Лев Александрович повернулся и проследовал к выходу, и никогда более в Конюшенной канцелярии не появлялся. О дерзком поступке обер-шталмейстера Нарышкина было немедленно доложено императору, но Павел счел его поведение очередной милой шуткой, да и что можно было ждать от человека, которого все считали шутом, придворным дурачком, а, как известно, дуракам закон не писан.

Вообще русские государи без шутов обходиться не могли, поэтому в царских дворцах обитали дураки разных сортов. История сохранила имена шутов-философов, говоривших царям горькие истины под видом невинных прибауток. «Какое сходство между колесом и чиновником? – И того и другого надо почаще смазывать. Не подмажешь — не поедешь!». Это пример неувядающей сатиры Ивана Балакирева, любимого шута царя Петра, но таких умных дураков, как Балакирев, было немного. Большинство придворных дуралеев были глупы от природы и гордились этим ценным для их профессии качеством. При Петре I постоянно находился десяток обедневших бояр и князей, которые развлекали царя тем, что орали, дудели, свистели и пели. В гости к высокопоставленным вельможам Петр всегда приезжал в сопровождении веселой и пьяной свиты. «Шуты вели себя без стыда и совести: они кричали, галдели, гоготали, блевали, бранились и даже осмеливались плевать в лицо хозяевам». Для развлечения императрицы Анны Иоанновны по всей России искали баб и девок, умевших очень быстро и без умолку говорить. Екатерина Великая терпеть не могла дурацкие шутки, но все же не стала уничтожать старинную традицию, во дворце на всем готовом жила женщина по имени Матрена Даниловна, которая могла входить в императрице в любое время, называла ее сестрицей и рассказывала государыне обо всех городских новостях и слухах.

Среди многочисленных резидентов придворного комедийного клуба Лев Александрович Нарышкин занимал особое место, которое он, как и кот Васька, никому никогда не уступал.

«КОРОЛЕЙ ВЕСЕЛЯТ ШУТЫ, ИХ ДАМ – ВАЛЕТЫ»

– Мяу... Мяу... Мяу... Жалобное мяуканье не прекращалось ни на минуту. Великая княгиня Екатерина Алексеевна отложила книгу, встала и открыла дверь, однако обнаружила за ней не кошечку, а молодого человека приятной наружности, который стоял на четвереньках и, уморительно закатывая глаза, мяукал.

– Левушка, да ты так весь дом перебудишь, заходи скорей, – прошептала Екатерина Алексеевна. Молодой человек бесшумно, как тень, проскользнул в комнату великой княгини и закрыл дверь. Если вы думаете, что тут же начались объяснения в любви, объятия и страстные поцелуи, то ошибаетесь. Лев Александрович Нарышкин об этом даже не помышлял, можно сказать, что, мяукая, он исполнял свои профессиональные обязанности. В 1751 году потомок знатного рода Нарышкиных был пожалован в камер-юнкеры и стал служить при дворе наследника российского престола Петра Федоровича и его жены великой княгини Екатерины Алексеевны.

Когда на склоне лет императрица Екатерина Великая вспоминала годы своей молодости, то она откровенно признавалась, что приехала из захолустного немецкого княжества в Россию и вышла замуж за наследника престола Петра Федоровича с одной единственной цель – стать русской царицей. Она презирала своего мужа, считала его тупым ничтожеством, неспособным к исполнению царских и супружеских обязанностей. От замужества Екатерины до ее коронации прошло шестнадцать долгих лет, и все эти годы великая княгиня Екатерина Алексеевна должна была скрывать свои истинные чувства, прятаться, бояться и ждать, ждать, ждать. Лев Александрович Нарышкин оказал будущей российской императрице очень важную услугу, он спас ее от смертельной скуки. «Это был человек самый странный, какого я когда–либо знала, – писала императрица Екатерина, – никто не заставлял меня так смеяться, как он. Это был шут до мозга костей, и если бы он не родился богатым, то мог бы жить и наживать деньги своим необыкновенным комическим талантом. Он мог распространяться о всякой науке и о всяком искусстве, употреблял технические термины, говорил непрерывно четверть часа и более, но ни он сам, ни его слушатели не понимали ни слова из его речи, хотя она текла как по маслу, и обыкновенно это оканчивалось тем, что все общество разражалось смехом».

За женой наследника престола был установлен строжайший надзор, шпионы и доносчики рассказывали о каждом ее шаге царствующей императрице Елизавете Петровне, а Екатерине, как и любой молодой женщине, хотелось общаться с ровесниками и веселиться в кругу друзей. Нарышкин пришел на помощь великой княгине, он разрабатывал хитроумные планы, с помощью которых она могла ускользнуть от неусыпного надзора. Мяуканье под дверью было условным знаком, означавшим, что к очередному побегу все готово. Нарышкин был неистощим на выдумки, иногда Екатерина даже переодевалась в мужское платье и вылезла через окно спальни в сад, где ее уже ждала карета и неунывающий Левушка. Конечно, тайные встречи были дружескими и абсолютно невинными, и только случайному стечению обстоятельств можно приписать тот факт, что Екатерина, которая семь лет прожила в бездетном браке, неожиданно забеременела и родила сына Павла. При дворе сразу поползли слухи, что отцом ребенка является молодой граф Сергей Салтыков. Лев Нарышкин, который преподавал Екатерине уроки конспирации, и Сергей Салтыков, ставший ее первым любовником, были закадычными друзьями, поэтому можно сказать, что рождение очередного наследника престола, будущего императора Павла, стало одной из самых удачных нарышкинских шуток.

С ДУРАКАМИ ШУТИТЬ ОПАСНО

«Никогда мы не говорили друг с другом на языке любви» – так вспоминала о своих отношениях с мужем императрица Екатерина. Их супружеская жизнь была наполнена другим сильнейшим чувством – ненавистью, они ненавидели друг друга со всей страстностью, на которую были способны. Взаимная неприязнь распространялась и на людей, которые их окружали. Великий князь Петр Федорович не доверял друзьям Екатерины, а она презирала придворных и любовниц мужа. И только Левушка Нарышкин, порхая, как мотылек, между враждующими супругами, сумел оставаться в приятельских отношениях и с Екатериной, и с ее муженьком.

В декабре 1761 года после смерти своей тетушки императрицы Елизаветы Петровны, великий князь Петр Федорович был провозглашен императором Петром III. К всеобщему удивлению, Нарышкин стал его лучшим другом. На Левушку как из рога изобилия посылались царские милости, ему было пожаловано 16000 рублей и каменный дом в Петербурге, он был произведен в шталмейстеры с жалованием генерал-поручика. Нарышкин был очень богат и без этих подарков, но ему хотелось получить от императора награду, на которую он не имел никакого права. И вот однажды теплым июньским утром Лев Александрович, находясь в покоях императора Петра III, развлекал его беспечной болтовней. Неожиданно он попросил разрешения примерить лежавшую на столе ленту Андреевского ордена. Надев через плечо голубую орденскую перевязь, Нарышкин полюбовался своим отражением в небольшом настольном зеркале, а потом вышел в соседнюю комнату, сказав:

– Там зеркало больше, и мне будет лучше видно, идет ли мне голубой цвет.

Через несколько минут он вернулся в покои императора, изображая смущение и досаду:

– Государь! – проговорил Нарышкин в величайшем волнении, – представьте себе, какой конфуз! Я вошел в комнаты с большими зеркалами и вдруг, откуда ни возьмись, меня окружают придворные, и военные, и штатские, и Бог знает кто... Один жмет руку, другой душит в объятиях, третий заикается от досады, четвертый кланяется в пояс и стряхивает на меня всю пудру со своего парика. Я с большим трудом вырвался из толпы, которая поздравляла меня с награждением орденом! Что мне теперь делать? Как показаться им на глаза? Не губите, не выставляйте меня на посмешище!

Император рассмеялся и сказал Нарышкину, что жалует его орденом святого апостола Андрея Первозванного. За все время существования Андреевского ордена, который был высшей наградой Российской империи, его кавалерами стали около 1000 человек, и среди них такой достойный орденоносец, как Лев Нарышкин. Этот анекдотичный случай напоминает, что у медали обязательно есть оборотная сторона, часто весьма неприглядная.