Емельян Пугачев оставил заметный след в истории государства российского. До нынешних дней историки, писатели и поэты не оставляют своим вниманием эту личность, сходясь в словесных баталиях, строя различные версии, часто противоречащие одна другой.

Мы не будем рассуждать ни о причинах возникновения этого феномена, ни о предпосылках той страшной внутренней войны, покончить с которой удалось, лишь заключив невыгодный мир с турками и перебросив с фронта боевые полки под командой самого Суворова. Хочу рассказать о личной жизни лжеимператора, о его женщинах, своею волею или невольно вошедших в его жизнь и об их судьбах, кровью и болью связанных с судьбой казака-самозванца.

В числе мер, принятых против Пугачева было приказание отыскать его жену Софью Дмитриевну, дочь казака Недюжина. Она была найдена в октябре 1773 года по месту жительства в Зимовейской станице. Как оказалось, это была женщина 32 лет с тремя детьми: сыном Трофимом, десяти лет, дочерьми Аграфеной и Христиной, шести и трех лет. Всех отправили в Казанский острог «без всякого оскорбления», чтобы уличить самозванца при поимке. При допросах обнаружилось, что Софья была не очень преданной женой и вполне заслужила то отношение, которое Пугачев продемонстрировал ей впоследствии. Скитаясь и голодая, Емельян Пугачев как-то ночью перед Великим Постом 1773 года постучал в окошко собственного дома, прося хлеба. Софья Дмитриевна впустила мужа, но под каким-то предлогом отлучившись, подло выдала станичному атаману. Среди ночи Пугачева схватили, заковали в колодки и повезли на суд в Цимлянскую станицу, откуда тот умудрился бежать и появился уже в облике императора Петра III.

Вскоре юная прелестница завоевала симпатию Пугачева, и он стал относиться к ней не как к простой наложнице, а даже стал доверять настолько, что иногда прислушивался к ее советам.

Харлова стала Пугачеву не только близким, но и любимым человеком. Трудно сказать какие чувства к своему насильнику питала сама девушка, но то, что он к ней относился с трепетом и даже какой-то нежностью – бесспорно. Только она имела право входить к нему в кибитку в любое время дня и ночи, даже во время сна, чего не могли даже ближайшие сподвижники.

Это доверие Пугачева к своей пленнице, да еще дворянке, заставляет сделать заключение, что сама Татьяна не только внешне, но и внутренне чувствовала нечто другое, противоположное страху и отвращению, которые он должен бы внушить ей началом их знакомства. Ведь на ее глазах с коменданта Татищевой крепости Елагина – ее родного отца, довольно тучного человека, живьем содрали кожу, бригадира барона Билова обезглавили, прочих офицеров повесили, а солдат и башкир, отказавшихся принимать присягу, расстреляли из пушек картечью в упор.

Или Пугачев умел завоевывать расположение к себе женщин, или тут кроется одна из тех загадок, какие представляет нам женское сердце и женская натура. Приближенные Емельяна роптали – подобное доверие, по их мнению, должно было оказываться только им, повязанным кровью, вернейшим из верных, а не бабе ненавистного дворянского сословия. В общем «променял атаман казаков на бабу».

Поставили вопрос ребром – удалить подлую подальше, но предводитель уперся, не желая слушать никаких разумных доводов. Так или иначе – среди заснеженной улицы осенью 1773 года застрелили безжалостно прелестницу Харлову вместе с братцем ее во время отсутствия Пугачева. Виновных сыскать не удалось

Лихому самозванцу была нанесена серьезная душевная рана. Емельян долго скорбел о роковой потере Татьяны: «Без нее померк божий свет для меня». Пил горькую, мучился. Пока на горизонте не появилась блудная жена войскового старшины Прасковья Гавриловна Иванаева.

Говоря о женщинах Пугачева нельзя обойти эту интереснейшую личность. Незадолго до бунта, имея от роду двадцать шесть лет, она по какой-то причине оставила мужа и жила отдельно от него. Муж служил в Татищевой крепости, а она – в своем доме в Яицком городке. Прасковья слыла в Яицком женщиной непорядочной, на язык невоздержанной. Имела несколько любовников, что в казачьей среде строго осуждалось, словом была в городе человеком заметным и как сейчас бы сказали личностью эмансипированной и феминизированной до безобразия.

По требованию негодующего общества высекли однажды за блуд зарвавшуюся потаскушку на площади в базарный день. Прасковья Гавриловна, славой дурной наделенная, обиды не простила. При штурме Яицкого городка мятежниками она, переодетая казаком, примыкает к ним и мстит за учиненные унижения. Храбрая в бою до безумия, отлично стреляющая из пистолета и владеющая холодным оружием, она была замечена «царем» и приближена к нему. Прасковью Пугачев прибрал к рукам своим, сделав ее, то ли адъютантом, то ли телохранителем – и доверил вести награбленное «царское» хозяйство. Вернее человека, чем Иванаева у Емельяна не было ни до, ни после нее.

Задумала как-то преданная казачка подыскать Пугачеву невесту настоящую, что бы стала женою законною ему. Чтобы не печалился-кручинился «царь-государь» по противной Таньке Харловой, чтоб весел был и удачлив. А ревность? Какая к черту ревность – лишь бы «анпиратору» хорошо стало. Женатым надо быть, как и положено великому государю. Тут вроде и Пугачев заколебался, поддавшись на постельные уговоры.

Прасковья торжествовала и вскоре начала дело о женитьбе Пугачева, где она играла первую скрипку. С ее легкой руки «генералитет» поддержал идею, чтобы, во-первых, отвлечь его от грусти по убитой Татьяне, а во-вторых, чтобы браком на яицкой казачке привязать «Петра Федоровича», кровными узами к вольному Яику.

В Яицком городке жила в то время юная шестнадцатилетняя красавица Устинья Петровна Кузнецова со своей матерью. Выбор пал на нее, как вполне достойную по своей красоте высокой чести быть женой государя из рода Романовых.

По такому важному государственному делу собран был Войсковой Круг. На нем было решено послать к Пугачеву выборных с данным предложением. «Император» сначала стеснительно отговаривался, ссылаясь на то, что, дескать, законная жена его императрица Екатерина II еще здравствует и что, хотя и она повинна перед ним, и идет он отнимать у нее узурпированный престол, но все-таки брак не расторгнут и от живой жены жениться нельзя. А между тем природное любопытство, а в последствие и зуд в чреслах при виде невинной красавицы- невесты сделал-таки свое черное дело!

Вначале Пугачев решил одним глазком глянуть на претендентку, потом хотел провернуть дело без венчания, как сейчас выражаются «пожить гражданским браком», но казаки уперлись, не желая отдавать природную казачку-красавицу просто на потеху «анпиратору», представив «неопровержимые» доводы насчет недействительности брака с Екатериной. Пугачев недолго поломался для виду, согласившись на венчание с Устиньей Кузнецовой со всей возможной в Яицком городке роскошью, как подобает, по мнению всех заинтересованных лиц, на царевой свадьбе, т.е. с обилием выпивки в хрустальных графинах и жратвы на золотых, да на серебряных блюдах.

Минуя старинные «долгоиграющие» обряды, свадьбу сыграли на следующий же день после смотрин. Венчание совершилось в январе 1774 года. Устинья стала называться «государыней императрицей», была окружена роскошью, изобилием во всем и «фрейлинами», набранными из молодых казачек-подруг. «Ей, не разделявшей ни мыслей, ни планов Пугачева, не знавшей – ложь это или истина, должно было все казаться каким-то сном наяву», – писал «Исторический вестник». Бедная девушка не успела толком разобраться в произошедшем, но твердо усвоила, что по мужу она теперь Романова.

Самозванец велел поминать во времена богослужений Устинью Петровну рядом с именем Петра Федоровича как императрицу, что и делалось. На самом деле Устинья была «царицей» только лишь по своей природной красоте, боевой же подругой Пугачеву, умному и кипевшему жизнью, по-видимому, оставалась Прасковья Иванеева. Устинья могла быть только наложницей, и Пугачев это увидел и устроил дела сообразно этому. Он не приблизил свою новую жену к себе, как это было с Татьяной или Прасковьей, а живя под Оренбургом в Бердской слободе, за 300 верст от Яицкого городка, оставил ее там забавляться со своими «фрейлинами -казачками.

Надо ли упоминать, что статс-дамой была Прасковья Иванеева, которая прямо разрывалась между двумя «дворами», успевая и воспитывать «фрейлин» и ублажать «Петра Федоровича», достигнув предела своих мечтаний. Пугачев лишь раз в неделю приезжал нежиться со своей 16-летней писаной красавицей «императрицей». Уже после ареста, на допросе, это наивное дитя подсчитало на пальцах, что с мужем была в постели «токмо десять разочков», а потянули сии «разочки» на пожизненное заключение в крепости. Устинье в объятиях «Петра III» все казалось сказочным сном. На застольях статная «императрица Устинья Петровна» в шикарных нарядах, с замиранием сердца принимала почести и поклоны. В руководстве этим маскарадом важную роль играла Прасковья Иванаева, призывавшая почитать всенародно новоиспеченных супругов за истинных царя и царицу.

В 80-е годы XIX столетия по городам и селам Урала разъезжало несколько трупп комедиантов, в репертуаре которых было действо, изображающее свадьбу Пугачева и Устиньи Кузнецовой, второй «законной» жены самозванца. Как писали «Оренбургские губернские ведомости» в 1884 году, невесту изображала молоденькая артистка, и представления эти всегда привлекали толпу зрителей, с любопытством и сочувствием смотрящую на изображение своей «народной героини».

А Пугачев тем временем взял Казань, где обнаружил вдруг в тюремных казематах свою первую жену с тремя детьми, жалкий вид которых потряс его. Но хитроумный самозванец объяснил войску, что это, мол, женка казака с Дона Пугачева, который ему, государю Петру III, оказал однажды великую услугу. «А для него таперича и бабу его жалею», – и велел взять их в свой лагерь. Емельян, однако, не мстил ей за то, что в трудный час выдала его на расправу.

17 апреля 1774 года в Яицкий городок вступил отряд Мансурова. Мятежники разбежались, и пришел конец прохладной жизни «матушки императрицы Устиньи». Ее саму и верную Прасковью заковали в железа и посадили в войсковую тюрьму.

При аресте Устиньи задорная и преданная Иванаева подняла скандал, защищая «матушку государыню» и грозила гневом «Петра Федоровича», но с ней в этом случае поступили невежливо, попросту надавав статс-даме по филейным частям банальными розгами.

Дома и имущество Устиньи были опечатаны и взяты под караул, дом Иванаевой был сдан внаймы вдове войскового старшины Анне Антоновой.

26 апреля «императрицу» с матерью и Иванаевой в числе других 220 колодников отправили в Оренбург, в «секретную комиссию» для допросов.

Эти женщины были приближены к Пугачеву и могли сообщить много важных сведений о самозванце. В Оренбурге женщин допрашивал председатель секретной комиссии колежсский советник Иван Лаврентьевич Тимашев и дело Прасковьи Гавриловны Иванаевой счел не особо важным, а потому решил его собственной властью. Преступления Прасковьи Тимашев не счел заслуживающими внимания – ну дурила, ну строила козни, ходила на штурм с казаками, да и черт с ней – отпустить ее домой, родне на поруки, но языкатая баба и здесь не смолчала, напоследок все-таки схлопотав тем же самым по тому же месту. Честь и хвала Ивану Лаврентьевичу за это добросердечие.

Теперь начинается развязка всех прошедших перед читателем трагических и комических сцен.

Пугачева в деревянной клетке повезли в Москву. Туда же были посланы и «жонки» самозванца – Софья с детьми и Устинья с матерью для новых допросов в тайной экспедиции к обер-секретарю Сената Степану Ивановичу Шешковскому. После допросов Устинью Пугачеву посадили под крепкий караул и отправили в Петербург, где императрица Екатерина выразила желание взглянуть на «соперницу». (Извечное женское любопытство, чтоб его!)

Софью же пустили гулять по московским базарам, чтобы она всем встречным-поперечным рассказывала о своем законном муже Емельяне и показывала совместно нажитых детей, словом проводила «пиар-акцию», развенчивая лжеимператора.

10 января 1776 года, в лютый мороз была совершена казнь Пугачева, а о женах его в пункте 10 сентенции о казни было сказано следующее: «А понеже ни в каких преступлениях не участвовали обе жены самозванцевы, первая Софья, дочь донскаго казака Димитрия Никифорова Недюжина, вторая Устинья, дочь яицкаго казака Петра Кузнецова и малолетние от первой жены сын и две дочери, то без наказания отдалить их, куда благоволит Правительствующий Сенат».

Перед «отдалением» Устинью Кузнецову привезли в Петербург напоказ Екатерине. Монархиня внимательно осмотрела Яицкую «царицу» и ревниво бросила окружающим:

… – Она вовсе не так красива, как ее прославляли!..

После чего, в компании с первой женой Пугачева Софьей, несчастная девчушка была пожизненно заточена в крепость, на бесчестие и надругательства одуревшим от столь щедрого Матушкиного подарка стражникам Кексгольмского гарнизона. Без вины виноватые, ничем не нарушив законов империи, молодые женщины и трое детей оказались в пожизненной ссылке.

А где же наша храбрейшая Прасковья?

После разгрома и казни Пугачева еще долго остатки его отрядов не давали спать спокойно властям. Одних Петров Федорычей насчитывался добрый десяток. Один из них крепко озоровал в окрестностях Астрахани и слухи о его подвигах достигли Яика. И вот уже на улице Яицкого городка какая-то фурия таскает за волосья добропорядочную вдову войскового старшины Антонова, крича при этом, чтобы старая кляча выметалась из чужого дома, что идет царь-батюшка выручать свою боевую подругу и вешать недобитков.

Узнали?

Она и есть – Прасковья Гавриловна Иванаева.

Довольно грустно писать о дальнейшем. Снова разложили на базарной площади бравую казачку и снова пороли от души, вымещая на бедняжке все свои страхи. Больше сведений о ней нет.