Призраки бывают свои и чужие. Родные привидения тихо-мирно таятся по чердакам да закоулкам старинных особняков или дворцов, и хлопот с ними немного. Они свое отбуянили, отстрадали, и теперь вся их миссия — ненароком поймать на испуг неосторожного визитера. Но есть призраки и залетные, с ними-то самые хлопоты, ведь они, подобно бациллам, вырвавшимся из лабораторной пробирки, тут же спешат рассредоточиться, захватить новую зону обитания и своей мистической хваткой понадежнее прибрать ее к бестелесным рукам. Кто сомневается, пусть перечтет мопассановскую повесть «Орля». Ее персонажа сводил с ума фантом, приплывший некогда на родину автора «Пышки» в трюме бразильского парусника.

Один из таких бестелесных вояжеров как-то объявился в столичном Мажоровом переулке, где в симпатичном красном особнячке в свое время помещалась одна из лабораторий Всесоюзного НИИ реставрации.

...В конце 80-х годов прошлого века меня занесло к реставраторам ради дивных кубков из слоновой кости. Из этих ритуальных сосудов во времена Спартака (не путать с футбольным клубом — восставший древнеримский гладиатор на пару тысячелетий постарше) славно пивали на пирах богатыри древней Парфии. Ритоны, как именовались кубки на исторической родине, нашли при раскопках парфянской крепости Старая Ниса в Туркмении и сберегли воистину чудом, поскольку среднеазиатская природа вскоре после находки смела Ашхабад, разразившись вошедшим в историю сейсмологии катастрофическим землетрясением 1948 года. Заведующий лабораторией Олег Владимирович Обельченко сам участвовал в ашхабадской экспедиции, воспоминания от которой так впечатались в память, что он и через сорок без малого лет спустя не мог сдержать эмоции, повествуя, как счищали иглами дикобразов (более щадящих инструментов просто не было) с ритонов въевшуюся за множество веков землю, как стерегли находки в раскопах под открытым небом и слепящими звездами, согреваясь у костров от октябрьских ночных холодов. Несколько ритонов достались московским музеям, они по-прежнему чувствовали себя вполне пристойно. А вот оставшиеся в Туркмении кубки пытались сохранить для вечности с помощью всего лишь клея «БФ-2», который в жарком климате со временем ослаб, и костяные пластинки начали осыпаться. Поэтому-то ритоны и привезли в Москву для повторной реставрации.

После этого прикосновения к вечности я изредка звонил Обельченко с вопросом, не пришлось ли его искусникам «поврачевать» еще что-нибудь уникальное или хотя бы редкостное. В следующий раз Олег Владимирович показал мне… кошелек Карла Маркса. С любопытством повертев в руках кожаное портмоне, в котором держал свой расходный капитал автор «Капитала», я собрался попрощаться, но мой собеседник приложил палец к губам и почему-то в полголоса сообщил, что за ближайшей дверью меня ожидает нечто совершенно ошеломляющее.

Клюнув на его таинственность, я последовал в соседнюю комнату, где увидел на полу продолговатый кусок брезента цвета хаки.

– Присмотритесь, — сказал Обельченко пронзительным шепотом. — На этих носилках умер Че Гевара. Это отпечаток его лица!

Грубая серо-зеленая ткань и впрямь хранила округлые и продолговатые бурые пятна. Мы подняли брезентуху поближе к свету. Я разглядел отчетливые следы волос, светлые овалы глазниц, намек на искривленный страданием рот. Похоже было, что человек, положенный на брезент лицом вниз, собственной кровью оттиснул свои черты.

Что-то подобное показывают паломникам в Италии. Считается, на Туринской плащанице — контур тела и даже черты лица Христа...

Загадка объяснилась просто. Пламенный кубинский лидер Фидель Кастро заполучил каким-то образом носилки из Боливии, где сложил свою профессионально-мятежную голову команданте Че, и запросил помощи у «братского» ЦК КПСС на тему реставрации жутковатой реликвии.

Фидель знал, кого просить. За несколько лет до этого ВНИИР, как тогда именовался реставрационный институт, уже получал кремлевское задание и командировал своих сотрудников в Гавану. Тогда им пришлось восстанавливать изьеденную тропическими древоточцами и прилично подгнившую яхту «Гранма», с которой Фидель в сопровождении Гевары и прочих сподвижников когда-то приплыл из эмиграции свергать диктатора Батисту.

Первые годы после победы Кастро с борта яхты принимал парады своих военно-морских сил, но со временем «Гранма» обветшала и в полузатопленном виде безропотно близилась к растворению в тропической природе. Корпус суденышка превратился в подобие древесной губки, из которой даже при легком сжатии вода так и хлестала. Тем не менее «Гранму» ему подновили, и очень довольный увековечиванием реликвии Кастро поместил ее в специальном павильоне в центре кубинской столицы.

Потом ему пришла в голову идея изготовить точную копию своего революционного суденышка и заякорить ее... на Неве рядом с крейсером «Аврора». Этот замысел он с упоением изложил Брежневу в те дни, когда Леонид Ильич примерял на Кубе сомбреро. Дряхлеющий автор «Целины» кастровскую затею, впрочем, отверг, чем Фидель был не на шутку расстроен. Комичный этот эпизод советско-кубинской дружбы поведала мне опытнейшая специалистка по реставрации древесины Галина Рымарь, которой вместе с мужем довелось возрождать «Гранму». Ей же про невоплощенную мечту рассказал сам Кастро, когда благодарил москвичку за успешную работу по сбережению революционного раритета.

Был и другой пример спасения латиноамериканских реликвий, когда Надежде Сотцковой, командированной в Манагуа для восстановления средневековых тканей в никарагуанских католических соборах, пришлось задержаться за океаном, поскольку сам Даниэль Ортега предложил ей буквально по нитке собрать полуистлевшее «Знамя Сандино»…

...В ЦК КПСС Фиделю, понятное дело, не отказали, и «чегеваровские», так сказать, носилки под охраной прибыли в Москву с пожеланием зафиксировать на века кровь героя и грязь горных дебрей.

Для асов реставрации подобное задание не творчество, а тягомотина. Здесь всего и дел было, что технологию консервации соблюсти. То ли дело «Гранма», ради которой пришлось озадачивать сразу несколько научно-исследовательских институтов от Минска до Ашхабада, а потом разбирать яхту до остова, обрабатывать каждый фрагмент корпуса и снова монтировать, заменив безвозвратно истлевшие куски на новоделы.

...Впоследствии выяснилось, что лет за пятнадцать до появления в Москве трагических носилок здесь побывали и настоящие останки Че Гевары, хотя и не полностью, а лишь частично! Все детали этой запутанной истории и по сию пору не совсем прояснены, но канва известна.

Угодив в плен к боливийским военным, Гевара, видимо, рассчитывал предстать перед судом, что подразумевало возможность пылких самозащитных речей, которые вполне могли попасть в мировую прессу. Каратели же поступили проще и без церемоний покончили с повстанческим вождем и шестерыми его сподвижниками. Тела казненных тайно захоронили прямо на полосе захолустного аэродрома, но перед этим палачи отрубили кисти рук Гевары, залили спиртом и отправили их в столицу для дактилоскопической экспертизы.

Сверка отпечатков пальцев показала, что свой конец в дебрях Кордильер отыскал именно Гевара, и никто другой. Теперь от улик необходимо было избавиться, что и было поручено тогдашнему министру внутренних дел Боливии Аргедасу.

Личностью он был загадочной. Ходили слухи, что Аргедас, служа военному режиму, одновременно работал на кубинскую разведку, ЦРУ и боливийскую компартию. «Четырехликий» министр сжигать или доверять земле руки Гевары не стал, а передал их вместе с посмертной маской революционера некоему своему другу-журналисту. Тот упрятал их в надежном тайнике, но после смены правительства вдруг стал послом в Мексике и перед отьездом доверил трагические реликвии боливийскому коммунисту Коронелю. Этот поклонник Гевары хранил тайну около полугода, а потом вместе с другом все же нашел деньги и связи, позволившие им отправиться на Кубу с жутким контейнером в багаже.

Путешествие было длинным. Авиасообщения между Ла-Пасом и Гаваной тогда еще не было, зато был «железный занавес», поэтому лететь пришлось сначала в Перу, а потом в Эквадор, Колумбию, Уругвай и только после этого в Мадрид. Из Испании они перебрались в Париж, побывали в Праге, Будапеште и наконец приземлились в Москве. Здесь руки Че оказались в кубинском посольстве, откуда их уже и переправили на Остров свободы...

И все бы ничего, но вскорости после отбытия отреставрированных носилок восвояси приключился август 1991-го со всеми вытекающими последствиями. Кто рискнет мне доказать, что в той суматохе обошлось без флюидов команданте? Ведь для пробуждения призрака главное — кровь! А кровь не просто была, с ней еще и работали, пропитывали реставрационными снадобьями, сберегая для последующих поколений кубинцев. А по соседству с окровавленными носилками пребывал еще и кошелек того, кто выпустил призрак коммунизма в Европу! Через сотню с лишним лет команданте побратался с его идеями в Латинской Америке и вот бестелесно оказался рядом с марксовой реликвией на родине Октября.

Словом, попробуй тут не пробудись!

Не иначе как темной августовской ночью 1991 года призрак Че просочился в щель под опечатанными дверями института и, решив тряхнуть стариной, отправился на поиски привычных дел. Знать бы только, чью сторону он тогда предпочел?!

...Так уж получилось, что года через полтора после лицезрения зловещих носилок меня занесло на саму Кубу. Бродя по Гаване, я нечаянно оказался возле музея тамошней революции. Увы, приобщиться к славе бунтовщиков с яхты «Гранма» не удалось. Двери оказались заперты, а вышедшая на мой звонок мулатка обьяснила, что Остров свободы экономит электроэнергию и все музеи закрылись на неделю. Взамен показа реликвий мне предложили кофе с ромом. На сем мы и остановились. И кофе был хорош.