Операция, известная как «Наступление Нивеля» почти никогда не упоминается в посвященных Первой мировой войне работах без эпитетов «бойня» и «мясорубка». История знает не так много примеров столь же бессмысленного уничтожения людских ресурсов, противоречащего какой-либо логике и лишь частично оправдываемого промашками командования, паникой и нехваткой информации. Отсюда возникают предположения, что в основе рокового решения лежали факторы не военного, а политического характера.

Год 1917-й, по мнению аналитиков, должен был стать годом победы Антанты. Реализоваться этому сценарию помешали два на первый взгляд не связанных друг с другом события. Событие первое – Февральская революция. Событие второе – неудавшееся наступление Нивеля, которое должно было завершиться разгромом Германии на Западном фронте.

Получается, что немцев спасло охватившее Россию революционное безумие, удачно наложившееся на глупость и некомпетентность англо-французского командования. О том, насколько возможны подобные совпадения, поговорим позже. Пока же посмотрим, как развивались события, сгубившие репутацию одного из самых энергичных французских генералов.

В ШАГЕ ОТ ПОБЕДЫ

К весне 1917 года превосходство Антанты на Западном фронте выглядело очевидным. Французские, британские и бельгийские войска, подкрепленные португальским и русским экспедиционными корпусами, насчитывали в общей сложности до 4,5 миллиона человек против 2,7 миллиона у немцев.

Еще в ноябре 1916 года состоялось совещание военных представителей Антанты в Шантийи, на котором было принято решение о тесной координации наступательных операций союзников. До этого попытки координации носили стихийный и несколько односторонний характер. В 1914 году русской армии, спасая французов, пришлось начать плохо подготовленное наступление в Восточной Пруссии, закончившееся гибелью 2-й армии генерала Самсонова. Зато в 1915 году, когда основные силы австро-германцев обрушились на Россию, союзники продемонстрировали удивительную пассивность, игнорируя поговорку про долг, который платежом красен. В 1916 году, стремясь ослабить германский натиск на Верден и спасти итальянцев, русское командование снова провело наступление, пиком которого стал «брусиловский прорыв», закончившийся нокаутом Австро-Венгрии.

Падение Романовых ослабило военную мощь России, но формально все оставалось без изменений: союзники заявили о готовности продолжать борьбу, а в свете принятых в Шантийи решений Временное правительство имело все основания ожидать, что англичане и французы перестанут «накапливать силы» и тоже продемонстрируют какую-то активность.

Мощные удары на Западном и Восточном фронтах следовало нанести скоординированно, и русское командование только просило союзников по возможности перенести время обоих наступлений с мая на июнь месяц. Обосновывая такую отсрочку, оно указывало на вызванное революцией снижение боеспособности русских войск, а также необходимость перегруппировки, связанную с тем, что в декабре 1916 года после разгрома Румынии длина Восточного фронта увеличилась почти на 500 километров.

Однако на отсрочку англо-французское командование не согласилось. 21 марта 1917 года начальник Штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев получил от генерала Нивеля следующую телеграмму: «По соглашению с высшим английским командованием я назначил на 8 апреля (по новому стилю) начало совместного наступления на Западном фронте. Этот срок не может быть отложен.

Неприятель начал отходить на части участка фронта английского наступления и деятельно готовится к дальнейшему развитию отходного движения на части фронта нашего наступления, обнаруживая этим свое намерение уклониться от боя при помощи маневра, который позволяет ему к тому же собрать новые и значительные силы. Нужно поэтому, чтобы мы начали наше наступление как можно скорее, не только для того, чтобы выяснить положение, но и потому, что отсрочить наше наступление значило бы сыграть на руку противнику и, кроме того, рисковать, что он опередит нас».

Слова «этот срок не может быть отложен» означали, что мнение русских в расчет не берется.

ИМПРОВИЗАЦИЯ ВМЕСТО РАСЧЕТА

Послужной список Робера Нивеля (1856–1924) был безукоризненным. Генеральское звание он получил после битвы на Марне, победа в которой явилась следствием принесения в жертву 2-й армии Самсонова. В 1916 году вместе с генералом Петэном он сумел отбить наступление немцев у Вердена. Именно тогда им были сказаны слова «Но пасаран» («Они не пройдут»), которые, вообще-то, будут ассоциироваться с совершенно иными событиями. Именно Верден вознес Нивеля на вершину военного олимпа, и в декабре 1916 года он был назначен главнокомандующим французской армией вместо генерала Жозефа Жоффра.

План весеннего наступления достался ему от предшественника, но подвергся серьезным коррективам. По замыслу Жоффра, начать операцию должны были англичане, атаковав противника между Аррасом и Бапомом. Через несколько дней Северной группе французских армий следовало нанести основной удар между Соммой и Уазой. Еще через две недели в дело вступала Резервная группа французских армий. Вариант 1 предусматривал развитие успеха, достигнутого англичанами и Северной группой, вариант 2 – осуществление самостоятельного прорыва, который имел все шансы на успех в ситуации, когда основные силы противника оказывались скованными на другом направлении.

Нивель исходил из того, что атака англичан и наступление французской Северной группы в любом случае будут успешными, а Резервная группа армий превратит поражение немцев в катастрофу. Соответственно, то, что у Жоффра считалось самостоятельным третьим этапом, становилось лишь дополнением ко второму.

Для проведения наступления союзное командование привлекло более 100 пехотных дивизий и свыше 11 тысяч орудий. Силы немцев были гораздо меньшими: 27 пехотных дивизий, 2431 орудие и 640 самолетов.

Однако 18 марта по приказу фельдмаршала Гинденбурга немцы произвели отход на более удобные для обороны позиции, сократив линию фронта, которую им приходилось удерживать. Отреагируй союзное командование своевременно, и этот маневр мог бы закончиться катастрофой. Но французы отход прозевали. В этой ситуации просьба русских об отсрочке оказывалась весьма своевременной, поскольку давала возможность без спешки составить новый, хорошо просчитанный план и синхронизировать его с тем, что должно было произойти на Восточном фронте. Нивель же, сославшись на то, что немцы успеют закрепиться на новых позициях (что они и так уже сделали), решил максимально ускорить события.

Теперь вместо красивого захвата в клещи германского выступа у Нуайона предполагалось прорывать вражеский фронт в центре между морем и Верденом. Союзникам предстояло биться лбом в крепкую стену.

Основная тяжесть операции возлагалась на армии Резервной группы, которые по первоначальному плану должны были появиться в эпилоге. Удар англичан лишался стратегического смысла и сводился к тому, чтобы отвлечь внимание противника.

Хорошо продуманный план Жоффра, и без того уже испорченный Нивелем, превращался в наскоро скроенную импровизацию. И вдобавок ко всему немцам стало известно о готовящемся наступлении.

4 апреля в плен был захвачен французский унтер-офицер, имевший при себе приказ, раскрывающий ту часть плана, которая касалась английского наступления. Для опытных германских штабных аналитиков этого было достаточно, чтобы реконструировать замысел всей операции.

МЕТРЫ, ПРОПИТАННЫЕ КРОВЬЮ

Спустя пять дней британцы двинулись вперед у Арраса силами в 30 пехотных и три кавалерийские дивизии, которые были подкреплены 60 танками. Им удалось захватить первую линию обороны, однако дальнейшее наступление застопорилось из-за отсутствия взаимодействия между пехотой, артиллерией и танками. Некоторым утешением мог служить успех канадских частей, захвативших район Вими-Ридж, а также исход воздушных боев, когда на 28 сбитых британских самолетов пришлось 46 немецких.

Германское командование оперативно перебросило подкрепление на опасные участки, использовав для этого автомобили. А самое главное, немцы не стали паниковать, когда 16 апреля в наступление двинулись 5-я и 6-я французские армии. Чтобы избежать потерь от артиллерийской подготовки, обороняющиеся без суеты покинули первую линию обороны, оставив только засевшие под бронированными колпаками пулеметные расчеты.

Эти пулеметы рядами косили французскую пехоту. Части 6-й армии откатились назад. Соединения 5-й армии достигли вражеских окопов и даже сумели захватить укрепления второй линии, но были выбиты оттуда немецкой контратакой.

Участник наступления Пенлеве в своей книге «Правда о наступлении 16 апреля 1917» цитирует донесения командиров армейских корпусов, дивизий, полков, а также походные дневники 5-й и 6-й армий. «Все донесения, – пишет он, – сообщают в один голос: неприятельские укрепления не разрушены; прикрытия остались невредимыми; пулеметы в целости; неприятельская артиллерия не приведена к молчанию… На участке Воксайон – мельница Лаффо мы должны были по расписанию за полтора часа продвинуться на 2500 метров. На южной половине этого участка наши штурмовые колонны были скошены в продолжение десяти минут; мы не продвинулись здесь ни на шаг вперед. На северной половине мы продвинулись на 500 метров, но в ночной контратаке неприятель почти полностью отбросил нас назад… Огневая завеса нашей артиллерии, которая должна была двигаться на расстоянии 70 метров впереди нашей пехоты и все сокрушать на своем пути, оказалась настолько недействительной, что в ряде мест целые полки прошли сквозь нее, даже не заметив ее. В других местах наша артиллерия стреляла на целый километр дальше цели или же, напротив, убивала тех, которых она должна была защищать: между батареями и штурмовавшими частями не было действительной связи».

Французское командование решило использовать 128 танков, экипажи которых для увеличения скорости поместили бидоны с бензином прямо на корпусах своих машин. Решение оказалось фатальным. Малейшее попадание воспламеняло горючее, и танки вспыхивали как факелы.

Генерального наступления с прорывом вражеской обороны и выходом на оперативный простор явно не получалось. Локальные «мясорубки» происходили в районе возвышенности Шмен-де-Дам, Краона, форта Бримон и Моронвиллера. Однако захваченные холмики и возвышенности в лучшем случае могли использоваться как тактические опорные пункты.

Самыми крупными успехами французов стали занятие возвышенного массива между Водезанкуром и Прюней. Англичане продвинулись к северу от Сен-Кантена и заметно улучшили свои позиции у Ипра.

«ОН УТРАТИЛ ЧУВСТВО РЕАЛЬНОСТИ!»

Прогрызание германской обороны продолжалось до 5 мая, но в целом результаты были ничтожными. Там, где предполагалось уже в первый день продвинуться на 10 километров, продвижение составляло в среднем 500 метров.

На закрытом заседании британского парламента депутат Ибарнегарэ, участвовавший в наступлении в качестве лейтенанта, возложил всю ответственность за провал наступления на самого Нивеля. «Отступление Гинденбурга, – заявил он, – лишало нас преимущества внезапного нападения. Из трех секторов намеченного наступления оставалось только два, и германский фельдмаршал с самого начала апреля был в точности осведомлен о наших планах. Оставались только два сектора: один по Эне и другой (английский) на севере. Но Нивель этого не понял. Он сказал и даже написал, что, если бы в его власти было распоряжаться движением немецких армий, он не мог бы произвести более выгодной для нас операции. Он считал, что этот маневр освобождал две немецкие дивизии и восемнадцать наших. Он ошибался самым жестоким образом. Другая ошибка, самая серьезная из всех, – выбор места атаки. Три ряда плоскогорий, расположенных параллельно одно за другим. Между этими тремя рядами – болота, долины. И всюду на скатах огромные пещеры (с пулеметными гнездами, с тысячами пулеметов). Располагая сведениями, полученными от пленных, съемками, сделанными с аэропланов, высшее командование должно было знать, что территория между Лаояом и Шмен-де-Дам была сильно укреплена. При таких условиях нападение на этот участок было явным безумием! Не прав ли я, что у главнокомандующего вскружилась голова, что этот человек посредственного ума и непомерного самомнения, невероятной милостью судьбы внезапно вознесенный на вершину, был опьянен и полностью утратил чувство реального! Ведь он заявлял, что три сильно укрепленные и упорно защищаемые линии окопов могут быть взяты в течение восьми часов одним ударом!»

Нивеля заменили генералом Петэном, сделали козлом отпущения и отправили с глаз долой в Северную Африку.

Потери французов убитыми и ранеными составили 180 000 человек, англичан – 160 000 человек. Потери германской армии выглядели намного скромнее – 163 000 человек, включая 29 000 пленными.

ФРАНЦИЯ НА ГРАНИ РЕВОЛЮЦИИ

Крах наступления едва не привел Францию к катастрофе. В 54 дивизиях имели место отказы от выхода на боевые позиции и антиправительственные выступления. Вот записи из дневника президента Франции Раймонда Пуанкаре: «30 мая. Генерал Франте д’Эспере доносит главнокомандующему, что в последний момент в результате тайного сговора между солдатами два пехотных полка – 36-й и 129-й – решили «пойти на Париж». Приняты меры, чтобы их разогнать. Подтверждается, что в Дормане солдаты кричали: «Долой войну!», «Да здравствует русская революция!». На вокзалах раздаются пацифистские брошюры. Все это никак не производит впечатления стихийного движения. Однако в настоящий момент дурное семя произрастает лучше, чем хорошее.

31 мая. В военном комитете Петэн зачитал два рапорта о бунтах в 36-м и 129-м пехотных полках. Солдаты сохраняли уважение к своему начальству, но между собой решили захватить поезда, отправиться в Париж и послать делегацию в палату с требованием немедленного заключения мира. Среди солдат циркулировали упорные слухи, что в Париже аннамиты стреляли во французские войска. Такие ложные слухи распространяются с большой быстротой.

2 июня. Полковник Эрбильон сообщил мне о новых случаях бунтов, на этот раз в 21-м корпусе. Солдаты отказываются идти в окопы. Всюду порядок под угрозой. Лихорадка ширится.

3 июня. Новые тягостные инциденты на фронте. Полковник Фурнье известил меня, что одна дивизия 21-го корпуса обсуждала вопрос, какой линии ей держаться, когда будет дан приказ идти в окопы и возобновить наступление: соглашаться ли на это? Она решила пойти в окопы, но не переходить от обороны к наступлению. Другая дивизия, из 7-го корпуса, отказалась идти в окопы. Генерал Петэн разыскивает зачинщиков, считает, что они связаны с Всеобщей конфедерацией труда; он отказывается от командования, если не будут приняты меры против пацифистской пропаганды».

Красочное описание восстания в 46-м полку дает участник событий, бывший солдат 3-й роты 1-го батальона. «В конце мая – начале июня наш полк, – пишет он, – должен был выступить на Жювенкур. Мы решили не идти, будь что будет. Мы укрылись в соседнем лесу. Некоторые из нас взяли с собой оружие, но после состоявшейся дискуссии принято было мнение тех, кто был красноречивее и сумел убедить солдат. Ружья, ручные гранаты, скорострельные винтовки были отнесены в бараки. Я потом думал, а теперь почти уверен, что люди, убеждавшие нас не брать с собой оружия, были провокаторами, одетыми в солдатские мундиры. Лиц их не было видно. Дело было ночью; к тому же нельзя было знать всех в лицо в батальоне. Ночь близится к концу. Офицеры бродят вокруг нас, зовут нас вернуться. Мы отвечаем криками: «Долой войну!» Поем «Стачку матерей» и Интернационал. Рассвело. Лесок окружила кавалерия и, как нам говорили, также сенегальские стрелки, которых мы не могли видеть».

Бунтовали не только французы. Из 20 000 участвовавших в наступлении Нивеля русских солдат погибли 5183 человека. Оставшиеся в живых воевать дальше не желали и требовали возвращения на Родину. Пришлось снять их с фронта и сосредоточить в лагере в Ля-Куртин, где в августе – сентябре произошло настоящее восстание; 110 человек было предано военно-полевому суду и приговорено к смерти.

Возможно, именно потому, что демократичные французы не останавливались перед кровью, революции во Франции не случилось и в конечном счете эта страна смогла воспользоваться плодами победы. В отличие от России.

ТАЙНАЯ ПОДОПЛЕКА

Для России последствия наступления Нивеля оказались даже более катастрофичными, чем для Франции. И дело даже не в тех бойцах экспедиционного корпуса, которые погибли непосредственно в этой операции. От запланированного на июнь наступления Керенского отказаться было невозможно, поскольку его успех резко повышал шансы Временного правительства на выживание. Однако русская армия уже не могла рассчитывать, что ее усилия будут поддержаны союзниками по Антанте. Более того, она не могла даже рассчитывать, что германское командование не использует шанс перебросить часть своих сил с Запада. В обстановке, когда российские вооруженные силы и без того находились в стадии разложения, оставалось надеяться только на чудо. Чуда, разумеется, не случилось. Временное правительство и Керенский растеряли остатки своего авторитета, что привело к октябрьскому перевороту.

Логично, что многие историки ставят вопрос: объяснялся ли провал наступления Нивеля исключительно глупостью самого командующего, или здесь крылось нечто иное? Популярный публицист Николай Стариков исходит из того, что вступление России в Первую мировую войну объяснялось происками англо-американского капитала, причем изначальная задача заключалась как раз в том, чтобы она эту войну проиграла. Но как этого добиться, если Россия являлась членом Антанты – то есть военно-политического блока, которому должна была достаться победа? По мнению Старикова, наступление Нивеля изначально программировалось на поражение, поскольку столь крупная катастрофа служила для англо-французов оправданием их продолжавшегося как минимум до весны 1918 года бездействия. За это время Германия вывела Россию из войны, заодно лишив ее права претендовать на участие в послевоенном переделе мира. Естественно, подобная версия предполагает наличие тайной договоренности между немецким и англо-французским командованием, которое сознательно из политических соображений направляет на убой десятки тысяч своих солдат и офицеров.

Версия Старикова, конечно же, имеет право на существование, однако подобные игры слишком уж опасны по причине непредсказуемости своего исхода. Как показали солдатские выступления во Франции, дело могло кончиться развалом всего Западного фронта. А в таком случае плодами победы не смогла бы воспользоваться не только Россия, но и коварная англо-американская закулиса.

Так что традиционная версия, возлагающая вину на недалекого генерала Нивеля и высшее англо-французское командование, представляется более убедительной и, во всяком случае, подкрепляется документами.

Прошляпив незапланированный отход немцев, Нивель начал форсировать события, рассчитывая, что сумеет с наскока прорвать недостаточно окрепшую, по его мнению, вражескую оборону. Мнение русских союзников его, как обычно, не интересовало или, точнее, интересовало только с точки зрения собственных эгоистических интересов. Последующая катастрофа объяснялась плохой тактической подготовкой операции, отсутствием координации между родами войск, грамотными действиями немцев.

В любом случае, потерпев военное поражение, англо-французские политики извлекли из него пользу в виде предназначенных русским союзникам объяснений по поводу бездействия своих армий. Тогда же на стороне Антанты в войну вступили Соединенные Штаты, и 5 мая 1917 года Уинстон Черчилль, выступая в палате общин, указывал: «Мы не должны растрачивать остающиеся армии Франции и Британии, прежде чем американская мощь станет ощутимой на полях сражений».

Стать ощутимой она могла не ранее весны следующего года. К тому времени Россия уже окажется выбитой из войны не только без хоть какого-то приза, но со сплошными потерями. Приз будет востребован другими.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»