В средневековой Европе кондотьерами называли предводителей отрядов наемников. Это же определение русские белогвардейцы частенько употребляли по адресу так называемых интернационалистов – служивших в рядах Красной армии иностранцев. Но здесь, конечно, имела место натяжка, поскольку финансовый фактор для иноземных сторонников большевиков, как правило, никогда не был в приоритете.   

Конечно, из числа интернационалистов следует исключить поданных развалившейся Российской империи, принадлежащих к тем нациям, которые после революции обрели независимость. Финляндия, Латвия, Эстония прошли через собственные гражданские войны, которые можно считать частью войны общероссийской. При несколько иной внешнеполитической конъюнктуре они вполне могли бы стать частью Советского Союза еще в 1922 году, подобно тому как это произошло с Украиной, Грузией, Арменией, Азербайджаном.

Другое дело – представители десятков наций, родившихся вне пределов Российской империи, никак себя с ней до определенного момента не связывавших, но оказавшихся на ее просторах и ринувшихся в борьбу, которая, казалось, не имела к ним никакого отношения. Многие из них полегли в этой борьбе, для других она стала лишь эпизодом в биографии, жизни третьих после этого обрели некое новое направление. 

Хорват по национальности и унтер-офицер австро-венгерской армии, Иосип Брос попал в русский плен, вступил в 1917 году в большевистскую партию, но, оказавшись на занятой колчаковцами территории, пересидел опасное время, работая механиком на мельнице. Зато вернувшись на родину стал коммунистическим вожаком, прошел через тюрьмы, а в 1941 году под псевдонимом Тито возглавил борьбу против фашистских оккупантов и создал новую социалистическую Югославию.

Противоположный пример – Роланд Фрейслер. Доброволец кайзеровской армии, он тоже попал в русский плен, в 1917 году тоже стал большевиком, был комиссаром продовольственного отряда, однако по возвращении в Германию примкнул к нацистам. В 1942 году стал главным судьей Третьего рейха, и, если бы не гибель во время авианалета, болтаться бы ему в петле в числе других нацистских преступников.

Богемный пражский журналист Ярослав Гашек против русских воевать не хотел и, перебежав в 1915 году на их сторону, вступил в сформированный из таких же перебежчиков и военнопленных Чехословацкий легион.

В мае 1918 года легионеры подняли антибольшевистский мятеж, с которого, в сущности, в России и началась полноценная Гражданская война, а на огромных пространствах от Пензы до Владивостока стали создаваться правительства и армии пятидесяти оттенков белого. Гашек оказался одним из немногих чехов, оставшихся с большевиками. Он комиссарил в Бугульме, формировал интернациональные части, редактировал армейскую «интернациональную» газету и вообще стал не самым мелким партийным функционером. По возвращении на родину ему, кажется, был прямой путь в руководство набиравшей силу чехословацкой компартии, но тамошние партийные функционеры приняли его холодно. Гашек обиделся и вернулся в литературу, снискав культовую известность как автор «Похождений бравого солдата Швейка». 

Его очерки о собственном участии в Гражданской войне никак нельзя отнести к произведениям, воспевающим революцию, хотя и антибольшевистских выпадов в них не содержится. Ранняя смерть Гашека не дает возможности однозначно ответить на вопрос, куда бы его занесло дальше – вправо или влево.

Другая неоднозначная в политическом плане личность – Андре Марти. В апреле 1919 года, будучи инженером-механиком, он возглавил восстание моряков базировавшейся в Одессе французской эскадры, после которого французскому командованию пришлось свернуть интервенцию на юге России.

Марти получил 20 лет тюрьмы, но вышел через три года. Впоследствии стал одним из лидеров французской компартии. В СССР в его честь называли корабли и заводы. 

Во время гражданской войны в Испании он был главным комиссаром интербригад и с таким ожесточением вылавливал внутренних врагов, что пересекавшийся с ним Хемингуэй вывел его в своем романе «По ком звонит колокол» абсолютным мерзавцем.

В СССР по этой причине лучший роман Хемингуэя напечатали только после Второй мировой войне, когда Марти рассорился с Москвой. Последним гвоздем в гроб его репутации стали обнародованные сведения о сотрудничестве с полицией.

В общем, можно сказать, что достойно (с большевистской точки зрения) прошедшие Гражданскую войну интернационалисты после нее частенько себя компрометировали. С погибшими героями было проще.  

В оккупированной французами Одессе в большевистском подполье работали Жорж Лафар и Жанна Лябурб.

Лафар, хотя и родился в Сестрорецке, был чистым французом по крови, учился тоже во Франции. Весной 1918 года, будучи сотрудником ВЧК, принимал участие в ликвидации «Заговора послов», организованного иностранными дипломатами с целью свержения большевистского правительства.

Будучи направлен в Одессу, пристроился в штаб генерала Анри Нисселя, где добывал информацию, используя в качестве источника и свою вращавшуюся в светских кругах любовницу актрису Веру Холодную. Был разоблачен белой контрразведкой и расстрелян. 

Жанна Лябурб, приехав в Россию в 1903 году, зарабатывала на жизнь как гувернантка, а для души участвовала в нелегальном революционном движении. 

В Одессе с успехом вела пропаганду среди французских солдат и матросов, пока не была арестована и расстреляна.

В советское время, вероятно, самым известным интернационалистом Гражданской считался серб Олеко Дундич, которого на самом деле звали Иваном. При этом его дореволюционная биография окутана мраком. Известность же он приобрел в рядах Первой конной армии как мастер разведывательно-диверсионных операций. Погиб в июле 1920 года в бою с белополяками от шальной пули.

Свой путь Дундич начал еще в ноябре 1917 года как доброволец, вероятно, первого интернационального отряда, сформированного таким же, как и Гашек, перебежчиком чехом Адольфом Шипеком.

Сам Шипек после Гражданской был консулом в Афганистане, затем служил в военной разведке. В 1930-х попал под каток репрессий, но выжил. Умер в 1962 году в Москве.

Поводом для мятежа Чехословацкого корпуса послужило столкновение в Челябинске между ехавшими во Владивосток (для последующей переправки через Америку в Европу) чехословаками и следовавшим в противоположном направлении (для возвращения на родину) венгерскими военнопленными.

Венгры, которые, в отличие от чехословаков. неохотно сдавались в плен в Первую мировую, по ряду причин оказались восприимчивы к большевистским идеям.

Возглавивший секцию венгерских военнопленных при РКП(б) журналист Бела Кун, вернувшись на родину, развил такую бурную деятельность, что в марте была провозглашена Венгерская Советская Республика. В августе ее разгромили, и Бела Кун с уцелевшими единомышленниками вернулся в советскую Россию.

Подразделения красных мадьяр сражались на разных фронтах, а общее число таких интернационалистов составляло около 100 тысяч.

Сам Бела Кун снискал себе мрачную известность, когда в ноябре-декабре 1920 года вместе с Розалией Землячкой руководил массовыми расправами над врангелевскими офицерами в Крыму. 

Сам он был расстрелян в 1937 году на пике сталинских репрессий. 

Тогда же был репрессирован и оставивший о себе память как о храбром и достойном человеке комдив Лайош Гавро. Он, кстати, был вторым мужем Анны Фурмановой – вдовы знаменитого чапаевского комиссара.

Другой знаковой фигурой был венгерский еврей Бела Франкль, более известный под литературным псевдонимом Мате Залка. В Гражданскую он партизанил на Дальнем Востоке и руководил доставкой в Москву эшелона с золотым запасом России. Погиб в 1937 году в Испании, где под именем генерала Лукача командовал интербригадой. 

Выходцы из Поднебесной империи составляли самую многочисленную группу интернационалистов, что объяснялось двумя причинами. Во-первых, китайцы исторически проживали на территории Сибири и Дальнего Востока, где Гражданская война продолжалась до осени 1922 года. Во-вторых, сотни тысяч китайских рабочих из-за нехватки рабочих рук вербовались в Россию в период Первой мировой войны. 

В 1919 году на севере на архангельском направлении против англичан и американцев действовал кавалерийский отряд осетина Хаджи-Мурата Дзарахохова, в рядах которого сражался и китайский отряд Жан Вин-ки, состоявший из строителей Мурманской железной дороги. Самые авторитетные члены отряда участвовали в подавленном в 1900 году совместными усилиями западных держав восстании ихэтуаней. Русские войска тоже это восстание подавляли, но подчиненные Дзарахохова побывали в британских концлагерях и к британцам питали лютую ненависть.

Участником восстания ихэтуаней был и Сан Ди-У – командир китайского отряда, действовавшего на Дальнем Востоке против белых и японцев. Рядом с ним сражался племянник – сын повешенного англичанами брата. Умер Сан Ди-У в 1924 году от последствий ранений. 

Известный среди соотечественников кристальной честностью подрядчик Жен Фу-чен сражался со своим китайским полком на Урале, вместе с Чапаевым. Погиб осенью 1918 года, выводя полк из окружения. 

Вероятно, самым известным китайским интернационалистом был Пау Ти Сань, прибывший в Россию после Русско-японской войны в качестве слуги офицера.

Он сумел поступить в Петроградский политехнический институт, хорошо разбирался в технике. Со своим полком успешно сражался против белых на Кавказе. Затем гонял басмачей в качестве командира... мусульманского кавалерийского дивизиона. А вот закончил свой жизненный путь плохо – будучи расстрелян в 1926 году как участник антисоветского заговора.

Официально его реабилитировали только в 1991 году. Правда, в 1961 году была выпушена открытка в серии «Герои Гражданской войны» с его изображением. Тему китайских интернационалистов тогда только раскручивали, но вскоре прикрыли из-за ссоры Хрущева и Мао.

Можно ли сказать, что интернационалисты оказали заметное влияние на ход Гражданской войны?

Отчасти да, если говорить о начальном периоде, когда Красная армия только формировалась.

К концу лета 1918 года она насчитывала около 300 тысяч человек, из которых до трети могли составлять интернационалисты. Если же добавить сюда еще и латышей (около 50 тысяч), то логично, что для белых каждый второй красноармеец представлялся иноземцем. Однако в дальнейшем больше их не становилось, а относительная доля иностранцев в Красной армии (насчитывавшей летом 1919-го около миллиона человек, а еще через год – до 1,5 миллиона) постоянно уменьшалась. Другое дело, что, выделяясь сплоченностью, интернационалисты, как правило, направлялись на самые проблемные участки, и такое кочевание по разным фронтам вызывало ощущение их вездесущности.

Оказавшись в силу политических катаклизмов в чуждой среде, эти люди пытались выжить, держась сплоченными национальными группами. Но к большевикам они шли не только ради жалованья (сопоставимого с тем, которое могли получить у противников красных), а привлеченные также и лозунгами со знакомым и привлекательным социалистическим и антиколониальным содержанием. А вот характерные для белых лозунги «единой и неделимой» вряд ли могли встретить у них живой отклик.