В одном из интервью известный французский физик, академик Жолио Кюри сказал: «Если бы меня спросили, кого я считаю самой сильной и привлекательной личностью среди плеяды борцов против фашизма, я бы без колебаний ответил: Николая Ивановича Кузнецова, великого гуманиста, уничтожавшего тех, кто хотел уничтожить человечество».

Утром 12 февраля 1944 года темно-серый «пежо» с водителем и двумя пассажирами в салоне подъезжал к шлагбауму поста полевой жандармерии у села Куровицы неподалеку от Лемберга — такое немецкое название носил в то время город Львов. Командир поста майор фельджандармерии Кантер, подойдя к легковушке, потребовал у троих людей в форме немецких военнослужащих документы и разрешение на выезд из прифронтового Лемберга с подписью военного коменданта города. Никакого разрешения не было, а настоящие, «железобетонные» документы имел только водитель. Старший машины гауптман Пауль Зиберт вместо ответа дважды выстрелил в майора из парабеллума, а с заднего сидения «пежо» через опущенное заранее стекло по жандармам длинными очередями ударил МР-40 Яна Каминского. Иван Белов нажал на газ, и серый автомобиль, снеся шлагбаум, под ответным огнем рванул вперед. Уцелевшие на блокпосту жандармы, дождавшись подкреплений, организовали преследование. «Пежо» с беглецами на простреленных скатах проехал метров 800. Далее преследуемые отобрали пароконную повозку у проезжавшего мимо — на свою беду — польского крестьянина и ушли через размокшую пашню. Техника немцев следом пройти не смогла, и трое в немецкой форме скрылись в лесу. Этим эпизодом с перестрелкой на жандармском посту заканчиваются известные страницы жизни Николая Ивановича Кузнецова, Яна Каминского и Ивана Белова. Далее версии их гибели разнятся, вплоть до самых невероятных и экзотических. Хочу предложить вашему вниманию наиболее, по моему мнению, правдоподобную версию, подкрепленную показаниями свидетелей и участников событий февраля-марта 1944 года в лесах Львовщины.

Целью Кузнецова и его группы боевиков было добраться до Кракова, чтобы там продолжить отстрел нацистских бонз, эвакуированных из Украины. Но документы были «засвечены», а новые могли изготовить только в отряде Медведева «Победители». Отряд уже перешел линию фронта и соединился с наступающими советскими войсками, поэтому Николай Иванович решил перейти линию соприкосновения советских и вражеских частей как можно скорее.

Вообще с момента прибытия группы ликвидаторов во Львов все пошло наперекосяк. Полученные резервные явки не работали. Хозяева конспиративных квартир к тому времени или погибли, или были арестованы, или сбежали из города. Пришлось остановиться у дальних родственников Каминского на улице Мицкевича, 2.

Документы не выдерживали никакой критики. В сентябре 1948 года в одном из советских лагерей для военнопленных был разоблачен скрывавшийся под вымышленным именем Германа Рудаки бывший начальник IV отдела Львовского СД, начальник гестапо Галиции гауптштурмфюрер СС Краузе. На допросе он показал, что гауптман Зиберт, проникнув в львовский штаб немецких военно-воздушных сил на Валовенштрассе, 11/А, в бюро подполковника Петерса 31 января 1944 года около 17 часов 20 минут, предъявил напечатанное удостоверение примерно следующего содержания: «…капитан полиции безопасности уполномочен…». Но опытному штабисту Петерсу было известно, что в полиции безопасности нет звания «капитан», а есть «гауптштурмфюрер СС».

Петерс, попросив подождать, взял удостоверение и вышел из бюро. Зиберт, заподозрив неладное, догнал его на лестнице и пытался вырвать у подполковника удостоверение. Между ними произошло вооруженное столкновение, в ходе которого Ганс Петерс был смертельно ранен. Застрелен был и оказавшийся рядом ефрейтор Зайдель. Подполковник перед смертью успел сказать гестаповцам: «в меня стрелял капитан Зиберт».

Так открылась еще одна неизвестная страница биографии Николая Ивановича. Но как он вообще попал в этот штаб и что хотел предпринять — неизвестно. Этого задания Кузнецову не давали. Вскоре выяснилось, что разрешение на передвижение за пределами города у партизан было устаревшей формы и к тому же заполнено неправильно, с грамматическими ошибками. Пришлось прорываться с боем...

Спустя несколько дней группа Зиберта оказалась в Ганечевском лесу, здесь разведчики набрели на прятавшуюся от немцев в глубоком овраге партизанскую группу самообороны из львовских евреев, возглавляемую Оиле Баумом, и двух больных тифом партизан из отряда Медведева — Федора Приступу и Василия Дроздова (оба погибли вскоре после конца войны при невыясненных обстоятельствах). Здесь Кузнецов написал отчет о проделанной на Львовщине диверсионно-разведывательной работе и, направляясь в сторону линии фронта, взял его с собой. После того, как этот документ попал в руки бандеровцев, они без труда установили личность немецкого офицера. Взяв у Баума двух проводников — местного паренька Самуила Эрлиха и еще одного юношу, «офицер вермахта» и два «немецких солдата» вскоре двинулись дальше. На этом бесспорные факты исчерпываются, дальше уже следуют довольно запутанные и зачастую взаимоисключающие реконструкции. Наиболее вероятно, что 9 марта 1944 года Кузнецов и его товарищи, уже ясно слышавшие канонаду приближающегося фронта, остановились на отдых в селе Боратин на Львовщине, в доме крестьянина Степана Голубовича. Отдых советских агентов был, однако, прерван появлением в крестьянском доме нескольких бойцов Украинской Повстанческой армии. Кузнецов заговорил с пришедшими на хорошем немецком языке, что в сочетании с немецкой военной формой Пауля Зиберта и его спутников убедило бойцов УПА в том, что трое задержанных — действительно военнослужащие вермахта. От них Николай Иванович узнал, что ему, Каминскому и Белову никакая опасность не угрожает: всех «бродячих немцев» украинские националисты, иногда накостыляв по шее, обычно отпускают на все четыре стороны, правда, отобрав при этом оружие.

А вот что рассказал через много лет, в 2005 году, бывший боец бандеровской роты под командой сотника Черныгоры Петр Якимив. Ветеран УПА утверждал, что в один из первых мартовских дней 1944 года он и другие бойцы-националисты из роты УПА, носившей романтическое название «Гуцулка», задержали в одном из домов села Боратин троих мужчин в немецкой униформе, старшим из которых был гитлеровский обер-лейтенант. И у Якимива, и у других бойцов отряда не возникло никаких сомнений в том, что они задержали именно военнослужащих немецкой армии. «Гуцулы» собирались отпустить задержанных, потребовав, однако, от них сдать все имевшееся оружие. Во время же разоружения случайно взорвалась граната, которую имел при себе обер-лейтенант (по мнению Якимива, взрыв боевой гранаты произошел именно случайно, вследствие небрежного обращения с нею офицера-гитлеровца). От осколков гранаты немецкий офицер погиб, получили серьезные ранения также и несколько бойцов «Гуцулки». И лишь впоследствии, утверждает Якимив, он узнал, какого «немецкого» офицера они задержали тогда. Достоверно известно, что еще до встречи с националистами, прекрасно понимая, что немцы усиленно разыскивают гауптмана Пауля Зиберта, Николай Иванович просто срезал со своих погон одну звездочку, «понизив» себя до прежнего звания обер-лейтенанта. Рассказ бандеровца подтверждается, таким образом, даже в такой, мало кому известной мелочи.

Хозяин хаты Голубович много лет спустя показал, что в конце февраля или в начале марта 1944 года в доме находились, кроме него и жены, мать — Голубович Мокрина Адамовна (умерла в 1950 году), сын Дмитрий, 14 лет, и дочь 5 лет (впоследствии умерла). В доме свет не горел. Ночью, примерно около 12 часов, когда в хате еще не спали, залаяла собака. Жена, поднявшись с койки, вышла во двор. Возвратившись в дом, сообщила, что из леса к дому идут люди. После этого она стала наблюдать в окно, а затем сообщила мужу, что к двери подходят немцы. Неизвестные, подойдя к дому, стали стучать.

Когда дверь отворили, неизвестные в немецкой форме вошли в дом, и жена зажгла свет. Мать поднялась и села в углу около печки, а неизвестные, подойдя к селянину, спросили, нет ли в селе большевиков или участников УПА? Спрашивал один из них на немецком языке. Хозяин ответил, что ни тех, ни других нет. Затем они попросили закрыть окна и дать какой-нибудь еды. На стол выставили хлеб и сало, и, кажется, молоко. Глава семейства тогда удивился тому, как это два немца могли пойти ночью через лес, если они обычно днем-то боялись туда соваться.

Перед тем, как покушать, один из неизвестных на немецком языке и на пальцах объяснил ему, что они три ночи не спали и три дня не ели. Что их было пять. Три человека уехали автомашиной на Золочев, а они двое остались.

Вот тут начинаются разночтения. В показаниях Якимива немцев трое, а у хозяина хаты — двое. По приметам пришельцы были похожи на Кузнецова и Каминского. Где же Белов? Быть может, уже погиб в какой-нибудь перестрелке? И где проводники-евреи?

В пользу того, что это Кузнецов и Каминский, косвенно говорит и то, что с хозяевами по-немецки постоянно общается только офицер, изредка солдат. Известно, что Ян Каминский немецкий слегка понимал, а Иван Белов на языке Гетте и Шиллера не знал ничего, кроме «хендехоха». В послевоенных показаниях другого бывшего оуновца «Гуцулки», Петра Куманца «Скибы», националисты задержали тогда в хате не трех, а тоже двух немцев.

Сев за стол и сняв пилотки, неизвестные стали есть, автоматы держали при себе. Примерно через полчаса в комнату вошел вооруженный участник УПА с винтовкой и отличительным знаком на шапке «Трезуб», кличка которого, как стало известно позднее, была «Махно». «Махно» сразу подошел к столу и пожал неизвестным руки, не говоря с ними ни слова. Они также молчали. Затем подошел к хозяину, сел на койку и спросил тихонько — что за люди? Степан ответил, что не знает, а через каких-то минут пять в хату начали заходить другие участники УПА, которых вошло человек восемь, а может быть, и больше. Кто-то из оуновцев дал команду выйти из дома хозяевам, но второй крикнул: не нужно, и из хаты никого не выпустили. Затем какой-то из «Гуцулов» по-немецки дал команду неизвестным «Руки вверх!».

Ночной гость высокого роста поднялся из-за стола и, держа автомат в левой руке, правой махал перед лицом и, как вспоминал Голубович, говорил им, чтобы не стреляли. Оружие участников УПА было направлено на вышедших из леса гостей, один из которых продолжал сидеть за столом. «Руки вверх!» — давалась команда раза три, но неизвестные руки так и не подняли. Высокий немец продолжал разговор: как понял хозяин хаты, спрашивал, не украинская ли это полиция. Бандеровцы ответили, что они — из УПА, а немец ответил, что это не по закону.

Националисты опустили оружие, кто-то из них подошел к немцам и предложил все-таки отдать автоматы, и тогда высокий блондинистый немец отдал его, а вслед за ним отдал и второй. На столе начали крошить табак, участники УПА и неизвестные стали закуривать. Прошло уже минут тридцать, как ночные посетители в немецкой форме встретились с людьми из «Гуцулки». Неизвестный с офицерскими погонами, предположительно Кузнецов, первый попросил закурить.

Затем он, свернув самокрутку, стал прикуривать от лампы и нечаянно или нарочно затушил керосинку, но в углу около печки слабо горела вторая лампа. Степан попросил жену подать лампу на стол. Он заметил, что офицер стал нервничать, а участники УПА поинтересовались у него, в чем дело. Офицер, как понял Голубович, искал зажигалку по карманам. Но тут хозяин увидел, что все бандеровцы бросились от неизвестного в сторону дверей, но не смогли открыть ее в спешке, и тут грохнул сильный взрыв, полыхнул сноп пламени. Второй неизвестный перед взрывом гранаты нырнул на пол под койку.

После взрыва Степан взял малолетнюю дочь и встал около печки. Жена его выскочила из хаты вместе с оставшимися бандеровцами, которые в панике сломали дверь, сорвав ее с петель. Второй немец небольшого роста что-то спросил у лежавшего на полу раненого. Тот ответил по-русски — «не знаю», после чего второй, выбив оконную раму, выпрыгнул из окна дома с портфелем. Взрывом гранаты были ранены жена крестьянина — легко, в ногу, и мать — тоже легко, в голову. Ранены четыре участника УПА, в том числе «Скиба» и «Черногора», о чем стало известно из разговоров, кажется, через неделю после случившегося. За окном минут пять слышна была сильная стрельба из винтовок в той стороне, куда бежал немецкий солдат с портфелем. После этого Голубович ушел с ребенком к соседу, а утром, когда вернулся домой, увидел второго своего ночного гостя мертвым во дворе около ограды, лежавшего лицом вниз в одном белье. Был ли взрыв случайным, или Николай Иванович, что-то заподозрив, решил не сдаваться живым — из показаний этого свидетеля не совсем ясно.

Как было установлено допросами других свидетелей, Николаю Кузнецову при взрыве гранаты оторвало кисть правой руки и он получил тяжкие ранения в область лобной части головы, груди и живота, отчего вскоре и скончался.

Тела погрузили на конную повозку соседа Голубовича Спиридона Громьяка, вывезли за село и, раскопав снег, положили останки возле старого ручья, засыпав хворостом.

Через неделю в село вошли немцы и во время рытья окопов наткнулись на человеческую руку, торчащую из-под земли. Немецкий офицер, увидев труп в форме вермахта, рассвирепел и приказал сжечь «бандитское село». Крестьяне, побоявшись расправы, указали на дом Григория Росоловского в соседнем селе Чорныци, где находились на лечении четверо оуновцев, посеченных осколками гранаты Кузнецова, — «Черногора», стрелки «Скиба», «Серый» и еще один.

Выздоровев, «Черногора» и двое других уехали от Росоловского, и в доме остался только «Серый». Его закололи штыками, убив также и санитарку Стефанию Колодинскую. Судьба других участников тех событий так же незавидна: командиров УПА «Ореха» и «Черногору» захватили чекисты в начале 1950-х, сотник «Темный», окруженный оперативно-военной группой МГБ, перерезал себе горло.

Немцы велели крестьянам перезахоронить своего, как они считали, камрада.

Националисты, заполучив собственноручно написанный отчет знаменитого ликвидатора, решили сыграть с немцами в незамысловатую и известную всем спецслужбам игру — торговать несуществующим товаром и пытаться сорвать банк с помощью фальшивых тузов. Поставили немцам условие: отдадим русского разведчика вам, если вы освободите находящихся в концлагере жену и детей Николы Лебедя. Бандеру тогда немцы держали под арестом, и Лебедь его фактически замещал. Немцы согласились их хорошо кормить и обещание выполнили, но вскоре поняли, что их водят за нос, и контакты с УПА прервали. Отсюда, вероятно, и происходят все разночтения с датой и местом гибели Николая Ивановича.

Поиски могилы легендарного разведчика продолжались долгие годы. На территории Западной Украины еще не один год шли войсковые операции и бои местного значения. Люди просто боялись показать могилу Николая Кузнецова: по ночам убивали со звериной жестокостью и за более мелкие попытки сотрудничества с советской властью. Бывшие партизаны и сотрудники КГБ опросили сотни жителей, изучили массу уголовных и розыскных дел относительно членов ОУН и УПА, пешком прошли предполагаемый маршрут группы Кузнецова к линии фронта. Наконец удалось уговорить одного из свидетелей захоронения, пообещав ему выпустить арестованных за пособничество украинским националистам родственников и вернуть кое-кого из ссылки. К расследованию присоединился ассистент кафедры судебной медицины Львовского медицинского института Владимир Зеленгуров.

Место, где немцы перезахоронили Кузнецова, было все-таки найдено.

16 сентября 1959 года в урочище Кутыкы прибыли для проведения эксгумации сотрудники львовского УКГБ Рубцов, Дзюба, Струтинский, помощник областного прокурора Колесников, судебный эксперт Зеленгуров и свидетели — боратынцы Громьяк. До сумерек 17 сентября останки были найдены. Возникла задача их идентификации на предмет принадлежности Николаю Кузнецову.

25 сентября 1959 года во Львовском городском судебно-медицинском морге провели исследование эксгумированных костей, составили протокол. Оказалось, что костные останки (103 фрагмента) принадлежат мужчине 33–35 лет, ростом 175,4 см, смерть которого наступила около 15 лет назад.

Имели место значительные повреждения лицевого отдела черепа, ключицы, костей грудины, кисть правой руки отсутствовала вовсе. «Согласно характера и расположения повреждений, травма могла быть вызвана металлическими осколками гранаты, разорвавшейся впереди вблизи тела пострадавшего».

На глаза Струтинскому попался труд «Восстановление лица по черепу» известного ленинградского антрополога, доктора исторических наук, профессора, лауреата Сталинской премии Михаила Герасимова из Института этнографии АН СССР, который разработал оригинальную методику восстановления прижизненной внешности человека по костям черепа путем сложных расчетов толщины и конфигурации мягких тканей в зависимости от рельефа и других особенностей черепа.

Именно Герасимову принадлежат пластические реконструкции первобытных людей, образа Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Тамерлана, погибших под Берестечком казаков и других исторических личностей.

Зеленгуров передал в Ленинград Герасимову изуродованный взрывом череп. Реставратор Сурнина тщательно склеила из фрагментов черепную коробку, фотограф Исторического музея Успенский изготовил фотографии нужных ракурсов.

Негативы черепа и прижизненной фотографии Кузнецова с прочерченными известным антропологом линиями совместили. «Сомнений не оставалось, — сообщил журналистам профессор, — портрет и череп принадлежат одному человеку. Позже мы узнали, что это был Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов».

Лишним подтверждением было то, что Кузнецов имел травму левой кисти от осколочного ранения в 1943 году, характерные следы которого имелись на останках.

Похороны Героя Советского Союза Николая Кузнецова прошли во Львове, на военном кладбище «Холм Славы», 27 июля 1960 года (всего за три месяца до зафиксированного последнего боя с западноукраинскими националистами). На нем, кроме тысяч горожан, присутствовали 120 бывших партизан-медведевцев со всего Союза.

Личность разведчика была канонизирована, он стал героем многих книг, фильмов и бесчисленных газетных публикаций. Материалы эксгумации и идентификации останков Кузнецова долгое время служили учебно-методическим пособием «Эксгумация трупа» на кафедре судебной медицины Львовского мединститута, а потом оказались в «чекистском кабинете» Высших курсов КГБ СССР в Киеве.

Дело Николая Кузнецова хранится в архивах Федеральной службы безопасности Российской Федерации и будет рассекречено не ранее 2025 года. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года за исключительное мужество и храбрость при выполнении заданий командования Николай Иванович Кузнецов был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Награжден двумя орденами Ленина (25 декабря 1943-го и 5 ноября 1944 года), медалью «Партизану Отечественной войны» 1 степени. Его негласное сотрудничество с Главным управлением госбезопасности (ГУГБ) НКВД СССР началось еще до войны. Прекрасно владевшего немецким молодого сибиряка с классической внешностью «арийца» заприметило местное Управление НКВД и в 1939 году направило в столицу на учебу. Готовили его по индивидуальной программе как специального агента.

До настоящего времени появляются «свидетельства», что Кузнецов — это этнический поволжский немец, военнослужащий гитлеровской армии, сдавшийся в плен, и даже мифический сотник УПА Ольшанский. Встречаются даже «подлинные» его письма к сестре из США, датированные 1950-ми годами. Находятся люди, которые этому искренне верят…

Его помощник Ян Станиславович Каминский, 1917 года рождения, уроженец села Житин Ровенского района Ровенской области, по национальности был поляк, служил рядовым в буржуазной польской армии, до войны и в период оккупации работал в Ровно пекарем в пекарне механического завода. Был разведчиком отряда «Победители», участвовал в операции похищения генерала фон Ильгена, боевик террористического подразделения «Блеск» Армии Крайовой, подчинявшейся польскому эмигрантскому правительству в Лондоне. Кавалер ордена Ленина (1943 г.).

Второй попутчик в последней дороге Кузнецова — Иван Васильевич Белов, 1917 года рождения, уроженец Мастырского района Саратовской области, русский. До 1941 года служил в Красной армии, в сентябре 1941-го сдался в плен под Киевом, изменив присяге Родине, добровольно пошел служить в германскую армию, так называемый «хиви» — «добровольный помощник». Затем служил шофером в Ровно, в рейхс-комиссариате Украины. Кстати, едва ли не весь штат водителей и механиков гебитскомиссариата Ровно был из числа бывших советских военнопленных. Это у него были «железобетонные» документы — ничего удивительного, они были настоящие, на его подлинное имя.

В наши дни вопрос о переносе захоронения советского разведчика, ставшего легендой, на родину, в Екатеринбург, ставился не один раз. Племянница Николая Кузнецова — Маргарита Брюханова рассказала, как глумятся украинские националисты над могилой героя: надгробная плита неоднократно была разбита, а само надгробие заливали краской и кислотой. Надо, чтобы человек, чьим именем названы улицы во многих городах России, обрел покой в родной земле.