Здравомыслящие люди относятся к мистическим явлениям скептически, им чужда слепая вера, они хотят получить неопровержимые доказательства того, что чудо действительно произошло. История жизни великого предсказателя, монаха Авеля в этом смысле уникальна и может служить веским аргументом в пользу существования неких непознанных сил природы, к которым трудно подойти со строгими научными мерками. В отличие от Нострадамуса, который так тщательно зашифровал свои пророчества, что их и сегодня толкуют, как кому вздумается, наш русский ясновидец рассказывал о будущем просто и бесхитростно. Монах Авель предсказал судьбы нескольких российских императоров, однако не получил ни наград, ни мирской славы. Свою необыкновенную историю он рассказал в книге «Жизнь и страдания монаха Авеля», и самое удивительное, что это невероятное повествование имеет документальное подтверждение.

«ДЕЛО»

В самом сердце Петербурга, среди непреступных каменных бастионов Петропавловской крепости некогда прятался от любопытных глаз неприметный деревянный домик. В нем располагалась Тайная Экспедиция — политическая полиция Российской империи, учреждение, наводившее ужас на обывателей. Никто точно не знал, что происходит за почерневшими от сырости стенами, но рассказывали, что дела там творятся зловещие. В Тайную Экспедицию попадали преступники, умышлявшие против правительства, здесь разматывались нити самых коварных заговоров, открывались секретные пружины измен, заканчивались фантастические истории самозванцев. Сюда привозили испуганных писателей-вольнодумцев, которые всегда считались в России опасными людьми. Не миновал этой участи и монах Авель: за написание сочинений, содержащих предсказания, он был арестован и посажен в Петропавловскую крепость. Его допрашивали в Тайной Экспедиции и, как положено, завели «Дело». «Дело об иеромонахе Авеле и о написанной им книге на 67 листах» — это документ, которому не верить нельзя: все листочки пронумерованы, каждое слово, сказанное подследственным, записано, а папка прошита суровыми нитками. «Дело» — не человек, его из истории не выкинешь, оно может простоять на архивной полке хоть сто лет, а потом любитель старины возьмет в руки пропыленную папку, прочтет хранящиеся в ней бумаги и удивится величию дел божьих и человеческих.

ДОПРОС БЕЗ ПРИСТРАСТИЯ

Следователь Макаров был страшно рассержен. Множество государственных преступников повидал он на своем веку: одни начинали каяться еще с порога, другие плакали и ползли к нему на коленях, стремясь поцеловать руку или сапоги, запачканные петербургской слякотью. Случалось, попадались и отчаянные, которые ругались непотребными словами и скалили зубы в испуганной улыбке. Сегодня перед Макаровым стоял кроткий монах и смотрел на него, следователя Тайной Экспедиции, с умилением, как на малое, неразумное дитя. Под глазом у секретного узника красовался здоровенный синяк, щека была сильно расцарапана, а из разбитого носа на выцветшую рясу капала кровь. Макаров знал, кто так «расписал» монашка — сам граф Самойлов, наипервейший вельможа, глава Сената, не пожалел ручек с драгоценными перстнями, избил преступника, привезенного к нему на допрос, и еще изволил кричать:

— Как ты, злая голова, посмел писать такие слова про земного бога, императрицу Екатерину Алексеевну! Кто подучил такую книгу написать?

Глядя, как преступник растирает грязной рукой кровь по лицу, Макаров еще раз перечитал донесение костромского губернатора и погрузился в тяжелые думы:

— Монах, а туда же — бунтовать, сидел бы себе в своей костромской глуши, да богу молился. Нет! Ведь что, бестия, удумал! Написал книгу, в которой сказано, что с императрицей Екатериной приключится в скором времени смерть. Из-за своей непомерной гордыни он показал свое творение отцу Аркадию, обитавшему в соседней келье, а тот, не будь дурак, побежал к настоятелю монастыря.

И пошла писать губерния! Авеля с его зловредным сочинением отправили в Кострому. Архимандрит прочитал пророчества монаха и чуть дара речи не лишился, а архиерей Павел сказал, что награда за такие писания — смертная казнь. Губернатор Костромы приказал монаха Авеля арестовать, посадить в почтовую тройку и мчать во весь опор в столицу. Все руки умыли! А я должен во всем разобраться! Один! А потом будут называть палачом и кнутобоем, а я пальцем никого не тронул.

Пока Макаров предавался своим непростым думам, писарь размышлял о том, что добрые люди давно сидят в теплых трактирах да кабаках, а он, замерзший и голодный, любуется, как следователь и преступник в гляделки играют, и если дело так и дальше пойдет, то они и до ночи не закончат. Он с шумом открыл папку с надписью «Дело об иеромонахе Авеле. Начато 1796 года февраля 10 дня», стал без всякой надобности переставлять чернильницу и песочницу, шуршать гусиными перьями и, наконец, закашлялся, как чахоточный. Макаров зыркнул недобрым взглядом на стоящего перед ним злоумышленника и скомандовал писарю:

— Пиши! Вопрос: что ты за человек, где и когда ты родился?

Монах отвечает тихо, очень спокойным голосом:

— Родился в 1757 году в северных странах, в московских пределах, в Тульской губернии, деревня Окуловка.

Следователь Макаров слушал очень внимательно, пристально вглядываясь в лицо монаха. Хотя секретный узник происходил из крестьянской семьи, но в благородных тонких чертах его лица не было и намека на деревенскую простоту, а руки с длинными гибкими пальцами не знали грубой мужицкой работы. Монаху Авелю, который в миру прозывался Василием Васильевым, уже перевалило за сорок, но в его худощавой фигуре и манере держаться чувствовалось что-то по-мальчишески неуклюжее и наивное. Макаров продолжил допрос...

ПРОТОКОЛЫ НЕ ГОРЯТ...

Протоколы допроса отца Авеля сохранились в архиве. Монах рассказал следователю, что он очень рано женился по настоянию отца и, хотя в молодой семье появились трое сыновей, в деревне жил мало. На допросе Василий признался: «Я всегда шатался по разным городам. Когда было еще десять лет от роду, то и начал мыслить об отсутствии из дома отца моего крестьянина Васильева с тем, чтобы идти куда-либо в пустыню на службу Богу».

В двадцать лет Василий Васильев оставил родной дом, семью, небогатое, но надежное крестьянское хозяйство и ушел странствовать. Он был обучен грамоте, знал плотницкое дело, это помогало ему прокормиться. Вдоволь набродившись по Руси, Василий стал послушником в одном из новгородских монастырей, а потом принял постриг. Но, даже став монахом, он не нашел успокоения и переходил из одного монастыря в другой, побывал на Волге и на Соловках. В 1787 году отец Авель пребывал в Валаамской обители, и здесь произошло самое главное событие в его жизни. Однажды утром монах увидел, как в ясном небе появилась огромная книга. На ее страницах, излучавших неземное сияние, Авель прочел о кровопролитных войнах и народных возмущениях, ему открылись даты воцарения и смерти монархов, он увидел будущее России и услышал глас Божий:

— Монах Авель, напиши, что видел, и расскажи, что слышал. Но не всем скажи, а токмо избранным моим и токмо святым моим. Тем напиши, которые могут вместить мои словеса.

Следователь Тайной Экспедиции не мог вместить слово Божье, он снова и снова настойчиво требовал ответа на вопрос:

— Откуда был глас и в чем он состоял?

Монах был поражен тем, что Макаров не понимает простую и ясную для каждого христианина истину: Бог повелел ему стать пророком и открыл «все тайное и безвестное, что случится с миром». После нескольких допросов, обошедшихся без рукоприкладства, Авель осмелел и спросил следователя:

— Есть ли Бог и есть ли дьявол? И признаются ли они Макаровым?

Но следователь не стал вступать с Авелем в философский спор, он направил «Дело» по инстанциям, и, в конце концов, пухлая папка бумаг легла на стол императрицы Екатерины.

ВЕЧНОЕ ЗАБВЕНИЕ

Екатерина Вторая все наиболее важные государственные бумаги просматривала лично. В Указе по «Делу о монахе Авеле», собственноручно написанном императрицей, чувствуется возмущение и раздражение, которое она испытывала, знакомясь с неприятными предсказаниями о своей смерти и о том, что сын Павел восстанет против ее власти:

«Крестьянин Василий Васильев неистовую книгу сочинил из самолюбия и мнимой похвалы от простых людей, что в непросвещенных могло бы произвести колеблемость и неустройство. Он осмелился вместить тут дерзновеннейшие и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ее Императорского Величества и Высочайшего ее Величества Дома. Яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти по государственным законам заслуживает смертной казни».

Однако просвещенная государыня, последовательница французских философов, милостиво заменила смертную казнь пожизненным заключением. По повелению императрицы монах Авель превратился в живого мертвеца: с ним было запрещено разговаривать, на содержание выделялось 10 копеек в день, а его бумаги опечатали печатью генерал-прокурора и похоронили в архиве Тайной Экспедиции.

В конце февраля 1796 года секретный узник был отправлен в Шлиссельбургскую крепость на «вечное забвение». Монах Авель так вспоминал о своем пребывании в тюрьме: «Послушание мое в крепости было: молиться и поститься, плакать и рыдать и к Богу слезы проливать, сетовать и воздыхать, Бога и глубину его постигать».

Екатерина Великая не поверила в предсказания простолюдина, но вскоре с ней случилось одно мистическое происшествие. В августе 1796 года она прибыла на бал в дом графа Самойлова. Когда высокие гости и хозяева поднимались по лестнице, навстречу им выплыло НЕЧТО. Небольшой огненно-красный, словно раскаленный, шар бесшумно проплыл около ног императрицы, помахивая блестящим хвостиком, похожим на рыбий плавник. Нечто бесшумно выскользнуло на улицу и полетело в сторону Невы. Многие горожане видели, как шар растаял в осеннем тумане около Петропавловской крепости. Петербуржцы посчитали, что это дух покойного мужа приходил за Екатериной. А дальше произошло событие, которое подтверждает, что предсказатели и огненные змеи без веских причин не появляются. Императрица Екатерина 6 ноября 1796 года скоропостижно скончалась...

ВТОРОЙ ПОЖИЗНЕННЫЙ СРОК

Вступив на престол, император Павел Первый дал своему близкому другу князю Курагину важное поручение — разобрать дела Тайной Экспедиции. Среди секретнейших документов этого ведомства Куракин обнаружил «Дело монаха Авеля». Князь прекрас-но знал, какой интерес у Павла вызывает все таинственное и необычное, и решил показать творения «столь зрячего провидца» императору. По приказанию государя секретный узник, который пробыл в крепости 10 месяцев и 10 дней, был освобожден, помыт в бане, накормлен и одет в приличное платье. Придворная карета примчала обескураженного монаха в Гатчинский дворец под Петербургом. По крутой, узенькой винтовой лестнице Авель поднялся в кабинет императора в одной из башен замка. Дверь за ним плотно затворилась. Пророк и император остались одни. О чем они беседовали — непроницаемая тайна. Ни Авель, ни император Павел никогда никому не пересказывали содержание их разговора. Известно, что государь решил, что есть только один человек, которому следует узнать грядущее, предсказанное Авелем. Бывший секретный узник записал свои пророчества, эти бумаги были вложены в плотный конверт, на котором император Павел собственноручно начертал «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины».

Павел отнесся к предсказателю чрезвычайно милостиво, он повелел «облечь его в монашество, дать ему покой и все потребное». Авель присоединился к братии Александро-Невской Лавры в Петербурге, но прожил там только год. Его мятежная душа по-прежнему не знала покоя.

С разрешения императора Павла монах перебрался на Валаам. Здесь он снова услышал глас Божий и записал открывшиеся ему тайны бытия в своей второй книге. Он отдал сочинение игумену Назарию, который переслал творения пророка в Петербург. И не прошло и месяца, как Авель снова оказался в Тайной Экспедиции на допросе у следователя Макарова. Монах в своих показаниях поведал о том, что господь запросто беседовал с ним и открыл ему много новых тайн и среди них дату смерти Павла Первого.

Осенью 1796 года Павел безоговорочно поверил предсказателю, но, когда Авель предрек ему скорую и лютую смерть, император решил, что единственный способ не дать предсказанию сбыться — это заточить вещего монаха в Петропавловскую крепость навечно.

Предвидел ли Авель такой исход? Наверное, да. Пророк уже испытал на своей шкуре, чем заканчивается вмешательство в царскую жизнь, но он не мог молчать, считая себя инструментом, с помощью которого Бог говорит со своими помазанниками. Новое предсказание Авеля сбылось с устрашающей точностью — 11 марта 1801 года убийцы золотой табакеркой размозжили висок Павла I... После смерти императора по приказанию его вдовы Марии Федоровны в одном из залов Гатчинского дворца был установлен пьедестал, на который поставили узорчатый ларец. Он был закрыт на ключ и опечатан. Все обитатели дворца знали, что в загадочной шкатулке хранятся предсказания монаха Авеля, которые будут вскрыты 11 марта 1901 года — через сто лет после кончины императора Павла I.

ПОЖИЗНЕННЫЙ СРОК УСЛОВНО

Итак, предсказания Авеля хранились до поры до времени в надежном месте, и сам пророк с воцарением Александра I получил свободу. Он провел в Петропавловской крепости 10 месяцев и 10 дней. Молодой император лично распорядился судьбой провидца, по его указу Авель был отправлен в Соловецкий монастырь, но не как заключенный, а как монах, за которым «нужно иметь особый присмотр». Но даже самое внимательное наблюдение не могло удержать ясновидца — он написал третью «мудрую и премудрую книгу». В мае 1802 года он предсказал события, которые казались абсолютно невероятными: якобы через десять лет Москва будет взята врагом и сожжена. Ну, как мог поверить в такую чушь юный император, исполненный самых радужных надежд? Александр I принял поистине соломоново решение: отправить предсказателя на Соловки в качестве заключенного до тех пор, пока его предсказание не сбудется. Император думал, что это значит — навечно.

Соловецкая тюрьма для лиц духовного звания была в то время своеобразным последним доводом в религиозных спорах: туда ссылали еретиков, раскольников, сектантов и прочих вероотступников всех мастей. Ни могильный холод Петропавловской крепости, ни безмолвное заточение в шлиссельбургской одиночке не могли сравниться с ужасами заключения на Соловках. Авель писал, что там «не только человеку жить нельзя, но и всякому животному невыносимо». Теснота в камерах была чудовищной. Дым от свечей и угар от печки разъедали глаза, холод был «выше естества», полуголодные узники изнашивали свою одежду до ветхости и кутались в жалкие лохмотья. Солдаты охраны постоянно издевались над узниками. Авель выдержал десять лет такого заточения, и у него даже хватило мужества восстать против несправедливости. Когда в очередной раз уморили голодом двух колодников, он закричал, обращаясь к караульным офицерам и солдатам:

— Дети! Что вы такое делаете неугодное господу Богу! Если не пе-рестанете творить зло, то вскоре все погибнете, и чада ваши осиротеют, и жены ваши останутся вдовицами!

Настоятель Соловецкого монастыря архимандрит Илларион знал надежный способ победить крамолу. Он приказал уменьшить хлебную пайку бунтарю наполовину. Авеля спасло только то, что шел 1812 год, который принес России все, о чем десять лет назад предупреждал провидец. К счастью, император Александр I не забыл ни предсказаний, ни предсказателя. Обер-прокурор Святейшего Синода князь Александр Николаевич Голицын направил в Соловецкий монастырь письмо следующего содержания: «монаха Авеля выключить из числа колодников и включить его в число монахов, на всю полную свободу». В конце письма император сделал приписку: «Ежели он жив и здоров, то ехал бы к нам в Петербург: мы желаем его видеть и с ним нечто поговорить». По тем неспешным временам переписка о судьбе Авеля заняла ни много, ни мало восемь месяцев. Только 1 июня 1813 года отец Авель покинул Соловки и направился в Санкт-Петербург.

НЕВЫНОСИМАЯ НОША БУДУЩЕГО

Император Александр I не пожелал встретиться с пророком: возможно, он чувствовал себя виноватым за несправедливое осуждение несчастного монаха. Однако отец Авель был очень радушно встречен в доме князя Голицына. Пророку, которому уже перевалило за 50 лет, впервые довелось беседовать с умным и благожелательным человеком, не стесненным всевозможными предубеждениями. Александр Николаевич Голицын был другом детства императора Александра. В светском обществе князя считали человеком благочестивым, чуть ли не святым. В книге «Житие и страдание монаха Авеля» о князе Голицыне сказано: «Господин благочестив и боголюбив, был он Авелю очень рад и вопрошал его о судьбах Божьих и о правде Его».

Авель о многом поведал князю, он рассказал о бесплотных духах, существах невидимых, но умеющих разговаривать. О том, как однажды он спросил невидимок:

— Кто вас послал ко мне?

— Нас послал тот, кто и тебя в сие место определил, — был ответ.

— Отец, а открыта ли тебе твоя судьба? — спросил князь Голицын.

— Не житье мне в Петербурге, князюшко, — ответил монах, — уйду я отсюда в Царьград, потом в Иерусалим, на Святом Афоне поживу. И везде буду странствовать беспрепятственно: в бурной реке не утону, и разбойники меня не остановят, от любой самой страшной болезни излечусь, потому что мне другая судьба написана. Будет царствовать в России другой государь, строгий и неумолимый, он запретит мне пророчествовать и сошлет в далекий-предалекий монастырь. И после этого никто никаких пророчеств от меня не узнает. Умру я зимой в январе, даст мне Господь 83 года и четыре месяца...

Монах замолчал. Князь задумчиво смотрел, как пляшут языки пламени в камине, потом взглянул на своего необычного гостя. Авель словно прочел в глазах князя немой вопрос и сказал:

— А Вашему Сиятельству будет дано от Бога...

— Замолчи, отец, — резко прервал предсказателя князь. — Ступай. Господь с тобой. Молись за нас грешных.

Князь позвонил в колокольчик и пришедшему лакею приказал накормить Авеля, устроить на ночлег, а завтра утром отправить в Александро-Невскую Лавру. Александр Николае-вич уселся за свой любимый письменный столик и принялся писать записку настоятелю Лавры митрополиту Амвросию с просьбой принять Авеля в число монахов. Неторопливо стряхивая мельчайший песок с еще не высохших строчек, он думал:

— Знать будущее — что может быть привлекательнее и страшнее! Как хочется проникнуть в грядущее! И вот является пророк и дает знания о грядущей жизни и смерти, и эта ноша становится для человека невыносимой. Что может быть страшнее существования в постоянном страхе неминуемого наступления несчастий, отвратительных болезней, потери родных, друзей и ожидании собственной смерти, дата которой тебе известна заранее? Да разве может человек это выдержать? Надо возблагодарить Бога за то, что он скрыл от нас грядущее. А, может быть, пророчество — это не наказание, а благо, которое поможет избавиться от предсказанных напастей? Вернуть монаха? Услышать правду о своей судьбе? Да разве это будет жизнь? Нет, это будет ее копия, наспех нацарапанная нерадивым писарем...

ВЕКОВАЯ ТАЙНА

Как и предсказывал монах Авель, когда на престол вступил Николай I, он стал бороться с мистическим дурманом радикальным методом — император запретил пророчества специальным указом. Авель писал: «Ежели стану пророчествовать вслух людям или кому писать, то брать тех людей и меня самого под секрет и держать в тюрьмах и острогах под крепкими стражами. Видите, каково наше пророчество или прозорливство. Я согласился ныне лучше ничего не знать да быть на воле, а нежели знать да быть в тюрьмах и под неволию. Писано есть: будьте мудры яко змеи и чисты яко голуби, то есть будь мудр и молчи». Монах Авель, действительно, больше не написал ни одного пророчества, но за бродяжничество был заточен в Суздальский Спасо-Евфимевский монастырь, где и умер в 1841 году, прожив, как и предсказывал, ровно 83 года и четыре месяца.

О монахе Авеле вспомнили только в марте 1901 года, когда Николай II и его супруга Александра Федоровна отправились в Гатчину, чтобы выполнить волю императора Павла Первого. Одна из придворных дам так вспоминала об этой поездке:

«Утром 12 марта 1901 года и государь, и государыня были очень оживлены и веселы, собирались в Гатчину вскрывать вековую тайну.

К этой поездке они готовились как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселы, но возвращались задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в ларце, никому ничего не сказали. После этой поездки государь стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично, и для династии». Итак, Николай II знал о трагическом финале своей жизни, но разве это что-либо изменило в его судьбе?»

Однако не хочется заканчивать наш рассказ на такой печальной ноте. Монах Авель предсказывал, что конец света намечен на 2892 год. Так что у нас с вами еще все впереди...