В 1919 году в красном Петрограде произошло уникальное для мировой истории событие: в период военных действий — шла Гражданская война — новая власть открыла музей. Получил он название Государственного музея революции. Подобное событие повторилось только один раз, когда во время Великой Отечественной войны начал работу Музей обороны и блокады Ленинграда.

О хранилище в Соляном переулке написано уже довольно много статей, очерков, брошюр. История же Музея революции до сих пор остается в тени. А ведь пройденный путь этого хранилища исторических документов не менее драматичен, чем путь блокадного музея.

Идея создания революционного музея возникла задолго до 1917 года. Тому способствовала первая русская революция 1905–1907 годов. Россия находилась в огне, а романтики-революционеры думали уже о другом времени — безмонархическом. Манифест от 17 октября 1905-го освободил из тюрем и ссылок народников и народовольцев. Именно им принадлежит замысел организации музея, дабы потомки знали, как они жили и за что боролись. Один из авторов идеи — Новорусский, который провел не один год в Шлиссельбургской крепости, рассказывал: «…с того года, как я получил возможность жить в Питере, я не переставал собирать некоторые предметы, служившие памятником жизни моих товарищей, препровождал это в Берлин, где образовались зачатки музея русской революции, ибо тогда в Берлине он организоваться мог, а в России — нет».

В Берлине, Цюрихе, Париже русские эмигранты-революционеры — представители разных политических партий и демократических течений — в спокойной обстановке (без боязни, что нагрянет полиция) очень эмоционально обсуждали вопрос, каким быть их детищу. После первой попытки взять власть прошло десять лет, и монархия была свергнута. После февраля 1917-го кто только не говорил, что музейную идею нужно воплотить в жизнь. В бывшем Зимнем дворце, переименованном во Дворец революции, прошли первые заседания общества памяти декабристов, появились материалы по истории восстания 1825 года. В начале сентября 1917-го меньшевик Николаевский разработал проект «Музей Советов рабочих и солдатских депутатов». Экспозицию предполагалось развернуть в одном из залов музея Великой российской революции (так в те годы называли не только Октябрьскую, но и Февральскую). Казалось, музей вот-вот откроется, но помешал большевистский переворот. Лишь весной 1919 года возобновилась работа по осуществлению задуманного революционерами в начале века. Организовали инициативную группу, и 9 октября Петроградский совет рабочих и красноармейских депутатов на пленарном заседании принял решение о создании в городе Государственного музея революции. Момент для бывшей столицы (в 1918 году правительство переехало в Москву) был напряженный: существовала реальная угроза захвата города белым генералом Юденичем. Тем не менее решение было принято.

Уже через три месяца 11 января 1920-го состоялось открытие Государственного музея революции. Торжества проходили пышно. Знамена, транспаранты, музыка, пение, здравицы в честь революции, громогласное «ура»… Присутствовало все партийное руководство города, приехали товарищи из Москвы. Несмотря на тревожное время, горожан на открытии «нового революционного объекта» собралось немало. Посетителей познакомили с несколькими выставками. Государственный музей революции начал жить.

Руководила им коллегия, в которую входили представители различных политических течений. В первые годы советской власти такой плюрализм еще был возможен! Цель работы определили так: музей должен стать «центральным, могущем полностью и всесторонне осветить ход и развитие революционных движений в мировом масштабе». Следуя этой установке, его сотрудники, используя экспонаты и документы, рассказывали о деятельности не только большевистской партии, но и об истории других политических движений.

Основу первой коллекции музея составили материалы, рассказывающие о жизни и революционной деятельности политкаторжан и ссыльнопоселенцев, издания русской подпольной и зарубежной «вольной» печати. Эти материалы предоставили в фонды хранилища народовольцы, узники Шлиссельбургской крепости, большевики. Поступали документы из-за рубежа от сочувствующих русской революции. Поэтому в коллекции музея имелись экспонаты о Великой французской революции, о революции в Германии и других странах Европы, а также материалы о работе Коминтерна.

К середине 1920-х музей располагал уникальным собранием революционных знамен, листовок, плакатов, фотографий. Имелись в коллекции даже материалы по Белому движению. Шла Гражданская война. Сотрудники музея находились в постоянных разъездах. Собирали материалы на фронтах, в городах, только что взятых Красной армией. Так появились в Петрограде документы белых. Впоследствии многие из этих экспонатов по распоряжению сверху были уничтожены. Пока же музей «дышал полной грудью» и разрастался.

А самый первый музейный экспонат появился в витрине… в 1932 году. Для пояснений нам придется вернуться в год 1907-й.

В свое время Наполеон говорил, что для войны нужны три вещи: деньги, деньги и деньги. Для революции деньги нужны тоже, и немалые.

В первую русскую революцию восставшие очень нуждались в денежных купюрах. Поэтому для добычи средств при Центральном комитете социал-демократической рабочей партии создали специальную техническую группу. Возглавил ее небезызвестный революционер Леонид Борисович Красин. Ответственным секретарем являлся Николай Евгеньевич Буренин. Этa группа добывала деньги и закупала на них оружие.

Отношение в партии к такому методу «обогащения» было неоднозначное, но тем не менее экспроприации («эксы») периодически проводились. Боевики грабили казначейства, государственные и частные банки. Одну из успешных, грандиозных операций члены технической группы под предводительством легендарного Камо (Симона Аршаковича Тер-Петросяна) провели в Тифлисе: 250 тысяч рублей оказались в кассе большевистской партии. Но вот беда: капитал состоял в основном из пятисоток — самой крупной купюры начала XX века. Каждый номер был известен не только в России, но и за ее пределами. В подобных ситуациях иностранных финансистов сразу же ставили в известность. Для того чтобы «мертвые» деньги превратить в «живые», на конспиративной квартире день и ночь трудились художники — переделывали номера купюр. У одной из художниц рука дрогнула, цифра съехала с нужного места: купюра пропала безвозвратно. Хотели ее сжечь, но потом возникла идея оставить испорченный экземпляр для будущего музея революции. «Денежку» свернули, затолкали в бутылку, горлышко залили сургучом и закопали в землю Карельского перешейка в имении одного из членов боевой технической группы. Буренин в 1932 году был в командировке в Финляндии, посетил то имение и откопал купюру. В Ленинграде он передал загубленную пятисотку в Государственный музей революции.

В первые годы существования музея власть относилась к нему лояльно, оказывала всяческую поддержку. Он стал в СССР главным историко-революционным музеем. Даже московский Музей Революции был создан с его помощью. Но счастливый роман с властью продолжался недолго.

Набирала силу сталинская система управления страной. Государственный музей революции в том виде, в каком он существовал, перестал устраивать партаппарат. Наступило время, когда многие материалы хранить было не только не просто, но и опасно для жизни. Это стало следствием выдвинутого Сталиным тезиса об обострении классовой борьбы по мере строительства социалистического государства. В стране появились «вредители» и «диверсанты», в том числе и идеологические. Идеи Сталина взял на вооружение первый съезд музейщиков СССР, состоявшийся 1–5 декабря 1930 года. В революционных музеях страны экспозиции сократили до предела. Подлинные экспонаты ушли на второй план. Взамен появились диаграммы о сплошной коллективизации, индустриализации и прочих успехах советского государства.

Естественно, политика партии коснулась и ленинградского Музея революции. Ответственные лица заявили, что он «перестал отвечать современным идеологическим потребностям». В первую очередь закрыли помещения, где находились покои российских императоров с сохранившейся обстановкой. Затем были сокрыты в секретных хранилищах Института Маркса, Энгельса, Ленина и Центральном партийном архиве документы, касающиеся контрреволюционных партий. В список попали даже народники, которые чуть ли не первыми «заварили кашу», которая «сварилась» к октябрю 1917-го. Поскольку из истории вычеркивалось большое количество имен, то и документы, связанные с данными личностями, уничтожались во времена большого террора. Тогда львиная доля материалов прекратила свое существование. Негативы разбивались, заштриховывались неугодные фамилии, лица на фотографиях.

Характерный случай для того времени. Художник Спирин на заседании худсовета Музея революции демонстрировал эскиз картины «Сталин в ссылке» на предмет помещения полотна в экспозицию.

В обсуждении участвовал представитель горкома партии. Он категорически заявил, что содержание эскиза не соответствует «текущему моменту». В результате постановление художественного совета гласило: «Считать необходимым внести серьезные изменения в эскиз: сделать иную расстановку фигур так, чтобы яснее была передана моральная изолированность Каменева; самого Каменева трактовать так, чтобы было ясно, что он вызывает возмущение, часть группы повернуть к Каменеву с настроением презрения». Таким образом, музей превращался в музей одной партии и даже одного человека.

После убийства Сергея Мироновича Кирова наступление на музей пошло полным фронтом. Держать оборону сотрудники смогли недолго. 22 мая 1935 года на заседании Ленинградского горкома ВКП(б) были вскрыты «серьезные методологические ошибки в экспозиционном показе истории революционного движения и коммунистической партии». По мнению «ответственных лиц», политика музея противоречила политической ситуации в стране. Музей закрыли на полгода. Такой срок отвели для того, чтобы сотрудники музея коренным образом перестроили экспозицию, в основе которой должна лежать теория двух вождей революции Ленина и Сталина. Не говоря уж о том, что стали невозможными материалы о ряде революционных и партийных деятелей — «врагов народа», а таковых чуть ли не каждый месяц прибавлялось.

В предвоенные годы Государственный музей революции закрывали-открывали неоднократно, проводили бесконечные проверки. Как же музейщикам удалось сохранить некоторые экспонаты, не отвечающие «политической ситуации»? На этот вопрос кандидат исторических наук Алексей Михайлович Кулегин, тщательно изучающий историю музея, ответил так: «В музее до сих пор сохранились предания о том, как хранители меняли фамилии на бирках скульптурных портретов тех деятелей, имена которых попали в черный список, прятали небольшевистские документы и фотографии среди вспомогательных материалов. Чаще всего члены комиссий по изъятию музейных предметов не обладали достаточными историческими знаниями или были вовсе невежественны. К примеру, так удалось сохранить ряд меньшевистских документов и листовок — ведь на них, как и на большевистских изданиях до 1918 года, значилось: «Российская социал-демократическая рабочая партия (РСДРП)». Разобраться, какой из двух партий принадлежало каждое конкретное издание, малограмотные цензоры были просто не в состоянии».

Уничтожению многих оставшихся неугодных документов помешала Великая Отечественная война, блокада Ленинграда: партийным органам не до того было. Музей революции работал все военные и блокадные годы. Проводились лекции и в городе, и на фронте. Сотрудники продолжали собирать материалы.

В коллекцию вошли письма, блокадные документы и вещественные свидетельства того времени. После освобождения Ленинградской области состоялась командировка научных сотрудников под Лугу — в район, который был оккупирован немцами. Появились материалы о жизни людей при «новом порядке». С 1941 по 1945 год музейщики организовали 123 выставки для воинов и жителей города.

Пришла Победа. И по революционному музею был нанесен новый удар. Власть словно отыгрывалась за военные годы. Началось с того, что в 1945-м солдаты в три дня собрали все экспонаты (160 тысяч единиц хранения) и вывезли из Зимнего дворца. Хранилище потеряло постоянное место. Однако оставались филиалы, где продолжалась работа, — в Петропавловской крепости и Мраморном дворце.

Затем музей попал под жернова «ленинградского дела». Началось варварское уничтожение сохранившихся после первых чисток материалов. Вновь предоставим слово Алексею Михайловичу Кулегину: «Ветераны музея, а в ту пору выпускники ленинградских вузов, еще в советские времена тайком, шепотом рассказывали, как в языках пламени огромных костров, разведенных прямо во дворах Петропавловской крепости и напоминавших то ли костры средневековой инквизиции, то ли костры, на которых гитлеровцы после прихода к власти в Германии уничтожали все, что не отвечало их изуверским воззрениям, — так в питерском огне исчезали уникальные кадетские, эсеровские, меньшевистские листовки и плакаты, лубки Белого движения, карикатуры на Ленина, Троцкого, Зиновьева, других большевистских лидеров. Многие из этих пропагандистских изданий носили натуралистический характер, изображая, к примеру, как Ленин и Троцкий на Красной площади насилуют Россию или приносят ее в жертву кровавому Интернационалу».

Kоллекция листовок за два года сократилась на 26 тысяч единиц. В фондах осталось всего 9 тысяч. Такой сокрушительный удар был нанесен по всем собраниям. Тем не менее в одном из актов констатировалось, что «работа по очистке фондов не была доведена до конца». Разбой продолжался до 1955 года, когда началась хрущевская «оттепель».

Алексей Михайлович Кулегин рассказал мне легенду о том, как начиналось возрождение музея: «Во время очередного приезда в Ленинград Никита Хрущев в сопровождении первого секретаря Ленинградского обкома партии Фрола Козлова ехали в машине по главной правительственной трассе — Кировскому проспекту. Лимузин двигался не слишком быстро, и хозяин Ленинграда давал пояснения Никите Сергеевичу. У Кировского моста внимание советского партийного лидера привлекло изящное здание особняка Кшесинской, и он спросил, что там находится. «Музей Кирова», — ответил секретарь обкома. «Да, вы тут развели настоящий культ Кирова: Кировский завод, Кировский мост, Кировский проспект, еще и музей Кирова, — неожиданно возмутился Хрущев. — Вот у меня давно лежат бумаги: Музей революции никак не может получить новое здание. Отдать немедленно этот дом Музею революции, а Музей Кирова перевести в его бывшую квартиру», — распорядился Первый секретарь ЦК КПСС».

И в декабре 1954 года Ленгорисполком принимает решение о передаче музею двух зданий на Петроградской стороне — особняков Кшесинской и Бранта. Началось второе рождение музея, который переименовали в Музей Великой Октябрьской социалистической революции.

В этот непродолжительный период между хрущевской «оттепелью» и началом исправления «хрущевского волюнтаризма» музейные работники получили возможность собирать уникальную коллекцию документов, предметов сталинского времени. Но затем пришли брежневские времена, а с ними довольно значительный возврат в прошлое. Пришлось экспонаты, собранные в «оттепель», припрятать.

Pасцвет музея начался в горбачевскую перестройку. Теперь это Государственный музей политической истории России.

«Все возвращается на круги своя».

При подготовке статьи использованы материалы книги Е. Г. Артемова и А. М. Кулегина «Рожденный трижды. Государственному музею политической истории России 90 лет (1919–2009)» (СПб., 2009 г.).