Первый полярный конвой с грузами оружия и военного снаряжения пришел в Архангельск 31 августа 1941 года. На следующий день с момента начала Второй мировой войны прошло ровно два года…

Войны не сводятся к сражениям. И не стоит удивляться, что вскоре после начала Великой Отечественной войны в активный лексикон русского языка вошло неслыханное прежде слово «ленд-лиз», за которым стояла поставляемая в СССР военная техника, сырье, продовольствие и многое другое, включая пуговицы для мундиров. Полную картину этой беспримерной эпопеи в одной публикации не охватить. Остановлюсь лишь на нескольких фрагментах героической эпопеи.

«ДЕРВИШ» ПОД МУЗЫКУ ДЖАЗА

Многие искренне полагают, что система помощи, при которой оплате подлежат только те грузы, что не были использованы до окончания войны, была придумана американцами исключительно для Советского Союза. Однако «ленд-лизовский» закон по инициативе президента Рузвельта получил одобрение конгресса еще в марте 1941-го. Поначалу его основными адресатами являлись Великобритания и Китай. На СССР его действие было официально распространено только в ноябре, однако помощь стала поступать намного раньше.

Балтика была перекрыта немцами. Грузы, шедшие через Владивосток, подолгу застревали на перегруженном Транссибе. Иранские порты не справлялись и железная дорога, ведущая к советской границе, была слишком слабой для интенсивных поставок… К тому же кратчайший путь к Ирану через Средиземное море и Суэцкий канал тоже оказался под присмотром немцев, и судам приходилось огибать Африку с ее знаменитым мысом Доброй Надежды, что неимоверно удлиняло расстояние, а время в пути достигало 72 дней. Оставался кратчайший в этих условиях и самый опасный маршрут мимо Норвегии на Мурманск и Архангельск.

Английские и русские моряки успешно освоили его для доставки военных грузов еще в Первую мировую войну. Но тогда немцы не располагали мощным подводным флотом, а тем более серьезной авиацией. Да и скандинавские фьорды, где скрывались впоследствии гитлеровские надводные корабли и субмарины, были для них недоступны…

Первый конвой прибывший в Архангельск назывался «Дервиш» и переход в оба конца совершил без потерь. Для архангелогородцев прибытие каравана было сродни развлекательному аттракциону. Капитан рыболовецкого траулера Павел Воеводин, чье суденышко в те дни стояло на местном заводе «Красная кузница» на ремонте, много лет спустя рассказывал мне, что горожане ходили вечерами к иноземным бортам послушать диковинный для них джаз, звучавший с палубных патефонов…

Но городу и судовым экипажам скоро стало не до музыки. Моряки последующих караванов сходили на берег уже без улыбок, измотанные атаками с воздуха, постоянным ожиданием торпедных атак и в стрессе от гибели товарищей.

Подвиги их оценили не сразу. В годы холодной войны о помощи союзников вспоминали с оговорками, так что и советские участники этих адских морских марафонов оказывались в тени внимания публики. О них знали в основном в наших северных городах. Моряки «конвойного» флота даже участниками войны были официально признаны только незадолго до 40-летия Победы. Тем же, кто трудился на берегу, почестей досталось еще меньше.

НЕВОСПЕТЫЕ ГЕРОИ

Состояние северных портов внезапно возросшей нагрузке ничуть не отвечало. Ранее особого значения для торговли СССР они не имели.

Решать проблемы пришлось Ивану Дмитриевичу Папанину, всей стране известному как начальник дрейфующей станции «Северный полюс-1», а затем вполне обжившемуся в кабинете начальника «Главсевморпути».

Прибыв в Архангельск в качестве уполномоченного Государственного комитета обороны, он застал картину, приведшую его «в глубокое уныние». «Вся территория порта была завалена лесом, металлом, различными грузами, тарой, на причалах негде было повернуться». Портовые районы и участки были сильно разбросаны по Северной Двине. Не везде имелось железнодорожное сообщение между ними. Одновременно на разгрузке могло стоять не больше пяти судов осадкой не более 18 футов…

Фактически требовалось строить новый порт, одновременно взявшись за реконструкцию существующего. И уже будущим летом в нынешнем Северодвинске, а тогда в Молотовске появилось шесть новых причалов и многое другое. На разгрузке ленд-лизовских поставок работало сразу 15–17 кранов… Для углубления реки и залива земснарядами откачали более четырех миллионов тонн грунта.

Требовалась рабочая сила. Выход нашли простой, но жестокий. Наркомат обороны санкционировал призыв пятидесятилетних мужчин, которые по возрасту не подлежали воинской службе. Эту первую волну мобилизации на трудовой фронт вынесли на себе Вологодская и Костромская области, где после этого весь фактически сельский труд стал неотменяемым уделом женщин… А ради того, чтобы очистить захламленные причалы, остановили занятия в техникумах и институтах.

Сходную по необходимости и тягостности акцию пришлось позднее Папанину проводить и в Мурманске. На этот раз под удар попали Рязанская и Тульская области, откуда таким невеселым образом набрали около двух тысяч крестьян для Мурманского порта. Одним из первоочередных объектов в нем стало экстренно выдолбленное в скалах бомбоубежище. Без него порт, расположенный всего в сорока километрах от неприятеля, работать бы уж точно не смог бы.

Всем причастным к этой беспримерной страде приходилось то и дело проявлять чудеса смекалки и изворотливости. Моста через Северную Двину тогда не было. Британские танки, выгруженные на одном берегу, не могли попасть на другой, так как быстрая река никак не спешила покрыться надежным льдом и проложить по нему временную железнодорожную переправу было рискованно. Чтобы убыстрить намораживание, Папанин приказал собрать на реке все пожарные помпы города. Какой-то минимум насосов партийные власти все же оставили в своем резерве, несмотря на авторитет и необъятные полномочия уполномоченного ГКО. Ивану Дмитриевичу пришлось с этим согласиться. Иначе… случись что, и деревянный город мог превратиться в одно гигантское пожарище.

Немало хлопот требовало и невиданное для Архангельска… самолетное хозяйство. Об этой странице истории до недавних времен вообще мало кто знал. Завесы безвестности совсем недавно приоткрыл архангельский историк Михаил Супрун, описавший авиационную составную ленд-лизовской страды. А между тем в городе удалось наладить сборку истребителей. Англичане присылали не только разобранные самолеты, но и специалистов по сборке вкупе с пилотами-инструкторами. Не лишенные снобизма союзники особо не скрывали сомнений, что русским летчикам удастся быстро освоить британские «харрикейны». Однако наши морские летуны эти их подозрения быстро рассеяли. Одним из первых, кто освоил непривычную авиатехнику, стал знаменитый северный ас, впоследствии дважды Герой Советского Союза Борис Сафонов. Правда, наших летчиков не устраивало слабоватое, на их взгляд, пулеметное вооружение истребителя, и они сами усилили боевую мощь машин советскими авиационными пушками…

Самоуправством другого рода Папанин добился сохранения темпов разгрузки танков уже в Мурманске. Немецкие бомбардировщики потопили плавкран, переносивший многотонные машины с борта судна на плашкоуты. Руководитель британской миссии в тот день сказал Папанину, что тяжелые грузы того и гляди придется отправлять обратно! Иван Дмитриевич же отправился в сопровождении представителя США на причалы и уговорил капитана заокеанского сухогруза… оставить в Мурманске судовой сорокапятитонный подъемный кран, способный перегружать танки. Капитан не возражал, но опасался гнева судовладельца и сказал, что необходим какой-то подарок. Пообещав уладить это через американскую миссию, Папанин выяснил, что жена хозяина обожает меха. Голубого песца для нее нашли в ближайшем зверосовхозе. Остается гадать, по какой же статье расходов удалось провести директору песцового хозяйства неожиданный ущерб поголовью…

Приведу еще восторженное свидетельство, оставленное американским моряком: «Советские портовые рабочие и работницы – это они, конечно же, были невоспетыми героями успехов мурманских конвоев. Это они и население города жили в аду непрерывных бомбежек с воздуха – не только тогда, когда они работали на судах, но также и у себя дома в перерывах между рабочими сменами. Они были истинными героями Советского Союза. Те из нас, кто был там «проездом», подвергались атакам противника в ограниченные и определенные периоды, в то время как жители Мурманска не имели передышек».

АРКТИЧЕСКИЕ РОБИНЗОНЫ И ОДИССЕИ

Хронику полярных конвоев и караванов (а это не только ленд-лизовские рейсы, но и маршруты по советской Арктике) поначалу вели в лаконичном стиле военных сводок, отмечая лишь общие итоги – численность прорвавшихся к портам назначения судов.

О людях, обеспечивших эти тыловые, но бесценные победы, поначалу вспоминали лишь их близкие, так что историки заинтересовались судьбами участников арктических робинзонад и одиссей далеко не сразу, хотя приключения реальных, пусть и незаметных в масштабе грандиозных событий порой ничуть не уступали похождения Гомера, Дефо или Жюля Верна.

Да и куда там равняться Робинзону Крузо на его цветущем острове с робинзонадой судового машиниста Павла Вавилова, чудом избежавшего гибели и плена, после того как его еле вооруженный пароход «Сибиряков» принял неравный и гибельный бой с гитлеровским «карманным» линкором «Адмирал Шеер».

Часть команды угодила в плен, а машинист остался незамеченным и продержался в ледяной воде, пока немцы не скрылись из виду. Вавилов смог забраться в уцелевшую после немецкого обстрела судовую шлюпку, в которой, на его счастье, нашлось немного пропитания и даже револьвер с патронами. На ней он догреб к острову Белуха, спасался там от белых медведей в башенке заброшенного деревянного маяка и продержался более месяца, пока его не снял с этого клочка земли известный полярный летчик Иван Черевичный. После таких приключений сам Бог велел держаться после войны подальше от моря, но Вавилов к голосу судьбы не прислушался, остался работать на ледокольном флоте и через пятнадцать лет после Дня Победы стал Героем Социалистического Труда!

Союзникам тоже хватало не просто острых, но и острейших ощущений. Американец Ромуальд Голубович стал участников северных конвоев… благодаря чему-то вроде нашей производственной практики. «Палубный кадет-практикант» – такой статус был уготован начинающему моряку на борту сухогруза «Сайрес» – впервые увидел врага через четыре дня, после того как конвой PQ-16 покинул Исландию, и враг этот был воздушным разведчиком «фоккевульфом». А дальше – пять дней воздушных атак не нанесших особого вреда, но полностью истощивших боезапас зенитных пулеметов. Наконец наблюдавший за морем кадет-практикант увидел примерно в тысяче метров от судна бурун, оказавшийся следствием поднятия перископа, а затем на воде проявился след торпеды, за которым последовал взрыв и вынужденное купание в ледяной воде.

Из тридцати пяти моряков уцелело двадцать восемь. Английский военный корабль их доставил на советскую военно-морскую базу в Полярном, откуда бедолаг перевезли в созданный специально для спасшихся моряков союзных конвоев лагерь близ Мурманска. В нем они и переждали паузу до окончания разгрузки. Отправившись в обратный путь на однотипном с «Сайресом» сухогрузе, Голубович снова пережил торпедную атаку, правда, на этот раз успел попасть в спасательную шлюпку и приходил в себя уже в Исландии, а потом и в родной Америке.

Практика между тем продолжалась. Получив и отгуляв небольшой отпуск, кадет прибыл к новому месту службы и уже на борту буквально остолбенел, узнав, что ему вновь предстоит рейс в Мурманск. Заранее настроенный на худшее, уроженец штата Висконсин, к своему немалому удивлению, добрался вновь на Кольский полуостров вполне благополучно. Зато на обратном пути его судно с грузом апатитов не выдержало ударов волн и корпус рассекли тревожные трещины. Капитан в привычных уже тогда традициях моряков-союзников решил не рисковать. Экипаж пересел в шлюпки и после многих треволнений был подобран конвойным кораблем и возвращался домой на перекладных через опять же Исландию.

Не лишенные героизма мытарства Голубовича в СССР отметили медалью «За боевые заслуги». В то время у нас к правительственным наградам прилагалось денежное, пусть и скромное вознаграждение, так что Голубович несколько лет исправно получал почтой чеки из расчета по пять рублей в месяц в долларовом эквиваленте из советского посольства. Потом пришла холодная война, и бедовый практикант, увы, лишился скромных прибавок к своему бюджету.

ПАРУС СОЛОВЕЦКОГО ЮНГИ

О другом странствии поневоле я услышал вдали от северных морей в теплом городе Харькове в 1975 году. На знаменитом тракторном заводе готовили к запуску в серию новую мощную машину, что по тем временам было вполне достойным информационным поводом для очередного рассказа о ХТЗ. Приехав туда по командировке молодежной газеты, я первым делом отправился в комитет комсомола, где меня попросили подождать. Суть заминки крылась в том, что почтенный заводской ветеран ни в какую не хотел выступать перед молодежью, говоря, что у него уже язык не в силах повторять рассказ о приключении, которое вспоминать не очень хочется. А выплыло оно на свет божий после того, как врачи не поверили, что вынужденная инвалидность связана с военными бедами, поскольку годы Анатолия Александровича Негары были еще не вполне почтенными.

Выпускнику Соловецкой школы юнг пришлось извлекать из шкатулки документы и награды, после чего ему невозможно стало уклоняться от приглашений на всевозможные собрания.

А пережитое, о котором он рассказал мне вечерком, пригласив к себе на вареники, было и впрямь далеко не ординарным. После Соловков он стал юнгой тральщика Северного флота. На своем «амике», как прозвали корабли этой серии за их американское происхождение, Негара успел не раз побывать близ острова Медвежьего, где охрану полярных конвоев брали на себя советские моряки, сменявшие англичан. В одном из походов мальчишку так продуло, что врач без разговоров отправил его в Полярный отлеживаться в госпитале с воспалением легких.

Пока юнгу поднимали на ноги, его ТЩ-18 погиб от вражеской торпеды, и Толю назначили рулевым на другой «амик». На нем он попал на Диксон сопровождать уже не ленд-лизовский, а наш конвой из трех транспортов.

Выполнив задание, тральщик получил новое, но выполнить его в полной мере не успел, потому что стал жертвой подводной атаки.

Командир отдал приказ покинуть израненный корабль, а сам отказался покинуть борт и вскоре открыл огонь по всплывшей субмарине. Но немецкие подводники любили пиратствовать не в одиночку, а «волчьими стаями», и другая подлодка вновь выпустила гибельную торпеду.

Четверо суток моряков носило по сентябрьскому, но фактически уже зимнему морю. Наконец их прибило к суше, оказавшейся и необитаемой, и негостеприимной. Кое-как переночев, спасшиеся убедились, что находятся на острове. Ждать означало смириться с неминуемой гибелью, и пятеро отважных моряков смастерили парус, чтобы, оставив больных и раненых на берегу, отправиться на поиски подмоги. На Соловках Анатолия учили парусным премудростям, и эти его познания вдруг стали спасительными для всех.

Каким-то чудом они выплыли к новому берегу, натолкнулись на неизвестно чей плот, а под ним обнаружился мешок муки. Сверху она превратилось в тесто, но под его слоем уцелела нетронутая влагой крупчатка.

Неделю с лишним они приходили в себя, надеясь на корабль или самолет. Потом отправились на поиски людей, и вновь чудо! На пути попался разбитый баркас, а на нем… компас! Теперь она знали, куда идти дальше, и вот третье везение – на пути встретился сигнально-наблюдательный пост Беломорской флотилии с небольшим экипажем и рацией!

Выяснилось, что Негару и его спутников уже твердо сочли без вести пропавшими, а при возвращении на базу встретили как гостей в того света. Оставшиеся на острове тоже выжили, поскольку за ними сразу отправились спасатели.