В отличие от Суворова, имя фельдмаршала Ивана Федоровича Паскевича (1782–1856) мало о чем говорит нашему современнику. Между тем в XIX веке сопоставление двух полководцев не вызывало удивления и даже казалось очевидным.

Рожденный в Полтаве

Начнем с внешних знаков признания, выражающихся в чинах и наградах. И Суворов, и Паскевич удостоились графских и княжеских титулов с добавлением почетных прибавок к фамилиям, указывающих на места одержанных ими побед. Суворов стал графом Рымникским и князем Италийским. Паскевич – графом Эриванским и светлейшим князем Варшавским.

В созданной по проекту Монферрана и открытой в 1834 году Фельдмаршальской зале Зимнего дворца были выставлены портреты шести полководцев императорской России – Румянцева-Задунайского, Потемкина-Таврического, Суворова-Рымникского, Кутузова-Смоленского, Дибича-Забалканского и Паскевича-Эриванского. 

Паскевич, наряду с Кутузовым, Барклаем де Толли и Дибичем, стал одним из четырех полных кавалеров ордена Св. Георгия. Суворов подобной чести не удостоился, хотя произошло это в силу случайности: за битву с поляками при Ландскороне Екатерина II наградила его сразу 3-й степенью ордена, что отрезало возможность получения более низ-кой 4-й степени.  

Семью Суворовых можно отнести к низшему слою элиты Российской империи. Отец генералиссимуса начинал карьеру денщиком у Петра Великого, а завершил ее в чине генерал-аншефа. Паскевичи получили дворянство только в 1790-х года, а отец графа Эриванского Федор Григорьевич дослужился всего лишь до коллежского советника в Екатеринославе.

Сегодня по особому воспринимается считавшийся раньше второстепенным факт: Паскевич был по отцу украинцем, а по матери – белорусом. При этом сам Паскевич считал себя великороссиянином, а на русском языке говорил лучше, чем на украинском (хотя и не так свободно как на французском – языке аристократов). Конечно, определенную роль играл и тот факт, что вплоть до второй половины XIX века для российской аристократии слово «хохол» являлось почти синонимом слова «мужик». 

Правящая элита России принимала в свои ряды, поглощала, переваривала и пропитывала великороссийским имперским духом как иностранцев (немцев, французов, шотландцев, испанцев), так и тех, кого с определенной долей условности можно назвать уроженцами колоний (украинцев, остзейских немцев, грузин, армян). Показательно, что и Суворовы вели родословную от предка, прибывшего в Московское царство из Шведского королевства, точнее, с территории Великого герцогства Финляндского.

Еще в детские годы на формирование личности Паскевича влиял грохот имперской мощи, долетавший и до Полтавы. В июне 1787 года во время путешествия по югу России город посетила Екатерина II. Последовала череда торжеств, апофеозом которых стали маневры, воссоздававшие ход знаменитой битвы. Пятилетний малыш мог не все понимать в происходящем, но общий настрой и блеск празднеств должен был навсегда отложиться в его памяти.

Спустя четыре месяца грянула очередная война с Турцией. Боевые действия открылись сражением под Кинбурном, где генерал-поручик Александр Васильевич Суворов свирепой атакой сбросил в море численно превосходящий десант противника. Логично предположить, что именно после этой битвы имя Суворова долетело и до Полтавы. 

В условиях, когда успех в продвижении по служебной лестнице зависел прежде всего от связей в столичных кругах, стартовые возможности Суворова и Паскевича выглядели несопоставимыми. Однако военная карьера Паскевича развивалась быстрее, чем карьера Суворова. Дед и отец устроили его в привилегированный Пажеский корпус, воспользовавшись помощью влиятельных при дворе Екатерины Великой земляков – вице-канцлера Безбородко и ведавшего учебными заведениями бывшего фаворита императрицы Завадовского. Павел I, не доверявший представителям титулованной аристократии и отдававший предпочтение незнатным провинциалам, обратил внимание на старательного пажа, сделав его своим флигель-адъютантом. 

В 1805 году, уже при следующем императоре, Паскевич добровольцем отправился на войну с Турцией. Переход из флигель-адъютантов в армейские офицеры, даже с учетом конвертации чина поручика гвардии в звание штабс-капитана, выглядел необычно, обеспечив ему благосклонное внимание власть предержащих. За четыре года ему довелось послужить под началом таких непохожих друг на друга, но опытных полководцев, как Иван Михельсон, Александр Прозоровский, Петр Багратион, Николай Каменский. И если Суворов получил звание генерал-майора в 40 лет, то Паскевич уже в 28.

В 1812–1814 годах Иван Федорович проявил себя как один из лучших дивизионных командиров, а после окончания Наполеоновских войн сблизился с великим князем Николаем Павловичем. Будущий император, командовавший одной из двух бригад подчиненной Паскевичу 1-й гвардейской дивизии, с тех пор называл его «отцом-командиром». 

Благодаря этому знакомству в 1826 году «отец-командир» получил назначение на Кавказ, где сменил заподозренного в связях с декабристами Алексея Ермолова и с блеском выиграл войну против Персии. После заключения в 1828 году Туркманчайского мира он удостоился титула графа Эриванского и премии в один миллион рублей.

Число завистников в связи с этим увеличилось до неописуемости. Особенно злился проживавший в отставке Ермолов. Именно он назвал графа Эриваньского графом Ерихонским, намекая на эпизод, когда во время торжественного молебна в Эривани, при артиллерийском салюте, рухнул пострадавший во время осады фрагмент стены – трагикомическая аллюзия на стены библейского Иерихона, рухнувшие от звуков труб армии Иисуса Навина. Необъективность ермоловской критики в адрес Паскевича была настолько очевидной, что приятель Грибоедова светский лев Федор Толстой Американец пустил в ответ шутку, что графу Эриванскому, чтобы прослыть таким же гением, как его предшественник, следовало бы сделать в войне с персами хоть несколько ошибок. 

Мнения и суждения Ермолова многое значили в обществе, под каковым в России XVIII – начала XIX века подразумевали дворянство, причем преимущественно столичное. Дворяне не только осознавали единство классовых интересов, но и умели навязывать царям свою волю. Самодержцы же стремились противопоставить им служилую бюрократию (военную и гражданскую), то есть людей, обязанных своей карьерой монарху. Для многих дворян служение монарху и государству стало значить больше, чем служение интересам своего сословия. Одним из таких людей и был Паскевич.

Несостоявшийся преемник Суворова 

Грянувшая практически без перерыва после Персидской Турецкая война принесла ему в 47 лет звание генерал-фельдмаршала, а также 1-ю степень ордена Св. Георгия. Для сравнения: Суворов получил Св. Георгия 1-й степени за Измаил в 60 лет, а фельдмаршалом стал в 64 года. В 69 лет, после побед над французами в Италии, удостоился титула князя Италийского, и войскам было приказано оказывать ему императорские почести.     

Чаше всего сопоставление Суворова и Паскевича касалось выигранных ими польских кампаний, завершившихся в обоих случаях победными штурмами Варшавы. Правда, если Суворов штурмовал город с востока, атаковав правобережное предместье Прагу, то Паскевич с запада – со стороны Воли. Рапорт Суворова Екатерине II был предельно лаконичен: «Ура! Варшава наша!» Рапорт Паскевича также не отличался многословием: «Варшава у ног Вашего Императорского Величества». 

В 1831 году пик трехдневной операции по взятию Варшавы пришелся на очередную годовщину Бородинского сражения. Но больше всего современников впечатлило то, что победный рапорт доставил в Петербург внук генералиссимуса Александр Аркадьевич Суворов. 

Общий настрой Пушкин выразил в стихотворении «Бородинская годовщина», в финале которого  почтительно склонял голову перед Паскевичем, с которым его связывали весьма неоднозначные отношения.   

Восстав из гроба своего, 
Суворов видит плен Варшавы; 
Вострепетала тень его 
От блеска им начатой славы! 
Благословляет он, герой, 
Твое страданье, твой покой, 
Твоих сподвижников отвагу, 
И весть триумфа твоего, 
И с ней летящего за Прагу 
Младого внука своего. 

Именно за эту победу Николай I и присвоил Паскевичу титул светлейшего князя Варшавского. И в то же время усилилась зависть, недоброжелательство, сплетни. Широкое распространение получил анекдот о том, как отец фельдмаршала на вопрос: «Правда ли, что ваш сын гений?» – ответил «Шо геній – то не геній; а шо везе – то везе!» Понятно, что утвердительный ответ заставил бы усомниться в адекватности самого Федора Григорьевича. Ответ отрицательный звучал бы как колкость в адрес собственного сына. Естественно, оставалось отшутиться. 

Но именно везением Паскевича, ссылаясь на этот анекдот, и объясняли его победы, поскольку объяснять их его полководческими талантами не хотелось. Среди тех, кто формировал неблагоприятное для фельдмаршала общественное мнение, был родственник Ермолова и его протеже, еще один кумир общества Денис Давыдов: «Паскевич при замечательном мужестве, не одарен ни прозорливостью, ни решительностью, ни самостоятельностью, свойственным лишь великим характерам… Отличаясь лишь непосредственным умом, он, подобно всем землякам своим, малороссиянам, обладает необыкновенной хитростью и потому может быть по всей справедливости назван заднепровским итальянцем».

Критика Паскевича получала все большее распространение в обществе. Медленно разворачивавшаяся и не отмеченная масштабными сражениями венгерская кампания, как многим казалось, подтверждала тезис о князе Варшавском как о «баловне счастья», от которого Фортуна наконец отвернулась. Тем неожиданней прозвучало известие о капитуляции венгерских войск при Вилагоше, доставленное в Петербург сыном фельдмаршала Федором Ивановичем. После этого триумфа был отдан приказ об оказании войсками князю Варшавскому императорских почестей.

Пятидесятилетие военной службы Паскевича в 1850 году отмечалось в масштабах, ранее не имевших аналогов. Император Австрии и король Пруссии прислали ему фельдмаршальские жезлы. Еще раз произвести князя Варшавского в русские фельдмаршалы было невозможно, но Николай I вручил ему специально изготовленный усыпанный жезл с надписью, гласившей, что своими победами Паскевич увеличил славу России. 

Однако генералиссимусом, в отличие от Суворова, Паскевич так и не стал.

Судный час фельдмаршала

В Крымскую войну князь Варшавский был назначен командующим армии, действовавшей на Дунае против турок. Поддержка, оказанная Османской империи Англией и Франции, а также ультиматум австрийского правительства, грозящий войной, в случае продвижения русской армии вглубь Дунайских княжеств, противопоставили Россию трем великим державам Европы. Николай I был склонен игнорировать австрийские угрозы, и тогда не желавший конфликтовать со своим воспитанником «отец-командир» фактически саботировал планы наступления, используя в качестве оправдания невозможность осуществлять командование войсками вследствие полученной им легкой контузии. Отведя войска в российские пределы, Паскевич удалился на лечение, сдав командование генералу Михаилу Горчакову. 

В этом поступке видно его главное отличие от Суворова. В конце жизни для обоих фельдмаршалов наступил судный час. У Суворова впереди была Швейцария (1799), у Паскевича – Дунайские княжества (1854). И тот и другой, отправляясь на свою последнюю войну, понимали, что выиграть они не могут – все стратегические преимущества на стороне противника. Впереди западня; в лучшем случае из нее можно вырваться, в худшем – погибнуть. Оба избежали западни, но сделали это по-разному. Суворов – с боем разметал войска противника. Паскевич – самоустранился от командования и тем самым  развалил составленный царем план самоубийственной кампании. Если не брать в расчет «честь мундира», то победы Суворова не имели смысла, однако принесли ему звание генералиссимуса и восторг современников и потомков. Паскевич поступил разумней с точки зрения здравого смысла, но репутацию загубил. В результате для одного последний поход обернулся величайшим триумфом, для другого – величайшим стыдом.

Однако можно ли сказать, что дунайская кампания Паскевича обнулила все его предыдущие достижения? Историки привыкли оценивать эпоху Николая I сквозь призму тезиса о том, что «царствование это началось позором Сенатской площади, а закончилось позором Крымской войны». При этом забывался простой, но очевидный факт: в промежутке между двумя «позорами» Россия была сильнейшей державой Европы. Впоследствии наша страна смогла добиться подобного положения всего один раз – в период 1945–1985 годов.

Нелюбовь «прогрессивных» историков к Николаю I автоматически распространялась и на его «отца-командира». Почти 30 лет князь Варшавский был полководцем № 1. При Екатерине II, Павле I, Александре I подобное же положение занимали Румянцев, Суворов, Кутузов. В насквозь милитаризованной Российской империи вождь армии как символ значил немногим меньше, чем глава государства. И Румянцев, и Суворов, и Кутузов при случае подчеркивали некоторую свою «умеренную оппозиционность» по отношению к правящему монарху, а потому пользовались популярностью у общества. Немного «умеренной оппозиционности» не помешало бы и Паскевичу, но он жил с монархом душа в душу, и это несколько вредило его популярности у современников. 

Критический взгляд на Паскевича оказался востребован и советскими историками, которые вместо анализа предпочитали выносить суждения на основе субъективных мемуарных источников. Осуждение князя Варшавского, как и всей николаевской России, было предопределено выпадом Карла Маркса, назвавшего Николая I «жандармом Европы». Подавление Польского и Венгерского восстаний служили дополнительным доводом в пользу негативных оценок, поскольку речь шла о царе и полководце, однозначно воспринимаемых в двух «братских странах соцлагеря» как «душители свободы».

Между тем победы Паскевича вполне сопоставимы с победами Суворова и Кутузова. У каждого из трех полководцев были свои плюсы и свои минусы. Паскевич превосходит Суворова как стратег, но несколько уступает ему как тактик; и наоборот – как стратег он слабее Кутузова, но превосходит его своим тактическим мастерством. Хороший тактик выиграет сражение, но если он плохой стратег, то проиграет войну. Плохой тактик проиграет сражение, но если он хороший стратег, то сумеет свести войну хотя бы к ничейному результату. 

Из всей «Большой тройки» по количеству выигранных сражений лидирует Суворов, а вот по количеству выигранных кампаний (пять) – Паскевич. У Кутузова меньше всего выигранных сражений, зато одна из двух выигранных им военных кампаний (Отечественная война 1812 года) столь значительна по масштабам, что обеспечивает его первенство как стратега.

Зато князь Варшавский четверть века находился на самой вершине государственной иерархии. На правах самодержца он управлял огромными регионами – Кавказом и царством Польским, оказывая огромное влияние на внешнюю и внутреннюю политику всей империи. Ни Суворову, ни Кутузову это не удалось.

Касаясь того влияния, которое Паскевич оказал на ход мировой истории, отметим следующие моменты:

После побед фельдмаршала в 1826–1829 годах над Персией и Турцией азиатские державы уже не пытались оспаривать первенство России на Кавказе. 

Кампания 1827 года завершилась включением Восточной Армении в состав России. Это событие привело к возрождению армянской нации.

Успешное подавление восстания 1831 года привело к тому, что вплоть до Первой мировой войны царство Польское входило в состав Российской империи.

Победа в Венгерской кампании 1849 года спасла от гибели Австрийскую империю, продлив ее существование до 1918 года.  

Прогрессивность двух последних достижений фельдмаршала можно оспорить, но в основе его действий лежала не абстрактная ненависть к свободе, демократии, прогрессу, а вполне рациональные геостратегические соображения. Такими же соображениями руководствовались Суворов и Кутузов, громившие тех же врагов, с которыми сражался их преемник по воинской славе.

Дата публикации: 18 марта 2019