Фильм режиссера Валерия Тодоровского «Стиляги» сразу же после выхода на экраны стал культовым. Это не удивительно: ведь события, о которых в нем рассказывается, происходили буквально на глазах нашего старшего поколения. «Стиляжничество», как тогда называли это явление, возникло в СССР в 50-х годах и сразу же вызвало на себя огонь критики со стороны партийных и комсомольских организаций.

Быть непохожим на других

Считается, что само слово «стиляга» как обозначение молодых людей в яркой одежде и с нестандартным поведением в нашем лексиконе появилось после выхода в свет в 1949 году в сатирическом журнале «Крокодил» одноименного фельетона, автором которого был журналист Дмитрий Беляев. О них говорилось так: «Стилягами называют сами себя подобные типы, на своем птичьем языке. Они, видите ли, выработали свой особый стиль в одежде, в разговорах, в манерах. Главное в их «стиле» – не походить на обыкновенных людей. И, как видите, в подобном стремлении они доходят до нелепостей, до абсурда».

При этом автор фельетона сравнивал стиляг с пшеничным колосом, который «берет влагу и все прочее от природы, но не дает хлеба. В народе его называют пустоколоска. Есть и цветы такие в природе – выродки. Они часто красивы на вид, но внутренне бессодержательны и не плодоносят, называются пустоцветом».

Появление стиляг именно в послевоенную эпоху стало вполне закономерным итогом похода Красной армии в Европу. Советские солдаты, победившие фашизм, увидели здесь много такого, чего у них не было дома, в том числе совсем другие танцы, музыку, одежду. Но самое главное, что тогда поразило советских людей, вырвавшихся из-за «железного занавеса», – это иная идеология, иной уровень свободы в отношениях между людьми. Раньше сведения о Западе до нас доходили крайне дозированно и в искаженном виде, а теперь советские солдаты и офицеры смогли общаться с европейцами напрямую, без идеологических партийных посредников.

При этом сравнение двух разных стилей жизни, особенно в области быта и повседневной культуры, часто оказывалось не в пользу советской системы. И потому появление стиляг в советской молодежной среде стало формой стихийного протеста против серости нашей жизни.

Быть стилягой в 50-е годы в первую очередь означало, что ты преодолеваешь самого себя, что ты бросаешь вызов застойной советской действительности, опостылевшему быту, идеологизированной культуре и невзрачной моде. «Продвинутая» молодежь того времени выделялась из толпы своей броской одеждой, неповторимым лексиконом, который был наполнен английскими словами, часто переделанными на русский лад, и особой манерой поведения.

Для парней-стиляг считались обязательными узкие брюки, которые резко отличались от брюк советского пошива, имевших ширину штанин не менее 32 см. Непременным атрибутом также была цветастая рубашка, желательно с какими-то картинками, и удлиненный пиджак необычной раскраски, лучше всего в клетку или в полоску. Мужской костюм стиляги дополнялся ярким галстуком с экзотическим рисунком и ботинками на рифленой светлой подошве, которую называли «манной кашей». Прическу стиляги делали высокую, намазывая при этом волосы бриолином, чтобы на голове получался характерный «кок».

Не менее вызывающе одевались в то время и подружки стиляг. Они обычно носили яркие обтягивающие юбки, выразительно подчеркивающие рельеф фигуры, кофточки немыслимых расцветок, часто с глубоким декольте, капроновые чулки с обязательной черной пяткой и туфли на высоком мощном каблуке («шпильки» появились уже в 60-х годах). На голове такие девушки сооружали либо большой узел из волос, либо коротко стриглись, особенно сзади (это называлось «обрубленный затылок»). Чуть позже в числе «стильных» женских причесок появилась взбитая копна волос («бабетта») и еще один вид короткой стрижки с торчащими во все стороны неровными вихрами, которую в народе прозвали «я у мамы дурочка». Были и другие «особые приметы», которые имели свою специфику для каждой отдельно взятой тусовки.

Отличительной особенностью «продвинутой» молодежи той поры была любовь к западной музыке и «стильным» танцам. Чтобы приобщиться к этим веяниям, молодые люди собирались на «хате» – в отдельной квартире, на какое-то время оставленной им «предками» (родителями). На патефонах, а позже – на радиолах и магнитофонах звучала самая модная музыка. Сначала это были американские джазовые мелодии, а затем к ним добавились рок-н-ролльные ритмы. Для их прослушивания использовались привезенные с Запада пластинки, а затем – и магнитофонные пленки, на которые переписывались музыкальные радиопрограммы «Голоса Америки» или Би-би-си.

Рок-н-ролл произвел настоящую революцию в сознании и настроениях советских молодых людей 50-х годов, хотя к нам он опоздал на несколько лет, как и все заграничное. Конечно же, рок-н-ролльному буму способствовал в первую очередь Всемирный фестиваль молодежи и студентов, прошедший в 1957 году в Москве. Особенностью этого танца было наличие в нем акробатических приемов, требующих от партнеров хорошей физической подготовки. Из-за сложности исполнения рок-н-ролл в нашей стране так и не стал массовым танцем и в итоге перешел к профессиональным эстрадным исполнителям. А вот рок-н-ролльные мелодии пользовались успехом. К началу 60-х годов практически ни одна молодежная вечеринка уже не обходилась без такой музыки. Позже появились и советские музыкальные коллективы, работавшие с рок-н-ролльными ритмами.

Комсомол ответил: «Есть!»

Во второй половине 50-х годов прошлого века в большинстве крупных городов СССР стихийно образовались так называемые «Броды» (считается, что это сокращение от слова «Бродвей»). Не только в Москве и Ленинграде, но и повсюду в провинции такие «Броды» были главным местом общения стиляг. Обычно они располагались на центральных, самых красивых и людных улицах или площадях. Так, в городе Куйбышеве (ныне Самара) это был участок от площади Революции до Струковского сада. Старожилы вспоминают, что стиляги здесь чаще всего собиралась на пятачке возле гастронома «Утес», на углу улицы Ленинградской, где они стояли мелкими группами, вальяжно облокотившись на перила ограждения.

После общей сходки стиляги компаниями по несколько человек, показывая окружающим характерную «шарнирную» походочку, начинали фланировать по Броду. Такие гуляния в будние дни продолжались до поздней ночи. В выходные же дни у стиляг было дополнительное развлечение: они всей тусовкой шли на танцы в клуб Дзержинского («Дзерж»), который, несмотря на свое строгое название, как это ни странно, оказался тогда главным центром их неформального общения.

А еще куйбышевской спецификой было то обстоятельство, что в самом центре облюбованного стилягами Брода, в том здании, где ныне находится Самарский художественный музей, располагался городской комитет ВЛКСМ – главный идеологический противник доморощенных неформалов. Как и по всей стране, куйбышевский комсомол в 50-е годы тоже вел непримиримую войну с «приверженцами западной культуры».

Накал борьбы комсомольского актива со стилягами достиг своего пика весной 1957 года, в период подготовки к VI Всемирному фестивалю молодежи и студентов. И это происходило не только в Куйбышеве, но и по всей стране, поскольку вступить в борьбу со стилягами на широком идеологическом фронте приказала партия, а комсомол, как всегда, ответил: «Есть!» Поэтому в преддверии столь важного события, как Всемирный фестиваль, городские комитеты ВЛКСМ во всех концах Советского Союза создавали штабы по борьбе с «негативными молодежными явлениями».

В Куйбышеве стратегию и тактику такой борьбы выработали на специальном пленуме городского комитета комсомола, прошедшем в марте 1957 года. О чем здесь говорилось, сейчас можно узнать из материалов, хранящихся в Самарском областном государственном архиве социально-политической истории (СОГАСПИ, он же бывший архив обкома КПСС).

Как тогда полагалось, на пленум в качестве «тяжелой артиллерии» пригласили ветеранов партии, которые высказали свое крайнюю озабоченность самим фактом существования в городе такого позорного явления. Например, Герой Советского Союза генерал Иван Конев назвал стиляг «тунеядцами, не занимающимися общественно-полезным трудом, которые живут за счет пап и мам». Генерала при этом возмущало, что молодые люди «носят брюки покроя рейтуз, времен царя-самодура Павла I, по прусскому образцу, которые нужно одевать и снимать только стоя, не сгибая колен, иначе они порвутся».

В том же духе высказалась на пленуме и Лидия Ягунова, боец Чапаевской дивизии (легендарная «Лидка-чапаенок»), одна из первых комсомолок Самары. Она поведала молодежному активу такую историю: «Недавно подошла ко мне девушка из соседней квартиры, студентка педагогического института, и говорит: «Вы знаете, тетя Лида, у нас однокурсницу исключили из комсомола». «А за что?» – спрашиваю. «За то, что она ходит со стилягами, кричаще одевается и неправильно себя ведет. Но, по-моему, исключать за это из комсомола – немного жестковато». А я ей говорю: «Нет, ее правильно исключили, стиляги всех уже просто допекли».

Комсомольские активисты в свою очередь заверили старших товарищей, что теперь спокойной жизни стилягам они не дадут. В частности, Александр Чемельков, секретарь комитета комсомола завода имени Ворошилова (впоследствии Куйбышевский авиационный завод) в своем выступлении поделился опытом борьбы с «нехорошей» молодежью: «К нам в Кировский район они не ездят, потому что знают, как здесь мы боремся со стилягами. Вот 3 января в клубе «Родина» проводился вечер. Все сначала было хорошо, но вдруг появились двое стиляг из города, и стали показывать свой умирающий танец. Рабочие завода смотрели на них, смотрели, да и надавали им по шеям. Дружинники их задержали, и оказалось, что оба они комсомольцы, учатся в строительном институте. Давайте в старом городе сначала наводить порядок, а когда стиляги к нам в заводской клуб еще придут, тут уж мы их опять уберем».

Идеологическое побоище

Весной 1957 года по заданию Куйбышевского горкома комсомола на Броде появились рейдовые группы, которые повели свою борьбу чисто «совковскими» методами. Пользуясь грубой силой, активисты отлавливали типичных представителей стиляг и затаскивали их в штаб, где откровенно издевались над своими жертвами: ножницами распарывали им пиджаки и узкие брючишки, обрезали яркие галстуки, выстригали клочья волос на голове, а тех, кто пытался сопротивляться, – просто избивали. Словом, все происходило так, как это показано в упомянутом выше фильме Валерия Тодоровского.

Однако стиляги не сдавались и демонстративно продолжали фланировать по Броду, при опасности быстро скрываясь во дворах. Тогда горком решил еще более усилить борьбу с «чуждыми элементами», для чего привлек учащихся сразу нескольких ремесленных училищ. В один из дней середины мая 1957 года на Броде произошло побоище, которое через многие годы превратилось в настоящую городскую легенду.

В тот вечер на улице Куйбышева неожиданно для всех появились большие группы ремесленников, которые вышли сюда сразу с нескольких сторон. Многие из активистов были вооружены свинчатками или ремнями с бляхами, намотанными на кулак. Пэтэушники толпой налетали на каждого, кто был одет в цветастый пиджак и узкие брюки, избивали его и бросали здесь же, на улице, после чего переключались на следующего стилягу. При этом милиции было приказано без особой нужды не вмешиваться в «наведение порядка», из-за чего в отчетах УВД данная акция никакого отражения не нашла.

Неформалы отыгрались через несколько дней, о чем в своей книге «Самара молодости нашей» рассказал Владимир Лебедев, бывший куйбышевский стиляга, впоследствии – журналист: «Мы решили провести ответную акцию… Укрепив свои ряды спортсменами, мы, не показываясь на Броде, собрались к вечеру на набережной в районе Красноармейского спуска. На Брод же была направлена «группа разведки», не имеющая внешних признаков стиляг. Увидев шныряющих в поисках жертв ремесленников, они сказали им, что, мол, зря, ребята, здесь стиляг ищете – они сегодня на набережной тусуются, там их ловите. Ремесленники всей толпой кинулись туда – и попали в засаду. Пошли «стенка на стенку». Но численное, да и физическое преимущество стиляг в этот раз было явным. Не помогли ремесленникам их бляхи и другие подручные средства. Отлупили их нещадно. А некоторых, наиболее рьяных, даже побросали в Волгу – для охлаждения пыла».

В областном комитете КПСС эту акцию горкома комсомола вскоре осудили, справедливо отметив, что массовые избиения стиляг являются грубым нарушением социалистической законности. Однако никаких серьезных оргвыводов тогда сделано не было – не в меру усердным комсомольским работникам просто «поставили на вид». Впрочем, уже через два месяца крутые меры все же пришлось принимать – правда, по несколько иному поводу.

Вот что на этот счет было сказано в решении бюро Куйбышевского горкома ВЛКСМ от 3 августа 1957 года: «В пути следования в г. Москву на VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов… секретарь комитета ВЛКСМ завода имени Ворошилова тов. Чемельков организовал коллективную пьянку в своей группе. На станции Ряжск вместе с комсомолкой Сопляковой тов. Чемельков, напившись до бесчувственного состояния, упал с поезда на полном ходу, получив серьезное повреждение – сотрясение головного мозга».

«Комсомольский моралист» Чемельков из-за этого случая был исключен из рядов ВЛКСМ, а секретарь горкома комсомола Портнова и секретарь Кировского райкома ВЛКСМ Макаров «за беспринципное отношение к фактам аморальных явлений среди комсомольского актива» получили каждый по выговору по партийной линии.

А прошедший в июле 1957 года Московский Всемирный фестиваль молодежи и студентов для советского народа стал откровением. Оказалось, что многое, с чем у нас тогда велась активная борьба, было нормальным, обыденным явлением в цивилизованных странах. Фестиваль положил конец физическим методам борьбы со стилягами, хотя идеологическая схватка с ними после этого шла еще многие годы.

Шаг на пути к коммунизму

Как уже было сказано, самим фактом своего существования стиляги шли наперекор советскому стандарту. С детства им навязывали ценности коллективизма – а они говорили о свободе индивидуальности. Им твердили, что духовное выше материального, – а они могли потратить полжизни в погоне за модной тряпкой. Им внушали, что все заграничное плохо, – а они же с восхищением смотрели на Запад и жадно хватались за доступные образцы западного образа жизни: музыку, прически, стиль одежды.

Сейчас, по прошествии полувека, уже можно сказать, что в конце 50-х годов стиляги в плане изменения советского общества сделали то, о чем, вероятно, тогда они и сами не подозревали. В процессе борьбы с «негативными явлениями» даже высшие советские руководители наконец-то обратили внимание на то, как одеваются и как выглядят советские люди. Так, в 1959 году на партийном пленуме разговор о моде завел не кто-нибудь, а сам Первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, который незадолго до того побывал в Америке. Руководитель страны посетовал: «Сейчас весь Запад носит штаны уже, короче, чем у нас. У нас же мужчины ходят как косматые голуби – штаны внизу болтаются. Нужно и об этом подумать. Разве нужны обязательно широкие штаны? Даже и в этом есть мобилизация средств».

Партийные идеологи сразу же истолковали эти слова генсека следующим образом: на узких брюках и на коротких юбках нашей легкой промышленности можно существенно сэкономить. А экономичность производства – один из важнейших факторов движения нашего общества к коммунизму. Над этим сейчас можно посмеяться, но ведь еще лет за пять до этого выступления Хрущева вряд ли кто из наших стиляг мог бы поверить, что его узкие штаны – это, оказывается, широкий шаг на пути к будущему коммунистическому обществу процветания.

Популярный в 50-х – 60-х годах саксофонист и джазмен Алексей Козлов о том времени впоследствии вспоминал так: «После фестиваля незаметно произошла замена объекта запрета и травли – ширины брюк. До этого главным и прежде всего бросающимся в глаза признаком стиляги были узкие брюки. Все остальное население носило очень широкие, бесформенные штаны. Крупные партработники и подражающий им административно-хозяйственный актив вообще предпочитали галифе с сапогами или бурками, а вместо пиджака – китель. И вдруг в магазинах стали появляться отечественные костюмы с узкими брюками без манжет и кургузыми однобортными пиджачками. Постепенно к началу 60-х годов вся швейная промышленность перешла на этот стандарт, так что костюм старого сталинского образца можно было купить лишь в комиссионке».

А еще через несколько лет в нашу страну пришла другая мужская мода – на этот раз на «расклешенные», то есть на широкие снизу штаны. И на их обладателей блюстители нравственности вновь набросились с той же ожесточенностью, с которой они не так давно клеймили стиляг в узких брюках. Теперь приверженцев западной моды на карикатурах рисовали уже не в «дудочках» и с короткой стрижкой, а в «клешах» и с длинными волосами, хотя и называли их так же, как и раньше, – стилягами. С ними снова начали бороться не только путем обличения и осмеяния, но также и грубыми силовыми методами. Например, проводились милицейские рейды по отлову вот такого молодежного «нестандарта». В отделениях милиции из расклешенных брюк задержанных вырезали вставленные клинья, а длинные волосы принудительно обрезали ножницами. Такое случалось и в 50-х годах, когда со стиляг, как уже было сказано, состригали «неправильные» прически. Все это было, было, было…

Во все времена в нашей стране официальные идеологи провозглашали, что одежда человека и его внешний вид есть отражение его нравственного состояния. При этом государственная власть, по их мнению, должна активно бороться за мораль и нравственность в обществе. Но вот за нормы морали у нас обычно принималась лишь точка зрения высших руководителей страны, и нормы эти колебались в очень широких пределах вслед за изменениями взглядов лидеров государства. Приведенное выше выступление Хрущева – яркий тому пример. Впрочем, с того времени в общественном сознании мало что изменилось.