Корнилов глазами современников
КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ
Корнилов глазами современников
Редакция
Санкт-Петербург
3672
Корнилов глазами современников
Генерал Л. Г. Корнилов со своим штабом. 1917 год

13 апреля 2018 года исполнилось сто лет со дня гибели выдающегося военачальника Лавра Георгиевича Корнилова. К этому скорбному юбилею мы сделали подборку очерков авторов, которые Лавра Георгиевича знали лично. Они были опубликованы в журнале «Отечество» в 1921 году в Берлине. Орфография и авторский стиль, естественно, сохранены.

Александр Куприн, офицер, редактор

Вся жизнь, каждый её драгоценный час, каждое помышление – все для Родины – вот настоящая биография Корнилова.

Что для такого человека смерть? Все мы знаем, что рождение наше случайно, что дела наши сцеплены капризом судьбы, что одна лишь смерть верна и неизбежна – и, тем не менее, дрожим перед близким лицом смерти. Но истинный воин, проснувшись перед боем, в холодное туманное утро, крестится на восток и с наивным твердым спокойствием говорит: «Грехи мои перед Тобою, и если Тебе угодно взять нынче мою душу, я готов, о Господи».

Страшнее смерти и нестерпимее физических страданий – было для светлой души Корнилова то темное многоимянное преступное, жадное и злобное, что копошилось и ползало на его прямом пути, тормозя и мешая: двуличные шептуны, кабинетные заговорщики, невежественные всезнайки, ложные патриоты, переносчики слухов, трусливые пройдохи, строящие на крови свою жизнь, секундную карьеру. Как должно было терзаться это великое пламенное сердце, когда перед ним гнила и разлагалась чудеснейшая армия в мире, а предатели и дураки соревновались в том, кто скорее свалит Родину в бездонную пропасть.

Русский солдат, русский офицер, русский подвижник и великомученик, подлинный сын земляного русского народа – вот кто был Корнилов. Большевики сожгли его тело и развеяли прах по ветру. Но образ его жив в каждом честном русском сердце, запечатлён в нём тверже, чем в мраморе и бронзе, а чистое имя его уже обвеяно прекрасной возвышенной, бессмертной легендой, на много лет опередившей историю и монументы.

Борис Суворин, офицер, писатель

Утром, 31 марта (по старому стилю, – прим. Редакции), я узнал, что генерал Корнилов убит. В 7 ч.20 мин. этого утра большевистская граната ворвалась в маленький домик, занимаемый генералом Корниловым, который в этот момент только что, после бессонной ночи, собирался прилечь. Силой разрыва его бросило о стенку крошечной комнаты, где он находился со своим адъютантом Долинским, и смертельно его контузило. Не тронутый каким-то чудом Долинский и другой адъютант текинец Резак-бек, подняли генерала, вынесли из домика и положили в нескольких шагах на высоком берегу Кубани. Корнилов вздохнул и, не приходя в сознание, скончался. Так окончилась удивительная жизнь–подвиг этого великого патриота.

В ту же ночь новый командующий, генерал Деникин увел армию из-под Екатеринодара на север. Настроение в армии было подавленное. Четырехдневные жестокие бои у Екатеринодара не дали желательных результатов. Усталая армия, почти без артиллерии, нанеся громадный урон красным (по сведениям большевиков они потеряли более 11000 человек), разбивалась о неистощимые красные резервы. Потеряв более тысячи бойцов, она, лишилась и обожаемого вождя.

С неутомимой энергией, генерал Деникин сумел вывести эту разочарованную армию ночными и дневными переходами в немецкую колонию Гначтау (Колонка тоже).

Здесь решено было (20 апреля) похоронить ген. Корнилова.

Знали об этих похоронах всего несколько человек. Похоронили его ночью вместе с его другом, первым командиром Корниловского полка, полковником Нежинцевым (убитым за сутки до Корнилова). Едва ли пять-шесть человек, не считая верных текинцев, не говорящих по-русски, знали место погребения. Ни креста, ни возвышения не было над этой могилой. Была надежда, когда-нибудь в будущем, вывезти его тело из Кубанской степи. Но рок судил иначе.

Подсмотрел ли какой-нибудь немец-колонист эти тайные похороны, и проговорился (хотя в общем немцы-колонисты к нам отнеслись очень хорошо), так и осталось неизвестным.

Когда в июле того же года Добровольческая Армия, набравшись новых сил, взяла Екатеринодар, решено было торжественно похоронить первого вождя Добровольческой Армии. Вдова его была вызвана в Екатеринодар, и тут её ждало новое горе.

Тела Корнилова не оказалось в Гначтау. Большевики вырыли его (Нежинцева оставили), привезли в Екатеринодар, и здесь произошло безобразнейшее надругательство над телом героя. Его возили по городу на посмешище озверелой черни, не было той гадости, перед которой останавливались устроители красного «праздника». В конце концов, тело сожгли и развеяли прах. Такова была трагическая участь человека, всю жизнь свою посвятившего Родине. Непонятый, преданный русскими, пленник русской революции, убитый после бегства из австрийского плена русским снарядом, он не нашел последнего покоя в русской земле. Русские же люди надругались над ним и сожгли его тело.

На высоком берегу Кубани, там, где вождь отдал Богу свою чистую душу, был поставлен крест. Другой крест стоял в комнате, в которой генерал Корнилов был смертельно ранен.

Теперь и крест и белый домик снесены врагами, дабы ничто не напоминало среди их скотского торжества о памяти великого героя и патриота.

Борис Никитин, офицер, писатель

31 марта 1918 года погиб Л.Г. Корнилов. За эти три года многие, стараясь оправдать ошибки и преступления, пытаются бросить тень на его светлый облик. Лгут на мертвого. Но так как этот мертвый пал на глазах всего народа, и жертвы жизнью от него отнять не смеют, то враги придумывают новое измышление: «Честный солдат, но мол, плохо разбирался в политике». Конечно, затем как по гладкой канве, вышивают изворотливой рукой уже любые узоры. В памяти оживают дни, когда я имел большое счастье близко наблюдать деятельность Лавра Георгиевича.

То был 17-й год.

Оказавшись на посту Верховного Главнокомандующего, и настрадавшись перед тем от Петроградского безволия и вытекающей из него потрясающей бестолочи, Л.Г., естественно, видел единственное спасение России именно в упорядочении Петроградской обстановки.

22-го августа я приехал по делам в Ставку. Окончив свои дела, и 23-го августа зашел в дом Верховного Главнокомандующего и просил его адъютанта (шт.-ротмистра Корнилова) доложить о себе генералу. Немедленно был принят. Он встретил меня фразой:

– А правда, в Петрограде нельзя работать? Бесцельно и бесплодно» (ему было известно, что я ушел с должности генерал-квартирмейстера Петроградского Военного Округа).

– Тяжелые условия снизу, отсутствие поддержки и твердого курса сверху. У Керенского только непрерывное искание популярности….

Мы долго говорили о Петрограде. О, как мне была понятна вся горечь его заключений. Далее в разговоре я, между прочим, сказал Корнилову, что лично слышал от некоторых членов Временного Правительства и Главнокомандующего Васильковского, что он, Корнилов, составил «заговор» против Временного Правительства. При этих словах Корнилов встал из-за письменного стола, пошел к двери, быстро ее открыл, заглянул в соседнюю комнату, очевидно проверяя, не подслушивает ли нас кто-нибудь, затем вернулся, стал передо мною и, судорожно сжав руки, сказал:

– Только потому, что я не кидал бомбы в Николая II, они меня считают контрреволюционером. Видит Бог, – никаких заговоров!

Через несколько часов, когда я ожидал на Могилевском вокзале обратного поезда, прибыл поезд из Петрограда. Из вагона вышел Львов и поздоровался со мной. Таким образом, свидетельствую, что за несколько часов до прибытия Львова, у Корнилова и в мыслях не было составлять заговоры: еще по прежней совместной службе, я пользовался полным доверием Л.Г. и узнал бы одним из первых о его намерениях.

Далее произошло вот что: Львов явился к Корнилову со словами: «Я к Вам от Керенского». В ответ на первые вопросы Львова, Корнилов тщетно продолжает требовать введения смертной казни в тылу. Но как раз в эти часы немцы берут Ригу. Большевики готовят выступление, которое беспокоит не только Керенского, но и Бьюкинена (посол Великобритании в Росси, – прим. Редакции).

Под влиянием этих факторов, во втором разговоре с Львовым, Корнилов уже указывает на необходимость более действительных общих мер: «Верховная Власть – Верховному Главнокомандующему, независимо от того, кто бы он ни был». Львов предлагает в свою очередь: «А может быть просто Верховный Главнокомандующий – Председатель Временного Правительства?..». Корнилов сразу соглашается, и на слова Львова, посланные Керенским: «Кто же, как не Вы» – Корнилов кивает головой. (Буквальное выражение Львова). При этом для будущего кабинета, Корнилов указывает две фамилии: Керенского, министром юстиции, и Савникова, военным министром.

В словах Корнилова: «Верховный Главнокомандующий Председатель Временного Правительства, независимо от того, кто бы он ни был», ярко выразилось его самоотверженное служение Родине, чуждое личных выгод. Таким он был, таким и смотрит на нас в этом решении. Не он себя выдвигал, а как бы получал назначение от самого Керенского через Львова.

Что же произошло позже?

Львов возвращается в Петроград, Керенский, начав вести с Корниловым совершенно секретные переговоры, сразу обрывает их, затем, сначала через своих приближенных, делает их общим достоянием и, наконец официально – ответ Корнилова на свое собственное предложение выставляет как требование захвата власти. Для чего же ездил Львов, да еще обращался не прямым путем – через начальника штаба, а при помощи каких-то безответственных ординарцев, рискуя быть непринятым, что едва и не произошло на самом деле? Почему же в официальных извращенных воззваниях Временного Правительства тогда не были помещены столь значительные слова Корнилова: «…независимо от того, кто бы он ни был.»

И прав был Корнилов, воскликнув с негодованием: «Произошла великая провокация».

Да! Вздрогнула от зависти тень Азефа…

(Здесь автор, судя по всему, имел ввиду Евно Азефа, известного революционера-провокатора от партии эсеров. Он, являясь секретным сотрудником Департамента полиции, принимал активное участие в террористической деятельности, возглавлял Боевую организацию эсеров. Сдал полиции членов летучего боевого отряда, которые впоследствии были повешены. Прим. Редакции).

В оправдание себя компания Керенского называла проектируемое Корниловым Правительство «недемократичным». Если принять во внимание, что Корниловым были названы только два кандидата в министры – Керенский и Савинков, то ясно обнаруживается вся нелепость подобной выдумки. Господа «обвинители» должны помнить, что Завойко, на которого они кивают, даже он протянул Львову белый лист бумаги, и предложил вызвать для составления кабинета каких угодно политических деятелей.

Судьбе было угодно, чтобы я снова поступил на службу: 4-го сентября я принял штаб Туземного конного корпуса (старой «Дикой» дивизии). 7-го сентября, через станцию Дно, где стоял штаб, проходил поезд новой Директории (Керенский, адмирал Вердеревский и генерал Верховский). Они ехали из Петрограда в Ставку, в первый раз после ареста Корнилова. Командир Корпуса приказал мне сесть в этот поезд и убедить Керенского отпустить на Кавказ разваливавшийся корпус. На перроне меня увидел Верховский и пригласил к себе в вагон. Мне было известно, что он всемерно поддерживал Керенского, за что получил и генерала и пост Военного Министра, и портфель члена Директории.

Верховский с места начал мне говорить:

– Вот Корниловское дело! Лучшие военные люди! Какие громкие имена! Это совсем не восстание, просто недоразумение.

Через несколько минут вошел начальник кабинета Керенского, Барановский, который так же за «верность» был «пожалован» в генералы. Увидев генеральские погоны, я сказал ему: «Уже генерал!!!» (Мы давно знали друг друга). Мой тон кольнул Барановского, и он, запинаясь и отворачиваясь, ответил: «Честному человеку такая награда унизительна…».

Затем состоялось мое последнее свидание с Керенским. Он сам заговорил на жгучую тему. Конечно, я отнюдь не ожидал, что Керенский будет высказываться, но и то, что я услышал, было достаточно показательно и для него характерно. С одной стороны он заявил, что «Петроград можно было взять одним полком», а с другой, всему происшедшему старался придать вид незначительности: «Не было никакой оппозиции, а всего несколько человек виновных». Это после его поведения в Зимнем Дворце и истерических возгласов: «Я покажу, что я верховная власть». При разговоре присутствовал Барановский.

И так Керенский ехал в Ставку Верховным Главнокомандующим и Председателем Временного Правительства, то есть пунктуально воспроизвел конструкцию власти того человека, которого все они называли плохим политиком. Однако, он не остановился ни перед чем, чтобы убрать ненавистного ему сильного и популярного Л.Г. Достаточно вспомнить, как в конце августа прибыли в Петроград «товарищи кронштадтцы» и занимали ответственные участки фронта. А для охраны Зимнего дворца Керенский призвал самых большевиствовавших матросов с крейсера «Аврора».

Еще в августе, Керенский предпочел отдать Россию большевикам.

Корнилов же, предвидя гибель страны от настроения правящих верхов и низов, боролся до последней минуты.

И, как ни стараются враги, память о нем и по этой исторической странице остается чистой и неуязвимой.

Подробнее о событиях, приведших к Октябрьской революции см. книгу «1917 год. Очерки. Фотографии. Документы»


27 августа 2019


Последние публикации

Выбор читателей

Владислав Фирсов
8370545
Александр Егоров
940827
Татьяна Алексеева
775904
Татьяна Минасян
319186
Яна Титова
243109
Сергей Леонов
215717
Татьяна Алексеева
179142
Наталья Матвеева
176557
Валерий Колодяжный
171204
Светлана Белоусова
157271
Борис Ходоровский
155356
Павел Ганипровский
131006
Сергей Леонов
112002
Виктор Фишман
95617
Павел Виноградов
92450
Наталья Дементьева
91736
Редакция
85313
Борис Ходоровский
83213
Станислав Бернев
76847