Недавно исполнилось сто десять лет со дня гибели выдающегося русского художника Василия Верещагина, нашедшего свой последний приют на борту флагманского корабля «Петропавловск», затонувшего 31 марта 1904 года во время Русско-японской войны. Вся его жизнь – это служение России, русской батальной живописи. Порой кажется, что все это мог изобразить только человек, находившийся в гуще атакующих, переходивший вместе с солдатами заснеженные перевалы, деливший с ними горечь поражений и радость побед. Но не все в жизни этого художника-баталиста известно даже знатокам его творчества. Об одной из таких загадок и пойдет речь.

Кто из нас не знает картины «Апофеоз войны?» Она стоит как бы особняком по отношению ко всему, что запечатлел художник. По коже невольно бегут мурашки при виде пирамиды из человеческих черепов, высящейся на фоне гор, стен безлюдного города и выжженной солнцем пустыни. Да еще вороны кружат над этим гиблым местом… На раме картины-предостережения автор начертал: «Посвящается всем завоевателям, прошедшим, настоящим и будущим».

Очень долго считалось, что это полотно является выражением абстрактного протеста художника против захватнических войн. А не так давно один из нынешних «прогрессивных» искусствоведов даже назвал автора картины «злобным мизантропом», не удосужившись разобраться в том, что послужило своеобразным толчком для ее появления. Ведь Верещагин не являлся художником-аллегористом. Те, кто знаком с его творчеством, знают, что свои картины автор, в основном, объединил в три тематические серии: «Туркестанская» (полотна, написанные с 1871 по 1874 годы), «Балканская» (1877–80 годы), а также серия на тему Отечественной войны 1812 года, созданная в 1887–1904 годах. Все картины из этих серий Верещагин писал на основе зарисовок и этюдов с натуры, выполненных либо во время событий, участником которых он был сам, либо во время путешествий. Маршрут его странствий впечатляет. Помимо того, что пытливый художник исходил всю Россию «вдоль и поперек», дважды он посетил страны Среднего Востока, был в США, на Кубе, на Филиппинских островах и в Японии. Особо опасным стал пеший поход по Индии. С риском для жизни путешествующий художник вместе с проводниками шел по звериным тропам, едва не замерз на вершинах Гималаев и, несмотря на то, что заболел тропической лихорадкой, продолжал работать, работать и работать…

Однако вернемся к «Апофеозу войны», появившемуся из-под его кисти в результате «туркестанской командировки». Как известно, к началу 1860-х годов казахские земли были включены в состав Российской империи и стали одним из ее самых беспокойных регионов. Военные отряды соседних Кокандского и Хивинского ханств, а также Бухарского эмирата, щедро снабжавшиеся англичанами, постоянно нападали на подвластные России территории. Особенно свирепствовал кокандский правитель Худояр-хан, развязавший необъявленную войну на русской границе. Командовавший особым Западно-Сибирским отрядом генерал Черняев вытеснил отряды кокандцев с казахских земель, вторгся на территорию Кокандского ханства и двинулся на Ташкент. Весной 1865 года солдаты Черняева овладели городом, а затем был взят еще один форпост кокандского хана – Ходжент. Правда, усилиями английских дипломатов Черняев был уволен со службы, но дело было сделано. Завоеванные им земли остались в составе России. Далее события разворачивались следующим образом. Бухарский эмир Музаффар, видя, что доблестный генерал отстранен от дел, решил проверить русских на прочность. Осенью 1865 года его войска захватили Коканд. Напрасно генерал-губернатор Туркестанской губернии Кауфман предлагал эмиру прекратить военные действия и заключить перемирие. Правитель Бухары отверг предложения Кауфмана и объявил «газават» России. В конце апреля 1868 года Кауфман во главе отряда из 4000 штыков и шашек, при 10 орудиях, двинулся к Самарканду. В солдатской колонне шел и художник Верещагин. Он был свидетелем и участником событий второго мая 1868 года, когда русская пехота на глазах противника перешла по грудь в воде реку Зеравшан и ворвалась в Самарканд. Не обошлось и без курьеза. Русские солдаты, стремительным броском форсировавшие Зеравшан, вставали на руки, чтобы вытрясти воду из сапог, так как не хотели терять темп наступления. Бухарцы посчитали, что это магический русский ритуал, приносящий победу. Вся сорокатысячная армия бухарского эмира 2 июля 1868 года перед сражением на Зарабулакских высотах встала на руки и начала трясти ногами, не сомневаясь после этого в победе. Но это ее, как и следовало ожидать, не спасло. Эмир Музаффар был вынужден заключить с генералом Кауфманом договор, по которому признавал протекторат Российской империи, уступал город Самарканд с прилегающими к нему бекствами.

Следующим этапом в утверждении России на территории Средней Азии стала хивинская экспедиция. Весной 1873 года из Ташкента, Оренбурга, Мангышлака и Красноводска двинулись русские отряды общей численностью двенадцать тысяч человек при 56 орудиях. 27–28 мая у стен Хивы сопротивление войск хана было сломлено, и 12 августа 1873 года туркестанский генерал-губернатор, генерал-адъютант Константин Петрович Кауфман подписал с ханом Сеидом Муххаммедом-Рахимом II мирный договор, по которому хан признавал себя «покорным слугой» российского императора. В этом походе Верещагин встретился и подружился с тридцатилетним офицером Михаилом Дмитриевичем Скобелевым, ставшим впоследствии знаменитым полководцем. На всю жизнь художнику запомнились слова, которые как-то обронил Скобелев: «Вообще с Азией надо обходиться умеючи. Она и ничтожна, и страшна».

За героизм и мужество, проявленные в Туркестанской кампании, Верещагин был награжден Георгиевским крестом. Назад, в столицу, он вез массу зарисовок и впечатлений. Впрочем, помимо участия в сражениях, знакомства с жизнью и бытом средневековых городов, таких как Самарканд, Бухара и Хива, живописцу удалось проникнуть туда, где до него ступала нога только одного европейца – баварского альпиниста Адольфа Шлагинтвейта. Именно трагическая судьба этого человека предопределила появление «Апофеоза войны».

Ученый-естествоиспытатель и альпинист Адольф Шлагинтвейт в 1856 году решил пройти с большой экспедицией через Восточный Туркестан в Индию. На это путешествие его подвигли беседы с выдающимся ученым Александром Гумбольдтом, посетовавшим своему земляку на то, что в Европе ничего не знают о горах, которые располагаются в Средней и Центральной Азии, носящих у местных жителей название «Тенгри-Таг» – «Горы духов», а в Китае «Тянь-Шань», что означает «Небесные горы». Шлагинтвейт обещал Гумбольдту, что в скором времени он станет обладателем абсолютно неизвестных этнографических, геодезических, геологических и метеорологических данных.

Поначалу все шло хорошо. Участники экспедиции наполняли полевые сумки образцами минералов, собирали насекомых. Под палящими лучами туркестанского солнца быстро высыхали собранные растения, пополнявшие гербарий.

Дальнейший путь экспедиции пролегал в ущельях Тянь-Шаня. Солнечные блики, игравшие на вершинах гор, не достигали зеленовато-молочной глыбы скалы, возвышавшейся над узкой тропой. Зная, что руководитель экспедиции платит хорошие деньги за каждый новый образец, молодой погонщик, выхватив молоток, подбежал к скале и начал яростно бить ее своим орудием. Его не остановило даже то, что у подножия скалы явно возвышалось неизвестное захоронение. Удары следовали один за другим. Но что это? Ни один кусок камня не откололся от поверхности скалы. Стиснув зубы, погонщик бил и бил по скале, пока молоток не превратился в бесформенный кусок металла... Но на скале не возникло даже трещины.

Ужас обуял подъехавших участников экспедиции. Напрасно Шлагинтвейт пытался образумить погонщиков и носильщиков. В этот день никто не тронулся с места. Указывая на захоронение у скалы, уйгуры шепотом говорили, что над ними теперь тяготеет проклятие «духа гор». А ночью часть участников экспедиции ушла из лагеря. С большим трудом руководителю экспедиции, лишь посулив большие деньги, удалось утром уговорить остальных двинуться дальше. Ночью повторилась та же история: часть спутников Шлагинтвейта ушла, прихватив с собой оружие и продовольствие, а главное – бурдюки с водой. Как говорят, беда не приходит одна. Бежавшие, добравшись до Кашгара, рассказали о том, что к городу движется экспедиция, над которой висит «проклятие духа гор». Правитель Кашгара приказал схватить и обезглавить как бежавших к нему погонщиков и носильщиков, так и самого Шлагинтвейта с оставшимися у него помощниками. Их головы были сложены в виде большой пирамиды у стен Кашгара. Спустя почти двадцать лет Василий Верещагин увидел эту страшную пирамиду и запечатлел ее в «Апофеозе войны».

И все же, что преградило путь экспедиции? Что за скала предопределила трагический исход? Немногочисленные исследователи этой истории сходятся во мнении, что это была нефритовая скала. Как известно, твердость нефрита сравнительно невелика, но тонковолокнистая структура этого камня придает ему прочность, в два раза превышающую прочность стали.

Этот вывод подтверждается еще одним фактом, имевшим место в том же XIX веке: когда на заводе Круппа решили расколоть глыбу нефрита, на куски разлетелся не камень, а молот вместе с наковальней.