Героиня моего повествования женщина, которая яркой кометой пронеслась по страницам истории Гражданской войны на Дальнем Востоке, никого не оставив равнодушным. О ней известно очень много и в то же время почти ничего, даже настоящее имя ее не установлено, а факты ее жизни и похождения при ближайшем рассмотрении развеиваются как дым, являясь либо фантазиями, либо откровенной клеветой.

Какие только имена ей не приписывались – атаманша Маруся, Манька-Шарабан, цыганка Маша, Мария Михайловна Глебова, Мария Глебова-Семенова, Мария Семенова, Роза Розенфельд, Мариам-ханум Нахичеванская, Мария Вотчер. Место рождения тоже выбирайте на вкус: деревня в Тамбовской губернии, цыганский табор в Бессарабии, Темир-Хан-Шура (ныне Буйнакск) на Кавказе. Вот только место упокоения известно доподлинно: Египет, Каир, греческое православное кладбище в Старом городе.

Пресса про нее писала разное. По одной из версий Глебовой она была по первому мужу – вице-губернатору Саратовской губернии, а на Дальний Восток сбежала от опостылевшего мужа. Субсидируемая Семеновым газета «Русский Восток» сообщала, что Маша — дочь простого крестьянина, на которой женился, сгорая от страсти, уже не саратовский вице-губернатор, а вовсе даже тамбовский губернатор. Но Глебова и в этой ипостаси бежала от нелюбимого мужа в Сибирь.

По другой Маша была дочерью тамбовского крестьянина, в юности служила горничной у помещицы Кашкаровой в городе Козлове. В доме часто бывал дальний родственник, лицеист Юрий Каратыгин, в которого она влюбилась. Юрий научил девушку играть на гитаре, что помогло ей в дальнейшем. Летом 1918 года в город ворвались красные. Молодые люди успели добежать до поезда, но Юрий был застрелен на подножке вагона. Девушку буквально втащили в вагон попутчики. От прежней жизни у нее осталась только гитара. Поезд увез её в Забайкалье, на станцию Даурия. Там она стала певичкой у армянина-ресторатора. В своих мемуарах «Семейная хроника» об этом подробно рассказала писательница Татьяна Александровна Аксакова-Сиверс, мать которой, Александра Гастоновна Сиверс, лично встречалась с Машей Семеновой-Глебовой как на Дальнем Востоке, так и за границей, а еще якобы хорошо ее знала до революции, т.к. их с помещицей Кашкаровой имения были по соседству. Красивая история. Вот только гардемарин Константин Слюз в своих воспоминаниях пишет, что встретил Марию в октябре 1917, за несколько дней до революции во Владивостоке на балу в Морском офицерском собрании в честь приезда гардемаринов из Петрограда: «Среди приглашенных оказалась «цыганка Маша», будущая походная жена атамана Семенова. За ней волочился целый хвост гардемарин…. Там ее выбрали «королевой бала». Слюз хорошо ее знал, Мария приняла впоследствии участие в судьбе его самого и еще четверых гардемарин в Забайкалье. Ну не было тогда еще ни белых, ни красных. Не могли в Морское собрание пустить кафешантанную певичку. В ресторан на станции Даурия в полосе отчуждения КВЖД она могла попасть после установления советской власти во Владивостоке, однозначно. Там она пела под гитару знаменитые в период революции куплеты «Ах, шарабан мой, американка, а я девчонка и шарлатанка…», отсюда и прозвище. По воспоминаниям современников была, что называется, неплохо сложена и чертовски хороша собой.

В начале 1918 года в привокзальном армянском ресторанчике «Палермо» на станции Даурия она познакомилась с Григорием Семёновым, который в то время находился в официальном браке и даже имел ребёнка. Говорят, что однажды, услышав, что из-за полного отсутствия средств (не было денег даже на корм лошадям) отряд атаману придется распустить, Мария завязала в платок свои золотые колечки и сережки, пришла к Семенову и попросила принять ее пожертвование. Как-то так совпало, что именно в этот период к атаману со всех сторон потекли деньги. Суеверный Семенов решил, что этим он обязан Маше. Довольно скоро некогда «повязанная на русский манер платочком» хорошенькая молодая женщина обзавелась соболями и жемчугами и даже собственным поездом. Известно, что в те годы Мария пользовалась популярностью среди простого народа, к ней то и дело обращались за помощью. Репортеры тех лет называли её «божественным цветком» и «небесным лотосом».

Семенов влюбился в нее так, что бросил своих жену и сына Вячеслава (1915 г.р.). Он развелся с первой женой Зинаидой Дмитриевной, дочерью генерала Манштейна. Хотя все разводы и венчания атамана не подтверждены документально, если честно. Церковный развод получить было архисложно. Ведь почему-то когда через несколько лет Григория Семенова держали в американской тюрьме, Зинаида Дмитриевна объявила репортерам, что является единственной законной женой. Возможно, что так оно и было, и если она не давала ему согласия на развод, то все его последующие браки и даже дети незаконны.

С той поры почти на два года Мария Михайловна стала сожительницей (по другим данным, законной женой) и «атаманшей» Забайкальского казачьего войска. Имея большое влияние на Семёнова, она вскоре распространила своё влияние и на подчинённых атамана.

Для борьбы с растущим влиянием Глебовой ее недоброжелатели распустили слух, что атаманша Маша — крещеная еврейка из Иркутска, ее настоящая фамилия Розенфельд. Девчонкой она якобы сбежала из родительского дома, была проституткой, потом стала кафешантанной певичкой. Заодно эта версия объясняла загадочную историю формирования Семеновым легендарной еврейской пехотной роты — вообще-то, вещь для казачьего войска немыслимая. Хотя этот казус легко объясняется, ведь «кровавый палач» Семенов был сторонником религиозной толерантности. В период его пребывания у власти религиозные конфессии в Забайкалье получили равные права. Атаман также проводил политику предоставления культурно-национальной автономии проживавшим в Забайкалье нерусским народам. Следовательно, по наивному суждению атамана, в армии должны были служить представители всех конфессий и национальностей.

Интересно, что все, кто пишет о Семенове, стараются упомянуть эту самую роту как доказательство широты взглядов атамана и как героическую борьбу евреев с красными.

Читал я как-то воспоминания одного из этих «золоторотцев». Весьма забавно описывается, как еврейская рота все время формировалась при каких-то складах и допереформировывалась, перейдя вместе со складами на сторону красных. Потом, при советской власти, участники данного гешефта без стеснения получали усиленный паек красного партизана. Сплошной анекдот! А вот про проституцию, скорее всего клевета. Опять же вернемся во Владивосток октября 1917 года. Деятельность проституток регулировалась законом, осуществлялась под надзором полиции и представить себе проститутку в Морском собрании, да еще выбранную королевой бала – это надо обладать буйной фантазией на грани клинического сумасшествия.

Часто ее называют женой атамана Семенова, настолько часто, что это может быть и правдой. Кстати, насчет жены, известно, что вскоре после покушения на Семенова в Мариинском театре, был устроен грандиозный обед стоимостью 40 тыс. рублей в честь его помолвки с Машей, затем, когда она посещала Японию, кажется весной 19-го, где представляла интересы атамана в японских банках, то она представлялась Семеновой, так что, все могло быть в те революционные времена. Немного остановлюсь на покушении. Атаман всегда придерживался тезиса «Армия вне политики». Придя к власти в Забайкалье, он сохранил здесь многопартийность и даже не запретил большевистскую партию и партию эсеров!.. Встав во главе белой государственности в Забайкалье, а затем в Сибири и на Дальнем Востоке, атаман Семенов сосредоточил в своих руках всю полноту военной и государственной власти. Однако он в известной мере сохранил органы местного самоуправления и даже разрешил многопартийность на контролируемой им территории. Даже коммунисты получили возможность легальной деятельности при условии соблюдения ими закона. Они сами поставила себя вне закона, начав борьбу против Семенова. Вскоре Боевой организации Читинского ССРМ, возглавляемой казаком Григорьевым, удалось осуществить покушения на атамана Семенова и начальника его контрразведки прапорщика Валяева. 20 декабря 1918 гогда террористы Неррис и Сафонов с галерки местного театра бросили две бомбы в ложу Семенова и тяжело ранили его. Ответом стали репрессии против социалистических партий. Краевед Карабанов, который специально занимался этой проблемой, подсчитал, что за все семеновские годы в печально известных «маккавеевских застенках» были казнены около 190 человек. Для сравнения: 8 мая 1938 года в Чите были расстреляны 335 человек. За один день! И это только те, чьи имена удалось восстановить.

И чей террор страшнее? «Красный» или «белый»? Семенов, в отличие от Сталина или Ежова, приговоры о расстрелах не подписывал. Он не имел таких полномочий. Приговоры утверждал командующий фронтом, которым в те годы был троюродный брат атамана – Дмитрий Семенов. Со временем два этих человека «слились» в одного и, видя подпись «Семенов», исследователи считали, что это рука Григория Михайловича. Хотя это не так. Вернемся к нашей «просто Марии». – «Загорелая, изящная, поразительно красивая, одетая в шелка, кружева и меха, с жемчужным ожерельем на шее» – такой увидел ее священник отец Филофей, прибыв следом за ней в японскую столицу. Маша выступала здесь в качестве официальной супруги атамана. Она поселилась в гостинице «Сейокен» с баснословно дорогими номерами, произносила речи на банкетах, принимала корреспондентов, рассказывая им, что лишь благодаря ей Семенов и сумел так возвыситься, а заодно покупала себе роскошные платья и драгоценности. Как бы то ни было, любовниц у Семенова имелось много, да и жен, официально признанных, целых две, однако всем им до Машки-цыганки, как до неба пешком, потому, что красивая, экстравагантная, одетая в меха, меняющая драгоценности, так , что была прозвана японскими журналистами – «королевой бриллиантов», разъезжающая на собственном поезде, Маша была самой настоящей атаманшей.

В то время, среди широкой публики, бытовало мнение, что для того чтобы решить тот или иной вопрос, необходимо предварительно заручиться поддержкой Маши-Шарабан. Говорили даже, что Маша имеет влияние на атамана Семенова гораздо больше, чем японский капитан Куроки, военный представитель Великобритании майор Денни или военный представитель Франции капитан Пеллье. Во всяком случае, со стороны людям казалось именно так. В доме, где в Чите жил генерал Семенов постоянно толпились какие-то просители и ходатаи, но все они шли с заднего крыльца на прием к Марии Михайловне – хозяйственные вопросы Забайкалья решала именно она. Шли владельцы приисков за лицензией и охраной, шли голодные за куском хлеба, безработные в поисках работы, беженцы в надежде на какой-нибудь приют. Старожилы Читы говорили, что она не отказывала никому. И, что замечательнее всего, она была очень популярна среди простых людей и считалась заступницей угнетенных. В городе сложилось убеждение, что она открывает атаману глаза на окружающие его безобразия, а окружающие атамана безобразники планомерно вели против нее интриги. Давайте просто назовем вещи своими именами – ее любили. Автор заметки о ней в берлинской газете «Голос России» писал, что Маша отличалась «беспринципностью и жадностью, которые развиваются в молодых женщинах, принужденных добывать телом средства к существованию», и вместе с тем признавал за ней «известную широту натуры»: «В пьяные минуты готова была отдать последнее. Ее состояние оценивали в два миллиона рублей, но еврейская кровь не помогла ей разумно распорядиться деньгами. По природной доброте и легкости характера эти миллионы были пущены на ветер». Не кажется ли вам, дорогой мой читатель, что здесь налицо куча противоречий? И жадная, и еврейская кровь, и добрая, и широта натуры такая, что деньгами помогала всем страждущим, так, что от миллионов остался только дым. Правда, есть дешевенькое клише – «по-пьянке». При этом именно ей молва приписывала загадочную смерть жены начальника штаба Особого маньчжурского отряда генерала Нацвалова, тоже бывшей актрисы и красавицы, но вдобавок еще и поэтессы. В Харбине у нее был недолгий роман с Семеновым, прекратившийся после знакомства атамана с Машей. Уязвленная Нацвалова ей этого не простила и позднее, в Чите, возглавила антисеменовскую фронду: в ее доме собирались недовольные режимом, из ее салона и, видимо, из-под ее пера выходили анонимные стихотворные памфлеты на атамана и его любовницу. В итоге Нацвалова таинственно исчезла, лишь несколько месяцев спустя ее труп с отрезанной головой случайно был обнаружен в Сретенске, в заколоченном ящике. Преступление осталось нераскрытым, в качестве похитителей и убийц назывались близкие к Семенову офицеры. Многие считали их не более чем орудием в руках мстительной «атаманши», но точно так же можно предположить, что из желания выслужиться перед ней эти люди лишь воплотили в жизнь ее тайные желания. Вскоре якобы покончил с собой генерал Нацвалов. Мне видится скорее скрытая расправа атамана над заговорщиками, не надо настолько демонизировать бедную женщину, генералов смещать и убивать не ее уровень. Не довольствуясь ролью любовницы, Маша активно вмешивалась в политику. Агенты колчаковской контрразведки доносили в Омск, что она, стараясь привлечь к себе симпатии офицеров, платит за них карточные долги. Полковники и генералы добивались ее расположения, но вот барон Унгерн относился к ней враждебно – может быть, еще и потому, что слухи о семитском происхождение «атаманши» не было для него секретом, а евреев барон ненавидел со всей широтой своей души. В Забайкалье на разные лады и с разными подробностями пересказывали не то действительный случай, не то анекдот, суть которого состояла в том, что барон с солдатской прямотой указывал старому приятелю, кем, в сущности, является его подруга. «Раз как-то, – в эпическом стиле повествует один из рассказчиков, – Семенов решил посетить «орлиное гнездо» своего генерала и выехал в Даурию с возлюбленной куртизанкой Машенькой. Барон проведал об этом и послал навстречу ему курьера с ультиматумом: «С Машкой – бл…дью не приезжай. Приедешь, ее прикажу выпороть, а тебя выгоню». Пришлось Семенову оставить свою пассию где-то по дороге». Кроме как вымыслом сей пассаж у меня язык не поворачивается назвать.

А еще говорили, что подаренную атаманом Унгерну арабскую кобылицу тот назвал Машкой. Осенью 1920 года Григорий Михайлович Семенов всерьез увлекся семнадцатилетней Еленой Викторовной Терсицкой, служившей машинисткой в его походной канцелярии. Уроженка Оренбургской губернии, дочь священника, после разгрома Колчака она пришла в Забайкалье вместе с братом, каппелевским офицером. Красавица Елена Викторовна окончила гимназию в Казани, сносно владела английским и немецким языками, музицировала и писала стихи. Как сообщали харбинские газеты, невеста благородно отказалась от свадебного подарка, взамен попросив помочь деньгами интернированному в Синьцзяне земляку (по другим сведениям родственнику), атаману оренбургских казаков Дутову. Якобы жених проявил сказочную щедрость и отправил ему 100 тысяч рублей золотом. Согласно еще более сусальному варианту этой истории, таково было предварительное условие, лишь при выполнении которого Терсицкая соглашалась отдать Семенову руку и сердце. Однако люди, лично знавшие его избранницу, не обольщались относительно ее благородства. По мнению генерала Ханжина, Маша, «при своем взбалмошном характере и своей нравственной испорченности» была добрым человеком, а Терсицкая – «самолюбивая, мстительная и чрезвычайно злая». В его рассказе обстоятельства женитьбы атамана выглядят следующим образом: Семенов, при отъездах Маши не брезговавший случайными связями, прельстился красавицей-машинисткой, но та, будучи девицей неглупой, на связь не пошла, предложив жениться на ней. По уши влюбленный Семенов попался на эту удочку. Внезапная страсть вспыхивает в нем как нельзя более вовремя, прекрасная Елена помогает ему смириться и с утратой власти над Забайкальем, и с крушением монгольских планов. Вряд ли ей с такой легкостью удалось бы женить на себе атамана в зените его славы. Через несколько лет она его бросит. Отправившись на лечение в Европу, закрутит роман с корабельным эскулапом, будущим светилом нацистской Германии и будущим профессором медицины Эрихом Хайде. Григорий Михайлович даст ей развод. Детей его будет воспитывать уже следующая жена, официантка вагона-ресторана Зинаида Васильевна Батурина, с которой генерал познакомится в поезде. Она умрет в 1945 году от саркомы незадолго до освобождения Китая Красной армией.

Но вернемся к нашей героине. Она получила от атамана приличные отступные в золоте, что, скорее всего, говорит о законности ее брака. Еще раз повторюсь, что в те времена обязательно было получить согласие на развод, оно и было получено за очень хорошие деньги. Так закончилась карьера Маши-атаманши.

Далее обратимся к воспоминаниям архимандрита Спиридона (Ефимова). В 1920-м году через Читу, отец Серафим вез тело Великой княгини Елизаветы Федоровны и останки еще нескольких человек казненных большевиками (Алапаевские Августейшие мученики). Елизавета Федоровна это сестра последней императрицы, на момент ареста и гибели была настоятельницей Марфо-Мариинской обители. «Кто-то посоветовал обратиться к «Машке-Шарабан», — она, дескать, славная…». По его словам, Маша помогает им вывезти останки великой княгини Елизаветы Федоровны и ее келейницы, расстрелянных красными 5 июля 1918 года в Алапаевске, щедро оплатив переезд. 5 марта 1920 года все 8 гробов были вывезены отцом Серафимом по КВЖД в Хайлар (Внутренняя Монголия). В итоге, останки Великих князей похоронены в Пекине, а Елизаветы Федоровны в 1921 году были доставлены в Иерусалим и положены в усыпальнице храма святой равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании. Так вот, начиная с Читы, Маша оказала, как лично, так и через атамана Семенова, помощь, финансовую и организационную, отцу Серафиму в связи с его скорбной миссией. Более того, она сама присоединилась к этой миссии и таким образом оказалась на Ближнем Востоке, если точнее, то в Святой Земле. Затем бывшая атаманша поселяется в Париже, где имея свою «законную» долю золотых слитков начала новую жизнь. Писали, что она открыла ресторан «Золото атамана». Позвольте не поверить. Ага! А на дверях написала: «Открыт на золото уворованного золотого запаса Российской Империи». Нет, ресторан может и был, но не под столь кричащим и провокационным названием.

Там она в 1923 году вышла замуж за хана Георгия (Юрия) Нахичеванского – сына известного царского военачальника, бывшего генерал-адъютанта и командира Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Гуссейн-хана Нахичеванского, бесследно сгинувшего в застенках ЧК. Один из немногих военачальников оспоривший манифест об отречении и готовый двинуть гвардию на столицу империи. Не знаю как там относительно большой любви, но с этого момента нищий аристократ и бывший поручик лейб-гвардии Конного полка Юрий Гуссейнович вновь приобрел привычку курить дорогие сигары, скрученные на потных бедрах кубинских девственниц, ездить на таксо и играть на скачках и на бирже. Затем молодой хан занялся спекуляцией земельными участками, и весьма удачно. Юрий твердо взял в руки и Машу и ее претензии к Шанхайскому банку. Под его воздействием Маша превратилась в преданную жену, а претензии — в некоторую вполне реальную сумму долларов, которые он, перебравшись в Германию, старательно приумножал покупкой и продажей берлинских домов. Мама его пребывала в шоке от явного мезальянса, что отнюдь не мешало ей посещать салоны красоты и закатывать скандалы мадам Коко Шанель за неудачно приталенные платья.

18 апреля 1924 года у них родился первый ребенок — Никита, который впоследствии стал офицером Египетской армии, через год — дочь Татьяна, 21 января 1927 года — Мария. В конце 20-х годов семья Нахичеванских переехала во Французскую Сирию (Ливан), где в Бейруте Юрий создал представительство компании «Форд» на Ближнем Востоке. К Марии Михайловне обращались почтительно: ханума. Узнав о казни генерал-лейтенанта Семенова, Мария заказала молебен, и год не снимала траур. Муж не возражал.

Мария Нахичеванская прожила до 1974 года, умерла в Каире и погребена в Старом городе на кладбище греческого православного монастыря Святого Георгия. На ее надгробии указаны годы жизни 1897-1974 год, а также то, что она урожденная Vatchare, и место ее рождения Темир-Хан-Шура (ныне город Буйнакск в Дагестане). Не знаю, на каком языке написана ее якобы девичья фамилия. Если читается Вотчер, то фамилия вполне себе может быть немецкой или еврейской, а если Вачар, то тут прослеживаются армянские корни. Не у всякого шпиона столько тайн можно найти в биографии и имени.

В справочнике по русской эмиграции Мария Нахичеванская значится как литератор. Произведения, вышедшие из-под ее пера мне, к сожалению, неизвестны.