Корней Чуковский и Зигмунд Фрейд, Яков Петерс и Брюс Локкарт, Генрих Ягода и Сомерсет Моэм, Максим Горький и Герберт Уэллс, Фридрих Ницше и сам Сталин! Кто мог бы объединить этих персонажей – при всей их очевидной несовместимости – в такой разношерстной компании? Ею была Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг, которую и поныне упоминают, в частности, в связи со смертью Горького.

ОТКУДА НАЧИНАЕТСЯ ВЫСОКИЙ ПОЛЕТ

Личность баронессы Марии Игнатьевны Будберг, урожденной Закревской, не может не заинтересовать любого, кто хоть единожды, пусть и пунктиром, прошел бы по вехам ее богатой событиями жизни. Разумеется, о ней написано немало – в том числе Ниной Берберовой, Гербертом Уэллсом и его соотечественником Локкартом, Ларисой Васильевой, свое восторженное стихотворение прочитал ей Александр Блок, а Максим Горький посвятил ей целую эпопею – роман «Жизнь Клима Самгина»! Мало того, от нескольких строк о баронессе не смогло удержаться и перо Всеволода Борисовича Новгородцева – того самого, который на Би-би-си, но об этом чуть позже. Среди многочисленных прозвищ, которыми удостоили ее благодарные современники, – «красная Мата Хари», «агент большевиков», «темная дамочка», «русская миледи», «немецкая шпионка» и «авантюристка». В СССР полагали, что она работает на англичан, те же подозревали за нашей героиней добросовестную работу на ОГПУ – НКВД…

Даже тем, кому революционером быть Бог миловал, интуитивно ясно, что на стадии «борьбы», сопровождаемой приключениями, погонями, взрывами и пальбой, бегством от властей предержащих, адреналином, секретными паролями, экспроприацией и конспирацией, подпольными собраниями и фальшивыми усами-бородами, жизнь ниспровергателей эксплуататорского строя всегда захватывающа и романтична. Ну, вроде игр взрослых людей – вспомним Камо, Баумана, Котовского, Махно, Ларису Рейснер или Марию Спиридонову… Или персонажей фильма «Свой среди чужих». Но вот незадача – стоит лишь дойти до дел хозяйственных после окончательного захвата инсургентами власти, краски жизни почему-то безнадежно блекнут и теряются под наплывом рутинных дел и вызывающей зевоту переписки; бюрократия вступает в свои права, повторяя и усугубляя ошибки свергнутого класса. Наша героиня сумела построить свою жизнь так, что в ее собственном мире для скуки места, похоже, не находилось, притом что бóльшая часть этой жизни совпала с самым что ни на есть рутинным временем – по крайней мере, тем, что царило в СССР.

Она появилась на свет в 1892 году (дата не может быть названа как вполне достоверная) в семье богатого украинского помещика-англофила. Судя по всему, Мария была любимым ребенком в семье, где, кроме нее, воспитывались еще ее старшие брат и две сестры. Всеобщее почитание развило у нее воображение таких масштабов, что общавшиеся с ней и впрямь не могли понять, говорит ли она серьезно, фантазирует или занятно смешивает действительность с мечтами. Одной из ее особенностей была способность убеждать саму себя в правдивости своих вымыслов. Таким был среди прочих рассказ о том, что ее прабабушкой была та самая Аграфена Федоровна Закревская, что вдохновила взяться за перо Пушкина и Баратынского. Последняя же, в свою очередь, якобы происходила от одного из морганатических браков самой Елизаветы Петровны… Увы – этот миф оказался всего лишь мифом. Парадоксально, однако, что до конца своей жизни Мария оставалась человеком исключительной практичности.

ПУСТЬ НЕ ГРАФИНЯ, НО ХОТЯ БЫ ДИПЛОМАТЕССА

Восемнадцати или девятнадцати лет от роду она вышла замуж за Ивана (Иоганна) Александровича Бенкендорфа, остзейского дворянина, служившего в российском посольстве в Германии, дальнего потомка того самого Бенкендорфа, который угнетал прогресс при Николае I, шефа жандармов и начальника III отделения. Трудно сказать, что двигало провинциалкой при вступлении в этот брак, но то, что ей отчаянно хотелось выйти в свет, не поддается сомнению. Об этом свидетельствует хотя бы то, что впоследствии Мария представлялась при знакомстве как графиня, но и тут незадача: сам Иоганн графом – увы! – никогда не был. От брака с Бенкендорфом в 1913 году у Марии в Берлине родился первенец, сын Павел, в 1915 году, уже в Петербурге, куда Бенкендорфам пришлось бежать от Первой мировой войны, появилась на свет дочь Татьяна.

Сумятица и хаос революционного переворота и Гражданской войны справедливо подсказали родителям необходимость отправить детей подальше от опасности, в эстонское поместье Бенкендорфа, под присмотр родственников, что и было сделано. Позднее, оказавшись не у дел и предпочтя общество детей и родни петроградской неразберихе, в Эстонию уехал и сам Иван Александрович, без жены, оставшейся под предлогом ухода за больной матерью. Тем временем Мария, пользуясь старыми связями, продолжала общаться с английскими дипломатами, служившими в посольстве в Петрограде. Во время одной из таких встреч она познакомилась с человеком, оставившим немалый след в истории тайного противоборства спецслужб; звали его Брюс Локкарт. Молодые люди (ему 31, ей к моменту знакомства – 25 или 26 лет) сразу заметили друг друга; впоследствии многие сошлись на том, что Локкарт стал и оставался для нее единственным, кого она любила.

МУРА

Собственно, Закревская-Бенкендорф более известна как раз под этим именем, которое ей дал, согласно легенде, Роберт Гамильтон Брюс Локкарт, в 1918 году временно исполнявший обязанности посла Британии Дж. Бьюкенена в России. Высокопоставленный дипломат, любитель жизни, изрядный знаток русских обычаев и оптимист по складу характера, не стал делать секрета из своего увлечения, хотя и должен был вести себя скромнее по долгу службы и семейному положению (он был женат). Мура поселилась у него – сначала в Петрограде, затем и в Москве после переезда туда советского правительства. Выполняя и более деликатные, нежели дипломатические, поручения, он вряд ли смог надежно скрыть их от своей подруги, но можно не сомневаться в том, что она догадалась о них вполне самостоятельно… 30 августа 1918 года после убийства Моисея Урицкого в Петрограде и покушения на Ленина в Москве ЧК развязала красный террор. Локкарт и Мура были арестованы в начале сентября. Содержали их на Лубянке, оба удостоились допроса Яковом Петерсом, заместителем самого Железного Феликса. Наша героиня отвергала всякие обвинения в связях с иностранцами до тех пор, пока Петерс не показал ей фотографии сцен ее интимной близости с подданным британской короны в его московской квартире (по иным сведениям, этот показ имел место еще в Петрограде, на Гороховой, хотя и с участием все того же Петерса).

Но тут и начинается самое интересное: Муру освобождают прежде, чем Локкарта, вынужденного провести в компании сотрудников ЧК еще больше недели, причем с переводом места задержания в Кремль. Мало того, ЧК позволяет Муре навещать его в заключении и приносить ему передачи (даже передать тайком записку!). Чем же были мотивированы столь гуманные действия всемогущего чекиста? Британскому резиденту было о чем задуматься…

Притом что его загадочная подруга сама снабжала его информацией, которую не так легко добыть в Москве обычному человеку, а незадолго до этого побывала в Эстонии для свидания с детьми, что в те времена не то что граничило с невозможным, но было невозможным! В конечном счете, не Локкарт вытащил Муру из лап ЧК, а – с точностью до наоборот! – она его. При этом положение дипломата было, без всякого преувеличения, плачевным; ввиду предъявленного ему обвинения в организации «заговора послов» против советской власти ему грозили не меньше как суд и, возможно, даже смертная казнь (большевики пошли ва-банк в отношениях с западными дипломатами!), и только контрмеры британской стороны в виде ареста посла СССР в Лондоне Литвинова и ультиматум Ллойд-Джорджа действительно способствовали его спасению.

Впрочем, для смягчения участи Локкарта и его партнеров из числа европейских и американских дипломатов, похоже, были и иные причины. Во-первых, здоровье Ленина пошло на поправку, что немного ослабило хватку красного террора. Во-вторых, у самого Петерса была семья в Британии! – и именно ему (когда британского дипломата освободили) Янис (Яков Христофорович) передал письма для своих жены и дочери. Очевидно, высокопоставленный чекист не без основания не доверял советским почтовым службам, у него же под контролем и находившимся… В-третьих, по некой маловразумительной причине Петерс даже уговаривал Локкарта остаться с Мурой в России, но получил отказ, вполне предсказуемый. Локкарт и его европейские коллеги вынуждены были оставить работу и страну, наша героиня осталась в одиночестве и почти без средств к существованию.

ВДОВА В 27 ЛЕТ

В апреле 1919 года в своем имении в Эстонии был убит Иван Бенкендорф: то ли проникшиеся революционным духом крестьяне свели с барином давнишние счеты, то ли военные решили восстановить справедливость образом, соответствовавшим их понятиям, но позволим себе предположить, что за этим нераскрытым убийством в любом случае стояло чувство классовой ненависти, подстегнутое революционным духом с востока. Детей Бенкендорфов спасла гувернантка. Казалось бы, это должно было подсказать вдове мысль о скорейшем воссоединении с семьей. Тем не менее, получив эту весть, Мура решила уехать в Петроград в поисках хоть какой-нибудь работы. В Москве у нее не нашлось бы так много знакомых, на которых можно было положиться.

А случай вскоре подвернулся: благодаря старым связям Мура – через Корнея Чуковского – получает предложение работать переводчиком у Горького, замыслившего издать Библиотеку мировой литературы. Чуковский привел ее в квартиру Горького на Кронверкском, 23, где ей по-настоящему улыбнулась удача; буквально через пару недель для многочисленных членов семьи писателя и просто приживал Мура стала личностью вполне незаменимой. Для самого писателя она оказалась идеальным личным секретарем, для его первой и второй бывших жен, Екатерины Пешковой и Марии Андреевой (обитавших или постоянно бывавших, разумеется, здесь же), – чуткой и интересной собеседницей и почти что подругой, а для всех разом – гарантом порядка и равновесия.

Все это дало повод Алексею Максимовичу назвать Марию Игнатьевну «железной женщиной». Правда, такой неоднозначный для дамы комплимент не помешал «буревестнику революции» сблизиться с новой обитательницей своей квартиры, ставшей де-факто его гражданской женой. И если со стороны Горького отношение к Муре было искренним проявлением чувств стареющего человека, то она руководствовалась в этой ситуации лишь здравым рассудком. Максим Горький был в зените своей литературной славы, его дом представлял собой нечто вроде островка благополучия среди разрухи и хаоса, доходы от изданий позволяли ему окружить себя не только родственниками, но и многими из тех, кто искренне или не вполне нуждался в крове и защите от властей. И Мария Игнатьевна вполне справедливо рассудила, что это место для нее – идеально. Вряд ли можно предположить всерьез, что пусть и гениальный, но немолодой (разница в возрасте едва ли не четверть века!), прокуренный и постоянно кашляющий, мучающийся одышкой и раньше срока состарившийся человек мог бы разбудить в ком-то иные, нежели расчет (пусть и с оттенком жалости), чувства.

Зато Мура использовала все свои способности для того, чтобы расположить к себе Горького: была самой внимательной и благодарной слушательницей, переводила личные письма, разбирала корреспонденцию и наводила образцовый порядок в архиве писателя.

Кстати, в доме на Кронверкском проспекте, где всем давали прозвища, Закревскую – памятуя о ее украинском происхождении – окрестили на малороссийский манер Титкой: то ли тетка, то ли женский вариант имени Тит, то ли… впрочем, остановимся и на этом. Новая обитательница обширного писательского дома производила одинаково положительное впечатление не только на мужчин, но и на женщин. Не так уж часто встречающийся дар!

БАРОНЕССА – ОФИЦИАЛЬНО И НА ЗАКОННЫХ ОСНОВАНИЯХ

В конце 1920 года Мура предприняла неудачную попытку визита в Эстонию для того, чтобы повидать детей, но вместо этого угодила в петроградскую ЧК. От расправы ее спасли имя и авторитет Горького, которому сообщили о попытке нелегального перехода советской границы его личным секретарем. Полагают, правда, что и здесь к чудесному вызволению Закревской-Бенкендорф приложил руку все тот же ее старый знакомый Петерс. Результатом было то, что Мура выехала в Ревель (Таллин) в начале 1921 года уже на поезде, однако по прибытии ее мгновенно арестовали; обвинения были вроде как в шпионаже в пользу СССР. Адвокат Муры – фигура, вызывающая много вопросов, – разрешает проблему: не только освобождает подопечную из-под ареста, но и способствует заключению ее довольно странного брака с неким гражданином Эстонии бароном Николаем Будбергом-Беннингсхаузеном. Сколько проблем решалось сразу! Эстонское гражданство и дворянский титул позволяли снять с перемещений нашей героини всякие ограничения.

Естественно, невероятное спасение Муры потребовало солидных затрат; нетрудно догадаться, кто понес все расходы. Спонсором был сам Горький, который должен был в довершение всего смириться с мыслью о браке своей фаворитки, пусть вынужденном и почти фиктивным.

А что же молодой супруг? Получив свои деньги (отступные были уплачены опять же Алексеем Максимовичем в качестве оплаты его карточных и иных долгов), по совершенно непонятной причине молодожен отправляется то ли в Южную Америку, то ли в Южную Африку, где успешно и исчезает, оставив за собой густой шлейф слухов о разгульной жизни и повышенном интересе к лицам мужского пола. Хотя – вроде бы – Николай Будберг собирался в цивилизованную Европу. Еще одна загадка!

В 1920 году хлебосольный дом пролетарского писателя посетил знаменитый автор «Машины времени» и «России во мгле» Герберт Уэллс. Буревестник, как известно, не был искушен по части иностранных языков, поэтому не было ничего удивительного в том, что Мура – естественно, с ведома компетентных органов – стала переводчицей и помощницей Уэллса. Но не только – именно в доме на Кронверкском писатель-фантаст не смог сдержать вспыхнувшей страсти к своей помощнице… По его письменному признанию, ни одна женщина не производила на него такого впечатления. А что Мура? Как мы увидим, позднее она извлекла немалый профит и из этой связи. Теперь уже баронесса Будберг стала любовницей, а затем и гражданской женой Уэллса; несмотря на многочисленные его предложения, она так и не оформит с ним официальные брачные отношения, но – как должное! – примет завещанное им наследство после смерти знаменитого фантаста. Считается, что Мура как гражданская жена прожила с Уэллсом 13 лет – начиная с 1933 года и вплоть до его смерти в 1946 году.

ЗА ГРАНИЦЕЙ

После описанной истории, произошедшей с Мурой в Эстонии, она не стала возвращаться в Петроград, тем более что и ее покровитель Алексей Максимович внял двусмысленному совету Ленина о необходимости «как следует отдохнуть» и находился уже в Берлине, ожидая возможности выезда в столь любимую им Италию. К Германии обратила свои взоры и баронесса, причем ее роль и положение и там, и позднее в Сорренто стали куда как значительнее: теперь именно она вела дела, связанные с изданием книг Горького как в СССР, так и за рубежом. Пользуясь свободой передвижения, Мура часто наведывается и в Англию, где встречается со старыми знакомыми, включая – разумеется! – и Локкарта, и Уэллса, и Моэма, и в Эстонию – проведать детей, и по европейским столицам. Предлогом для ее отлучек было свидание с детьми, что раздражало и Горького, и Уэллса; оба подозревали, что истинной целью поездок являлось нечто иное (что и соответствовало действительности). Но куда именно направлялась баронесса и чем она занималась – об этом мы, скорее всего, уже никогда не узнаем. Известно и то, что в ходе своих поездок она встречалась также с такими знаковыми личностями времени, как Рильке, Ницше, Фрейд, Бернард Шоу, с виднейшими представителями русской эмиграции первой волны.

Тем временем доходы от публикации произведений Горького на Западе падали (а может, быстрее росли расходы его «семейства»?), что подвигло нашу героиню убедить своего благодетеля и спонсора расширить выпуск его работ в СССР и вернуться на родину. Для этого было необходимым, во-первых, написать несколько вещей, которые оправдали бы ожидания правящей верхушки, в первую очередь самого Сталина. Во-вторых, Горький был нужен на своей земле – как символ культурного величия Страны Советов. Наконец, Буревестник был необходим как связующее звено между западной интеллигенцией и властями, отношения между которыми были далеки от тех, которые в СССР сочли бы приемлемыми. К 1928 году Горький был морально готов к возвращению в Москву (окончательно, после нескольких визитов, писатель и его окружение переедут в Москву лишь в 1933 году, и власть уже не выпустит его из своих объятий).

СМЕРТЬ БУРЕВЕСТНИКА

Мура оказалась в июне 1936 года в Горках у умиравшего Горького и была последней, кто видел его живым. Ничего нет удивительного в том, что это дало повод для подозрений (если не уверенности!) тем, кто и сегодня убежден в том, что орудием отравления Буревестника была именно наша баронесса; что же до заказчика, как полагают, им был сам Сталин… Так это или нет, об этом мы – судя по всему – уже не узнаем. Однако причины для устранения Горького у вождя и впрямь были: помимо произведений сервильных за Алексеем Максимовичем числились тексты, не добавлявшие советской власти привлекательности. Если же предположить, что – как мы упоминали ранее – архив писателя или даже его часть попали Сталину в руки, количество причин для того, чтобы избавиться от Горького, возрастало многократно. Во всяком случае, в доме умиравшего писателя, среди родни и друзей, постоянно видели и зловещего наркома НКВД Ягоду.

СЕКРЕТНАЯ АГЕНТЕССА ИЛИ?..

Большинство тех, кто всерьез или из простого любопытства изучали события, связанные с жизнью Муры, склонны считать, что секретным, тем более двойным агентом она не была. Это, конечно, как посмотреть, потому что ее почти невероятное освобождение Петерсом из ВЧК в 1918 году вряд ли может быть объяснено только тем, что на нее «запал» заместитель самого Железного Феликса, не знавший близко никого из «графинь» до встречи с Закревской. Вероятным будет предположить, что от Муры, единожды попавшейся в руки к чекистам, те потребовали подписать некую бумагу, при помощи которой они могли шантажировать ее всю оставшуюся жизнь; не исключено, что «крючок» ЧК зацепил и детей Закревской, находившихся в Эстонии. Это объяснило бы многое, в том числе уничтожение Мурой своего личного архива в конце жизни. Трудно даже вообразить, скольких бестселлеров лишилась история со сгоревшими (вроде бы) документами баронессы! Архивы британской разведки, преданные гласности, свидетельствовали о том, что за нашей героиней производилось тщательное наблюдение начиная уже с 1922 года!

Но вот вам один факт, немного не укладывающийся в рамки высказанных нами выше предположений: английский блогер Джонатан Колдер, ссылаясь на рассекреченные в 2002 году документы МИ-5, приводит сведения о том, что еще в 1950 или 1951 году Мура сообщила агенту британской контрразведки о том, что Энтони Блант – как вы помните, один из знаменитой «кембриджской пятерки» – был коммунистом. Возможно, в этом не было бы ничего особо криминального, если бы не одно обстоятельство: Блант сам числился в штате МИ-5! Однако этой информации так и не давали хода больше 10 лет – до 1964 года. Полагают, что это связано именно с тем, что правду и вымысел в рассказах Муры отличить было почти невозможно.

ЗА ОСТРЫМИ ОЩУЩЕНИЯМИ

Мура надолго пережила всех своих знаменитых мужчин: Горького, Петерса (репрессирован и расстрелян в 1938-м), Уэллса, ушедшего в 1946 году, Локкарта, умершего в 1970-м в Шотландии. Как мы уже говорили, на пенсии она была старушкой состоятельной, деньги у нее водились: помимо завещанных Уэллсом ста тысяч фунтов и гонораров от изданий книг Горького, она получала вознаграждения от киностудий за консультирование по части особенностей русской натуры. Жила Мура по адресам западной части Лондона, в Южном Кенсингтоне или поблизости, где предпочитают и по сей день «бросить якорь» многие русские. Материальное благополучие, впрочем, не мешало ей развлекаться похищениями небольших партий товаров в супермаркетах. Ее совсем не смущали полицейские протоколы, чувство неудобства или стеснения не было ей знакомо, она была выше условностей; так она получала свой вброс адреналина – или, по-нынешнему, «расширяла сознание» доступным ей способом. Кроме того, по свидетельствам знавших ее, поглощала джин и водку в немыслимых количествах… Жизнь баронессы оборвалась в 1975 году в Италии, когда она гостила у своего сына. Похоронена она, однако, в Лондоне, где живет ее внучка Хелен Александер.

НЕОЖИДАННЫЕ ПОТОМКИ БАРОНЕССЫ

Выше мы упомянули о том, что Сева Новгородцев, кавалер ордена Британской империи, удостоившийся этого титула из рук самой Елизаветы II, посвятил Муре немного своего времени и литературного таланта. А дело в том, что шеф британских либерал-демократов, Ник Клегг, как это выяснилось, оказался двоюродным правнуком (правнучатым племянником?) Марии Игнатьевны. Как отмечает Всеволод Борисович, в случае достижения либеральными демократами Соединенного Королевства политических успехов у российского народа появится повод для известной гордости. Развивая эту идею отца и автора «Севаоборотов», можно предположить, что заслуги за по крайней мере часть таких успехов, если таковые когда-либо состоятся, может взять на себя руководство нашей ЛДПР во главе с самим Сыном юриста. Во всяком случае, искушение приписать их знаменитой искательнице приключений, похоже, и впрямь предсказуемо.

Похоже, что Марию Игнатьевну до конца так никто и не расшифровал, в том числе ее собственная дочь, издавшая книгу мемуаров как ответ на публикации, скомпрометировавшие, по мнению автора, ее мать. Мура Будберг как будто специально подгоняла саму себя под известную формулу Талейрана о том, что язык дан человеку для того, чтобы скрывать собственные мысли; в этом она немало преуспела. Гораздо лучше многих мужчин, считавшихся или считавших себя гениями конспирации. А своих мемуаров она так и не оставила.