В гущу событий, развернувшихся в августе 1968 года, автор не попал по ряду причин: во-первых, я еще был студентом – только что окончил четвертый курс по кафедре славянской филологии. И, во-вторых, несмотря на мой второй основной язык – чешский, обучение на военной кафедре я завершил в июле того жаркого лета по специальности «спецпропаганда», но уже на языке «вероятного противника» – немецком, который числился у нас как «третий иностранный».

Однако ровно через пять лет судьба продемонстрировала, что случайностей она не допускает, и я отправился в ЧССР. Точнее – в Центральную группу советских войск, поначалу в качестве переводчика Особого отдела КГБ по 15-й гвардейской танковой дивизии, а потом в должности переводчика одного из подразделений ОО КГБ по ЦГВ. Так что информацию об августовских днях 1968-го я получал из первых рук, от непосредственных участников событий – и с советской, и с чехословацкой стороны.

У НИХ ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН…

По мнению современных российских историков, окончательное решение о вводе войск Варшавского договора было принято после долгого телефонного разговора между Дубчеком и Брежневым, который состоялся 13 августа 1968 года. Брежнев якобы просил собеседника: «Взвесь все обстоятельства, задумайся! Иначе мне придется дать согласие на силовой вариант, на котором настаивают члены Политбюро». Ответ последовал поразительный: «Леонид Ильич, поступайте так, как сочтет нужным ваше Политбюро!»

А что можно сказать о реакции Запада? Российский историк Рудольф Пихоя в интервью чешской газете «Право», говорит: «Со всей ответственностью могу заявить, что вопрос о возможной военной интервенции стран Варшавского договора в Чехословакию был согласован с американцами… Правда, понятие «интервенция» здесь надо использовать очень осторожно и точно. США признавали, что Советский Союз может осуществить подобное вмешательство. То есть они не одобряли его, но признавали. Точно так же СССР признавал возможность вмешательства США в дела Гренады или Панамы. Действовали определенные, неписаные законы большой политики, которые допускали многое, когда речь шла о сферах влияния великих держав».

Есть свидетельства того, что президента Свободу предупредили о вторжении армий Варшавского договора за два-три часа до начала операции. Говорят, что генерал принципиально не возражал, но пару дней спустя лично просил Брежнева «вывести из северных районов Чехословакии части армии ГДР, поскольку те внешним видом и языком напоминают населению о немецкой оккупации во время войны». Просьбу генерала выполнили.

20 августа начинается заседание президиума ЦК КПЧ, в ходе которого в 23.30 по телефону поступает первое сообщение о вторжении армий пяти социалистических стран в ЧССР. В драматической обстановке коммунистическому руководству не остается ничего иного, как одобрить приказ министра обороны ЧССР Мартина Дзура не оказывать сопротивления союзникам. Одновременно было принято «Воззвание ко всему чехословацкому народу», в котором говорилось, что войска Варшавского договора оккупируют ЧССР вопреки воле конституционной власти и без ее ведома.

ОПЕРАЦИЯ «ДУНАЙ»

В 23.00 20 августа войска Объединенной группировки под командованием генерала армии Павловского с территории ГДР, ПНР, Венгрии и СССР пересекли границы ЧССР в 18 местах тремя группами – А, В и С. В этот же момент посол СССР в ЧССР Степан Васильевич Червоненко официально информирует об этом президента Людвика Свободу. В 1.30 21 августа в пражском аэропорту Рузине высаживаются части 7-й воздушно-десантной дивизии, приземляются Ан-12 с боевой техникой. Через несколько часов 20-я гвардейская армия Группы советских войск в Германии, которой командовал маршал Кошевой, полностью контролирует Прагу. К вечеру 21 августа вся территория Чехословакии уже под контролем союзных войск; все радары НАТО в Западной Европе подавлены советскими подразделениями радиоэлектронной борьбы: «вероятный противник» получает информацию только от американских спутников-шпионов. К утру 22 августа молниеносная операция «Дунай», вызвавшая неподдельный страх не только в стройных рядах НАТО, завершается полным успехом.

Очевидцы рассказывали, как танковая колонна, входившая в самые западные районы Чехии, ненароком пересекла границу с ФРГ: не удивительно, местное население поснимало все дорожные указатели, таблички с названиями улиц, сожгло дорожные карты, а пограничные заграждения были сняты еще весной. Дома в приграничной полосе неотличимы друг от друга – что чешский, что немецкий. И перед головным танком на брусчатку неожиданно выскочил насмерть перепуганный западногерманский полицейский с криком: «Здесь нихт Чехословакай, здесь ист Бундесрепублик Дойчланд!».

Данные о составе войск вторжения расходятся. Чехи утверждают, что Объединенную группу составляли 750 тысяч солдат, 800 самолетов, 6300 танков и 2000 орудий и ракет, входивших в состав 12 танковых, 13 мотострелковых, 2 воздушно-десантных дивизий и 1 авиационной армии. Российские источники сообщают о 500 тысячах воинов и 5000 танков. В польских документах говорится о 240 тысячах солдат, из которых на СССР приходилось 170, на ПНР – 40, ГДР – 15, а венгры и болгары участвовали символически – по 10 и 5 тысяч соответственно.

Разница в данных, как видим, весьма и весьма серьезная. Истина, как говорят в популярном телесериале, где-то рядом…

НЕУЖЕЛИ БЫЛА ВОЙНА?

Чехословацкая народная армия, насчитывавшая к тому времени около 200 тысяч человек личного состава, строго выполняла приказ министра обороны. Единственная серьезная стычка случилась в Праге, где войскам вторжения пришлось отбивать здание радио у сопротивлявшегося персонала. В остальном же сопротивление было пассивным, скорее политическим. О его формах чуть позже, а сейчас вернемся к цифрам.

Но жертвы все-таки были, причем с обеих сторон. Чехословацкая сторона определяет их весьма расплывчато: «В первые дни августа 1968 года погибло почти 100 чехов (заметьте – ни слова о словаках!) и было ранено более 700». Официальные данные советской стороны конкретны: «С 21 августа по 20 октября 1968 года в результате враждебных действий граждан Чехословакии погибли 11 советских военнослужащих, ранено и травмировано 87 человек. Кроме того, погибли в авариях, при неосторожном обращении с оружием, умерли от болезней и т. д. еще 85 человек». Итого – 96 погибших.

Этой цифре можно верить: я провел собственный подсчет, прошерстив все доступные источники, и получилось на одного человека больше. 73 рядовых и сержанта, 6 сверхсрочнослужащих, 14 младших и 4 старших офицера погибли в эти дни на территории ЧССР.

Двести трупов с обеих сторон – огромная цифра. Она оставалась бы страшной, даже если бы их было в десять, в двадцать раз меньше. Но все же это не тысячи жертв «народного восстания» 1956 года в Венгрии, когда действия советских войск, пусть и запоздалые, прекратили жесточайшую братоубийственную войну, начавшую уже заливать кровью сердце Европы. Кстати, для тех, кто не помнит: советские войска не вторгались в Венгрию, где находились с 1945 года; просто поздно вмешались в события.

ГОРЯЩИЕ ТАНКИ, ГНЕВНЫЕ ЛИЦА…

Да, был бой у Дома радио в Праге. Да, Национальный музей сохранил на фасаде следы автоматных очередей. Да, горели советские танки. Потому что гэдээровские – не трогали. Советским солдатам был отдан строжайший приказ – не стрелять! Вот потому смело пробивала баки с горючим беснующаяся молодежь, поджигала его, закрывала брезентом смотровые щели. Об этом свидетельствуют многочисленные кадры кино- и фотохроники.

Но в них не было, например, такого: очевидцы рассказывали мне, как немецкие солдаты натягивали вокруг танков на высоте десяти сантиметров белые нитки, и никто из протестующих не смел перешагнуть через эту символическую границу! А наших солдатиков-срочников терзали такие же безусые молодые чехи.

11 сентября, после долгих и тяжких переговоров, из Праги и других больших городов вывели войска и они расположились временными лагерями в сельской местности. Одна советская часть, в которой переводчиком служил выпускник нашей кафедры, срочно призванный «на сборы», направила в соседнее село автоцистерну – за водой для полевой кухни. Ее под завязку заправили из городской водоразборной колонки, но в часть они пришла пустой: кто-то пробил в цистерне дырку. Нашего командира навестил офицер из соседней гэдээровской части и попросил запаять дырочку, после чего с парой своих автоматчиков отправился в ту же деревню. Созвав жителей, он велел им наполнить цистерну кружками, добавив, что если «Советы» опять останутся без воды, то цистерну придется наливать чайными ложками. На обратном пути не пролилось ни капли… Все-таки историческая память обладает огромной силой!

ТЕХНИЧЕСКАЯ ОПЕРАЦИЯ

Армейская операция «Дунай» (оставим в стороне морально-политическую составляющую) была проведена блестяще. Внесли свою лепту и другие советские «силовики», а именно – международный отдел ЦК КПСС и Первое управление КГБ: одной из важнейших и неотложных задач после завершения ввода войск была временная нейтрализация и, по возможности, смена политического и государственного руководства ЧССР. Причем сделать это следовало максимально «аккуратно». И для этого наши соответствующие службы располагали в оккупированной стране довольно большим количеством агентуры и просто лояльно настроенных граждан.

Еще в первой половине дня 20 августа начальник службы госбезопасности Пражского района полковник Богумил Молнар доложил, что для ареста Александра Дубчека у него готовы три агента. С одним из них судьба свела меня в 1974 году. Тогда ему было чуть меньше пятидесяти. Юношей под началом Й. Смрковского он участвовал в пражском восстании; после 1948 года поступил на службу в органы госбезопасности, после чего почти двадцать лет провел на нелегальном положении в одной из стран Запада. В 1967 году над ним нависла угроза разоблачения, и Карела (назовем его так) отозвали в Прагу.

Его рассказ об аресте Дубчека в принципе совпадает с мемуарами последнего. Разница – в деталях. А в них, как известно, кроется дьявол. Дубчек вспоминал о «колонне танков и бронетранспортеров, двигавшихся… к нашему зданию», которое было окружено «огромным количеством людей с государственными флагами». Карел утверждал обратное: здание ЦК КПЧ задолго до 20 августа перестало быть местом проведения митингов – «демократизированная» толпа уже не доверяла коммунистам; группа захвата прибыла на трех бронетранспортерах и нескольких «Волгах». И никаких танков…

Дубчек: «Уже светало (21 августа), когда в здание ворвалось воинское подразделение с несколькими офицерами. Тут же семь-восемь десантников и два офицера вторглись в мой кабинет…». Из текста можно понять, что в его кабинете находились также Смрковский, Кригель и Шпачек. К этому моменту телефонная связь («включая внутреннюю») уже была отключена. Всех их отвели в кабинет секретаря ЦК Цисаржа, где и сообщили об аресте «именем рабоче-крестьянского правительства». «Нас усадили за стол, – пишет Дубчек. – Каждый сидел напротив своего охранника, полковника или подполковника». Два часа спустя их отвезли в аэропорт Рузине, откуда самолет доставил их в Москву.

Карел же рассказывал мне, что все руководители, с трепетом ожидавшие неминуемого ареста, сидели по своим кабинетам в одиночку. Психологически понятно: смерть на миру красна, но с глазу на глаз, может быть, удастся договориться. Охрана ЦК была снята практически сразу после высадки десанта, телефоны не работали. Карел в сопровождении двух советских офицеров из спецслужб действительно объявил Дубчеку – не об аресте, а о временном задержании, в целях его же безопасности. То же сообщили и прочим руководителям ЦК КПЧ, изолированным в своих кабинетах.

Вскоре Дубчек заявил, что он голоден. Советские офицеры отдали команду, и минут через двадцать ему принесли из развернутой неподалеку полевой кухни котелок с гречневой кашей (по-чешски она называется «поганкова каше» – в буквальном переводе «языческая»). Руководитель ЦК КПЧ отказался от приема такой пищи. Прошло еще около часа, и Дубчек обратился к Карелу с просьбой отыскать на улицах Праги его сына, который наверняка участвует в демонстрациях протеста; он серьезно опасался за его жизнь. «Я ответил ему, в довольно грубой форме, что детей следует правильно воспитывать, тогда им ничего не будет угрожать. Дубчека трясло – от растерянности и страха. По дороге в аэропорт, куда мы ехали в бронетранспортере, его пришлось отпаивать лекарствами».

24 августа в Москве начались переговоры – опять полным составом партийного и государственного руководства двух стран.

КОНЕЦ – ДЕЛУ ВЕНЕЦ?

27 августа переговоры с доставленными в Москву руководителями ЧССР завершились и они вернулись в Прагу. 11 сентября, как уже говорилось, войска были выведены из Праги и других крупных городов. Некоторое время спустя вернулись в места постоянной дислокации польские, немецкие, венгерские и болгарские части. 16 октября в Праге подписали «Договор… об условиях временного пребывания советских войск на территории ЧССР». На территории ЧССР размещалось 75 тысяч военнослужащих, 4 аэродрома, 3 военных госпиталя, а также соответствующее количество военной техники и вооружения.

Так возникла Центральная группа войск Советской армии (ЦГВ). Войска обустраивались, а события шли своим чередом: формально у власти были все те же реформаторы. Несмотря на провозглашение «периода нормализации», все так же протестовала молодежь.

16 января 1969 года студент философского факультета Карлова университета Ян Палах обливается бензином и поджигает себя «с целью вырвать народ Чехословакии из политической летаргии»; три дня спустя он умирает в страшных муках. 25 февраля того же года его примеру следует Ян Зайиц, учащийся железнодорожного техникума.

Войска ЦГВ не вмешиваются во внутренние дела страны – они четко следуют стратегии Варшавского договора, перекрывая важнейший участок противостояния силам НАТО на границах с Западной Германией. Однако акции протеста угрожающе нарастают. 21 марта 1969 года сборная ЧССР на чемпионате мира по хоккею, проходящем в Швеции, выигрывает на предварительном этапе у советской команды 2:0 – страна ликует. Неделю спустя еще одна победа над сборной, и в 69 населенных пунктах происходит невиданное празднование победы. В рамках торжеств 21 гарнизон ЦГВ подвергается нападениям, а в Праге разгромлено представительство «Аэрофлота».

Советская армия не участвует в подавлении беспорядков, а они в самом деле производили жуткое впечатление: я видел трехчасовую оперативную съемку бесчинств в Праге. СССР предпочел оказать мощное давление по политической линии: в середине апреля 1969 года из ЦК КПЧ удаляют Дубчека, после чего в партии, правительстве и парламенте страны начинается большая чистка. Акции протеста постепенно сводятся к надписям на стенах, косым взглядам на оккупантов и прочим мелким пакостям.

ЧССР вместе с прочими странами лагеря социализма медленно погружается в глубокий застой.

В заключение процитирую Раису Орлову, вдову диссидента Льва Копелева: «На одной из московских кухонь мы в который уж раз говорили о Чехословакии, о том, где, когда, кто ошибался, можно ли было предотвратить вторжение. О многом спорили, но, кажется, в одном все соглашались: 68-й год был решающим в нашей истории и в жизни каждого из нас». В компании был молодой мексиканский художник, только что приехавший в Москву. Он с трудом понимал русский: «Вы все время говорите «68-й год». А что у вас произошло в этом году?» Ему стали разъяснять, кто сердито, кто презрительно, кто раздраженно. «А я не мог тогда знать, я тогда сидел в тюрьме, – ответил мексиканец. – В мае 1968 года была большая демонстрация молодежи в Мехико, войска и полиция стреляли, больше пятисот человек были убиты. Среди них были и мои друзья. Тысячи раненых, тысячи арестованных. Меня год держали без суда, потом отпустили – у отца были связи. В тюрьме не было ни газет, ни радио, кормили впроголодь, часто били». «Нам в тот вечер стало стыдно. Мы об этих событиях ничего не знали», – заканчивает рассказ Орлова. Вот на таком фоне происходило вторжение в ЧССР…