… А о чем, собственно, разговор, спросит удивленный заголовком статьи читатель. Когда существовала Речь Посполитая, никакого декабризма еще не было. Когда же возник декабризм, Речи Посполитой уже не было. Но эти два предмета связаны между собой теснейшим образом. Многообразное влияние польской культуры на Россию проявилось, в частности, и в том, что Речь Посполитая явилась одним из тех факторов, которые породили декабризм. Это покажется парадоксальным, но декабризм возник прежде всего для того, чтобы не дать возможности только что созданному Королевству Польскому вновь стать Речью Посполитой.

Официальной датой образования первого декабристского общества – «Союза спасения» – считается 9 февраля 1816 года. Ее назвал один из основателей тайного общества Трубецкой на первом же допросе в Следственном комитете по делу декабристов. Он был единственным человеком, который назвал месяц и число, когда образовалось тайное общество. Все декабристские юбилеи отсчитывались от событий на Сенатской площади 14 декабря 1825 года, и потому никто никогда не придавал точной дате образования «Союза спасения» серьезного значения. Но, очевидно, один из основателей декабристкой конспирации запомнил точную дату потому, что в тот день произошло что-то очень важное. Но что именно? Ответ на этот вопрос служит ключом к пониманию того, что побудило офицеров гвардии, принадлежавших к «сливкам общества», создать тайное общество и назвать его «Союзом спасения». Кого и от чего юные гвардейцы, прошедшие горнило наполеоновских войн, собирались спасать?

Событие, послужившее толчком к образованию декабристской конспирации, явилось важным моментом в истории сложных русско-польских отношений.

8 февраля 1816 года Александр I подписал указ «Об определении в Виленской губернии и в других губерниях исправников и заседателей земских судов по выбору дворянства». На первый взгляд, этот указ – одно из рутинных распоряжений правительства, ничего важного в себе не заключающих. Однако новый закон очень больно бил по интересам русского дворянства и мог быть воспринят чуть ли не как предательство национальных интересов России. В указе речь шла о русско-польских губерниях, присоединенных к России в результате разделов Польши. В 1802 году там был установлен порядок, на основании которого на этих территориях со смешанным населением заседатели в земских судах и земские исправники должны не выбираться дворянством этих губерний, как это предписывалось во всей империи «Учреждением об управлении губерний», а назначаться правительством. Таковые назначения позволяли лучше отстаивать интересы российского населения. 8 февраля 1816 года законодатель отменил этот порядок, мотивируя тем, что опыт показал: назначаемые правительством чиновники не знают местных особенностей и не могут успешно выполнять возложенные на них функции. На практике это означало, что суд и расправа в русско-польских губерниях передавались в руки поляков. Численное превосходство польского дворянства на этих территориях гарантировало обеспечение прежде всего их национальных интересов.

Как известно, в противостоянии александровской России и наполеоновской Франции Польша была разменной картой, и вопрос о восстановлении польского государства делал ее картой козырной. После разгрома Наполеона по инициативе Александра I на Венском конгрессе из большей части Герцогства Варшавского, созданного французами, было образовано Королевство Польское, которое стало частью Российской империи и было накрепко связано с ней одной правящей династией.

28 мая (9 июня) 1815 года был подписан заключительный Генеральный акт конгресса, суть которого была доведена до российских поданных специальным манифестом. В документе, в частности, говорилось: «Его императорское величество предполагает даровать по своему благоусмотрению внутреннее распространение сему государству, имеющему состоять под особым управлением».

Выражение «внутреннее распространение» звучало неопределенно и двусмысленно. Можно было увидеть в нем расширение прав особого управления этой части России, то есть больше самостоятельности, или же обещание дальнейших территориальных приращений только что созданного государства. Но большинство современников увидели в этой фразе право императора и польского короля расширять территорию Королевства Польского за счет его собственных владений.

Эта фраза отражала стремление Александра создать на западной границе России мощный форпост против западных государств. На это обстоятельство недвусмысленно указывал манифест 9 мая 1815 года, сообщивший россиянам о заключении договоров с Пруссией и Австрией о создании «Польского царства». В манифесте объявлялось, что «сим ограждается пределов наших безопасность, возникает твердый оплот, наветы и вражеские искушения отражающий, возрождающий узы братства племен взаимно между собой сопряженных единством происхождения». Да и сам Александр так объяснил это Михайловскому-Данилевскому : «Польское царство послужит нам авангардом во всех войнах, которые мы можем иметь в Европе; сверх того, для нас есть еще та выгода, что давно присоединенные к России польские губернии, при могущей встретиться войне, не зашевелятся, как то бывало прежде, и что опасности сей подвергнуты Пруссия, которая имеет Позень, и Австрия, у которой есть Галиция».

Но, чтобы быть эффективным, этот заслон должен был быть достаточно силен и жизнеспособен. Чтобы возрожденная Польша могла стать сильным государством, она должна была обладать достаточной для этого территорией, располагать значительными людским ресурсами, иметь выход к морю и быть обеспеченной полезными ископаемыми. И Александр всерьез думал о воссоздании Речи Посполитой. Это означало восстановление Великого княжества Литовского и возвращение Польше русско-польских губерний, отошедших в ходе разделов последней четверти XVIII века. Еще надо было склонить Австрию и Пруссию к возврату Польше отобранных у нее территории. Но это грозило развалом Священного союза, которым царь весьма дорожил. Поэтому на первый план вставал вопрос о восстановлении Великого княжества Литовского и возвращении русско-польских губерний. Этого настоятельно требовала польская сторона.

15 ( 27) ноября 1815 года Александр I подписал написанную по-французски конституцию Царства Польского. Российский самодержец стал польским королем.

Конституция Царства Польского вызвала негодование у патриотично настроенных русских. «В последних пунктах этой конституции, – вспоминал Якушкин, – было сказано, что никакая земля не могла быть отторгнута от Царства, но что по усмотрению и воле высшей власти могли быть присоединены к Польше земли, отторгнутые от России, из чего следовало заключить, что по воле императора часть России могла сделаться Польшей». В людях, готовых жертвовать собою для блага России, «все это посеяло ненависть к императору Александру». Ни в одном из пунктов конституционной хартии Польши об этом не упоминалось. Видимо, Якушкин так растолковал Генеральный акт Венского конгресса. Но общее настроение вчерашних победителей Наполеона он передал верно.

По пути с Венского конгресса Александр I посетил Варшаву. Там был образован его двор, как короля Польши, учрежден придворный штат, назначены чины его. Туда даже были доставлены придворные экипажи. Это дало повод для подозрений – император готовится перенести свою столицу в Варшаву. Любая похвала польским чиновникам, польскому дворянству, подчеркнутая любезность с польской знатью, особенно с дамской ее частью, продемонстрированные русским царем во время его визита в Варшаву во второй половине 1816 года, воспринимались в контексте дворянских опасений, окрашенных в патриотические тоне.

В Петербурге и в Москве распространялись слухи о переносе столицы России в Варшаву. Впоследствии об этих нелепых слухах вспоминал Якушкин. Они сводились к следующему: «Во-первых, что царь влюблен в Польшу и это было всем известно; на Польшу, которой он только что дал конституцию и которую почитал несравненно образованнее России, он смотрел как на часть Европы; во-вторых, что он ненавидит Россию, и это было вероятно после всех его действий в России с 15-го года; в-третьих, что он намеревается отторгнуть некоторые земли от России и присоединить их к Польше, и это было вероятно; наконец, что он, ненавидя и презирая Россию, намерен перенести столицу свою в Варшаву. Это могло показаться невероятным, но после всего невероятного, совершаемого русским царем в России, можно было поверить и последнему известию, особенно при нашем в эту минуту раздраженном воображении».

1 (13) июля 1817 года вышел указ о формировании отдельного корпуса литовских войск. Указом 14 октября 1817 года определялся состав этого корпуса. Он должен был набираться из уроженцев Вильнской, Гродненской, Минской, Волынской, Подольской губерний, а также Белостокского округа. Уроженцы этих губерний, служившие в составе русской гвардии, переводились в Литовский корпус. Он был обмундирован по польскому образцу. У него был особый герб – «Литовские погоны» – государственный герб Литвы на груди двуглавого российского орла вместо Святого Георгия. Литовский корпус представлял собой самостоятельную единицу, обособленную от русской армии. Очевидно, он предназначался к слиянию с войсками Царства Польского. Корпус насчитывал 40 тысяч человек. Присоединение его к польской армии, главнокомандующим которой являлся цесаревич Константин, увеличило бы численность вооруженных сил Царства Польского почти вдвое.

В российских верхах складывалось впечатление, что дело идет о восстановлении Великого княжества Литовского и соединении его с Царством Польским. Уезжая из Польши после открытия первого сейма в 1818 году, Александр приказал сенатору Новосильцеву подготовить перевод с латинских актов 1423 и 1551 годов, соединивших в союз Речь Посполитую и Великое княжество Литовское. 20 декабря 1819 года Новосильцев предоставил царю итоговую справку о соединении Литвы и Польши вместе с переводом актов на русский язык.

Замысел царя встретил резкое осуждение среди русской элиты. Прежде всего, он грозил материальными потерями дворянству, крупной земельной знати, обогатившейся в ходе разделов Польши. Но эта материальная подкладка сопротивления польской политике царя маскировалась расхожими утверждениями, что Александр «влюблен в Польшу», предпочитает поляков соотечественникам и презирает русских

Восстановление Речи Посполитой означало, что и на этих территориях со смешанным населением также будет действовать Конституционная хартия. Государственным языком станет польский, религия – католической, чиновники – поляки, вооруженные силы также польские. Более того, Хартия не могла действовать на территориях, где существовало крепостное право, ибо оно не позволяло реализовать провозглашенные ею права: неприкосновенность личности, равенство всех сословий перед законом... Поэтому прежде чем включить эти территории в Царство Польское, необходимо было произвести на них освобождение крестьян. Это делало проблему восстановления Речи Посполитой особо щекотливой для российских душевладельцев.

В 1817–1819 годах. Александр стал осуществлять постепенную отмену крепостного права по отдельным регионам страны. Начал он с прибалтийских губерний. Следующим этапом должны были стать Малороссийские губернии: Полтавская и Черниговская. Летом 1816 года по пути в Варшаву Александр посетил их. Он обращал особое внимание на положение крестьян, организацию их труда, отношения с помещиками. Бывшему предводителю дворянства Кочубею, полтавскому помещику, было поручено подготовить проект освобождения малороссийских крестьян. Летом 1817 года царь посетил белорусские губернии, в том числе Витебскую и Могилевскую. Снова побывал и в Малороссии. «Кажется, что цель этой поездки, – вспоминал Трубецкой, – была приготовить мысли дворянства этих губерний к свободе крестьян. Первое начало положено уже было в Эстляндии, за которую должны были следовать Лифляндия и Курляндия… Малороссийскому дворянству государь сам лично в сказанной речи объявил о своем намерении, но в сердцах их не нашел созвучия; сопротивление ясно выразилось в ответной речи Черниговского губернского предводителя. Это, кажется, поколебало твердость государя, ибо в Москве он удержался от выражения своих чувств касательно этого предмета. Должно полагать, однако ж, что он искренне желал его исполнения. Но между тем от дворянства хотел только повиновения своей воле, а не содействия». Во время пребывания царя в Москве в дворянских гостиных обсуждали вопрос о свободе крестьян «со страхом». Более того, «многие говорили, что если государь будет упорствовать в своем намерении дать свободу, то дворянам не останется ничего более делать, как уехать в чужие края».

В 1817–1819 годах в прибалтийских губерниях была проведена отмена крепостного права. Согласно донесениям прусского посла Шепера, освобождение крестьян в Литовских губерниях считалось необходимою предпосылкой соединения «русско-польских губерний с королевством». Прусский консул в Варшаве Шмидт 9 февраля 1819 года донес в Берлин о намерении присоединить Литовские губернии к Польше как о деле решенном.

Никто из биографов династии Романовых не обратил внимания на то важное обстоятельство, что особый Литовский корпус во главе с Константином был создан в тот же день, когда состоялось бракосочетание его младшего брата Николая с прусской принцессой Шарлоттой. Летом 1819 года Александр впервые сообщил Николаю о своем намерении передать ему российский престол. В мае 1820 года Константин женился на польке. Его супруга не получила титула великой княгини и осталась католичкой. Цесаревич вступил в морганатический брак, дети от которого теряли права на российский престол. В январе 1822 года Константин в письме на имя Александра просил уволить его от прав на российский престол, а в феврале того же года он получил согласие царя. Затем двумя указами 29 июня 1822 года Константин, глава Литовского корпуса, был назначен главнокомандующим в губерниях Виленской, Гродненской, Минской, Волынской, Подольской и Белостокской области. Ему были присвоены «все права, власть и преимущества», предоставленные главнокомандующим по учреждению действующей армии от января 1812 года. По сути это означало, что все верховное управление на этих территориях перешло в его руки. Чиновники этих областей носили мундиры польского образца с малиновым воротником. Такое положение объявлялось «впредь до нашего указа», то есть временным. 16 августа 1823 года Александр подписал манифест о передаче после его смерти престола Николаю. Манифест был положен в Успенский собор и в высшие государственные учреждения, но остался неопубликованным. На конверте была сделана надпись о том, что он может быть возвращен по первому требованию царя. То есть допускалась возможность изменения в будущем устанавливаемого порядка. Складывалось впечатление, что Россия и Польша, объединенные одним престолом, будут управляться разными лицами и Царство Польское окажется в руках цесаревича Константина. Но неизвестно, с каким титулом. Возможно, он получил бы должность наместника, определить которую особым указом предписывала Конституционная хартия Польши.

В этой связи характерна реакция генерал-адъютанта Орлова на события междуцарствия. В записке, поданной Николаю I 29 декабря 1825 года он писал, что после смерти Александра I «по Москве пошел зловещий слух о разделе. Говорили, будто царское завещание устанавливало полное отделение Польши и русско-польских провинций, а также Курляндии и что Священный союз гарантирует это отделение... Некоторые же истинно русские люди, и я в том числе, …сокрушались по поводу отделения Польши…».

Примерно то же самое 27 декабря 1825 года показал на следствии и Бестужев: «Стали носиться слухи, что он (Константин. – М.С.) отказывается; Польша с Литвой и Подолией отойдет от России, чтобы не обделить экс-императора… тогда, признаюсь, закипела во мне кровь, неуместный патриотизм возмутил рассудок».

Восстановление Речи Посполитой в ее исторических границах, существовавших задолго до разделов XVIII века, вызывало страх у русских землевладельцев еще и потому, что оставалось неясным, как далеко эти границы будут распространены. Карамзин в октябре 1819 года в записке царю писал о том, что восстановление «древнего Королевства Польского» чревато не только потерей губерний, приобретенных Россией в ходе разделов, но гораздо большими территориальными потерями. Карамзин пугал царя тем, что если он отдаст Белоруссию, Волынь, Подолию вместе с Галицией, то от него потребуют «и Киева и Чернигова и Смоленска», ибо они также принадлежали враждебной Литве».

Военный человек не мог понять, как можно отдавать свою территорию с населением 12 миллионов человек своему поверженному противнику. Никакие дипломатические соображения не могли заставить вчерашних победителей Наполеона смериться с этим. Так же думали и высшие гражданские лица. Они утверждали, что помимо соображений целесообразности, существуют еще и юридические основания, не позволяющие самодержавному монарху добровольно передавать часть территории своей страны с проживающим на ней населением кому бы то ни было: ведь при обряде коронации самодержец присягал неделимости Российской империи. Эту аргументацию подробно развил председатель департамента законов Государственного совета Мордвинов. Сильнейшее сопротивление польская политика Александра встретила среди генералитета. Первую скрипку здесь играл Орлов.

Все это делает понятным, что указ 8 февраля 1816 года был только первой тревожной ласточкой. Но он не мог не восприниматься как предательство русских интересов и как подготовительный шаг к отделению от России ее исконных территорий. Отторжение российских земель воспринималось дворянством как национальная измена и поднимало вопрос о том, входит ли в компетенцию верховной власти право уменьшать территорию своего государства. А это вело к постановке более общего вопроса о пределах власти самодержца. В такой ситуации возникновение «Союза спасения» было почти неизбежным. Он был призван спасти Россию от врага Отечества, царя, готового принести в жертву национальные интересы страны в угоду своим личным предубеждениям. В таком случае он сам должен был стать жертвой.

Едва ли случайно, что «Союз спасения» был создан Муравьевым, капитаном Генерального гвардейского штаба. Он был племянником Мордвинова и жил во флигеле его дома; там он встречался с членами созданного им тайного общества.

Но самое интересное заключается в том, что «Союз спасения», образованный на следующий день после указа 8 февраля 1816 года, не был первой конспирацией, возросшей на почве противостояния польской политике Александра. «Союзу спасения» предшествовал

«Орден русских рыцарей», созданный Орловым и Дмитриевым-Мамоновым – представителями крупной землевладельческой знати, обогатившейся во время царствования Екатерины II. Первый – племянник одного фаворита императрицы, участника первого раздела Польши, второй – родной сын фаворита. (Интересно отметить, что в последний год существования декабристкой конспирации ее участником стал и внук Екатерины Бобринский).

Традиционно декабристоведы стараются развести эти две организации как можно дальше. Причин тому несколько. В марксистском декабристоведении не должно было быть никаких рыцарских орденов. К тому же ярко выраженная антипольская направленность ордена, носившего национальную окраску с признаками ксенофобии, не позволяла объявить его первой декабристской организацией. Поэтому предпочитали признать орден «мнимой» организацией. А между тем она не только существовала, но генетически была связана с «Союзом спасения».