Легенды, созданные советской пропагандой, очень устойчивы. Даже в наше время можно встретить пожилых людей, которые вас будут уверять, что 23 февраля День Вооруженных сил мы отмечаем в связи с «полным разгромом немцев под Псковом и Нарвой» в 1918 году. В действительности же в этот день немцы захватили город Остров, а 25 февраля – Псков. Миф о «разгроме немцев» родился в связи с приказом Сталина от 23 февраля 1942 года. На эту фальсификацию руководство СССР пошло явно для того, чтобы приободрить армию, флот и все население страны. В 1942 году отмечалось 700-летие разгрома псов-рыцарей на Чудском озере, но требовалось найти в истории примеры более свежие…

В качестве пропагандистского, организационного и мобилизационного мероприятия советское руководство 23 февраля 1918 объявило Днем Красной армии. Тогда такие «дни» объявлялись часто. В том же, к примеру, году был объявлен День советской пропаганды (07.09), День Красного офицера (24.11), День раненого красноармейца и т. д. Но лишь 23 февраля мы отмечаем до сих пор как день рождения армии и флота.

В 1917 году теоретики марксизма еще считали, что социалистическая революция произойдет сразу во всех (или в большинстве) стран мира и потому в дальнейшем армия будет не нужна. Революционеры всех мастей немало поработали, чтобы разложить в России армию и флот. В этом деле активную роль играла пропаганда большевиков, но не только. Уничтожение армии и флота началось при Временном правительстве, лидеры которого постоянно говорили о демократии, о равенстве, шли на поддержку любых предложений «низов» и особенно «наших серых братьев» из окопов Первой мировой войны.

1 марта 1917 года был написан приказ № 1 Петроградского совета о демократизации армии, составленный по требованию группы солдат адвокатом Соколовым – известным защитником на процессах террористов. Документ этот поддержали «демократы» во главе с Керенским. Все эти «друзья народа» буквально лезли из кожи вон с целью доказать общественности свою «революционность». Приказ быстро размножили и разослали по стране. Так Временное правительство, да и вся Россия, сразу же лишились вооруженных сил. Демократизация армии подразумевала равноправие всех военных, уничтожение чинов и званий, выборность командиров на общих собраниях. В каждой части создавался комитет с большими полномочиями. С этого момента армия и флот стали постепенно превращаться в массу плохо управляемых людей, настроение которых зависело от случайных факторов.

В таком положении находилась российская армия и в конце февраля 1918 года после срыва Брестских переговоров. Немецкие войска двигались на восток, создавалась угроза Петрограду, где находилось советское правительство. По ленинскому призыву «социалистическое Отечество в опасности» под Нарву были брошены отряды и группы, наскоро сформированные из частей старой армии, рабочих и служащих Питера, интернационалистов.

Ведущую роль в этой массе играли моряки Балтийского флота, подчинявшиеся непосредственно Наркому по морским и военным делам, бывшему матросу Дыбенко. 1 марта эшелон под его командованием прибыл в Нарву. С вокзала до ратуши моряки двинулись строем под марш духового оркестра, несмотря на то что стояла глубокая ночь. В Смольный была послана телеграмма: «Балтийцы после закуски сейчас же двинутся в бой» (во время следования в вагоне штаба Дыбенко стояла бочка со спиртом в 15 ведер, который моряки употребляли без какого бы то ни было контроля).

Все прибывшие в Нарву отряды назывались красногвардейскими. В тот же день произошел встречный бой у станции Вайвара, он продолжался и назавтра. Дыбенко послал сюда эшелон, на платформах которого стояло два броневика. Немцы своей артиллерией легко вывели из строя паровоз и открыли огонь по вагонам. Броневики были уничтожены. Бой переместился в пригороды Нарвы. Около станции Корф моряки вместе с другими отрядами пошли в атаку по глубокому снегу на открытой местности. Враг обрушил на них плотный огонь из пулеметов, цепи атакующих залегли в снегу. Затем немцы стали обходить красных, угрожая им окружением. Начался неорганизованный отход, переросший в паническое бегство в Нарву, а затем в Ямбург, за солдатами последовало и нарвское советское руководство. Никто не знает, отдавал ли Дыбенко приказ об отходе, но вечером 3 марта в Смольный пришла телеграмма: «Передайте Ленину, что Дыбенко отдал приказ об отступлении. Исполнительного комитета нет. Ставим об этом в известность».

В этот же день поздно вечером из Петрограда прибыл Парский, бывший генерал-лейтенант. Он не поддерживал советскую власть, но был патриотом России и, не выдержав своего бездействия, с разрешения Смольного вмешался в нарвскую историю как специалист по военным операциям.

Дыбенко встретил Парского враждебно, но в сложившейся обстановке самоуверенности и матросской спеси у него поубавилось. Они договорились, что Парский будет начальником штаба войск в этом районе. Главная задача: остановить беспорядочное бегство и прекратить панику. Бегущие с передовой штурмовали железнодорожные вагоны (особенно матросы, которые считали себя выше всех остальных «по революционным заслугам»). Дыбенко и Парский пробовали их увещевать, но безуспешно. Часть эшелонов удалось задержать только потому, что не было паровозов или топлива. В Петроград был послан для доклада заместитель и друг Дыбенко – мичман Павлов. По сообщению Бонч-Бруевича, тот в Смольный явился совершенно пьяным и не мог внятно доложить о случившемся. В Смольный вызвали и Дыбенко, а Парский остался руководить войсками, которые в документах того времени назывались «Завесой».

3 марта в Бресте был подписан договор о мире, согласно которому немецкие войска должны остановиться. 4 марта в Нарве не было ни властей, ни военных. Немцы очень робко проникли в город, а к вечеру заняли всю Нарву вместе с Ивангородом. Далее продвигаться они не стали. Таким образом, советское руководство, сбежав из Нарвы, сделало немцам своеобразный «подарок». Парский в качестве начальника Нарвского оборонительного района командовал здесь весну и все лето 1918 года.

В армию тогда вступали только добровольцы. Одни хотели защищать страну от иностранных захватчиков, другие руководствовались материальной заинтересованностью – красноармейцев кормили, выдавали денежное содержание, обмундирование.

В войсках служило немало хорошо подготовленных людей, особенно ценились прошедшие фронт. Матросы часто выделялись своей решительностью перед боем, но одновременно и распущенностью, склонностью к насилию. Они стремились занять привилегированное положение среди других, хотя к сухопутным боевым действиям были подготовлены плохо. Среди добровольцев было много молодежи, вчерашних рабочих, школьников и студентов, которые очень гордились тем, что стали военными и имели свою винтовку с патронами. В армию, по словам Парского, пришли представители едва ли не всех партий и разных национальностей. Было много эстонцев и латышей. Последние отличались особой сознательностью и дисциплинированностью. Позже их число еще больше увеличилось, и зашла речь о создании из них целых подразделений. Многие красноармейцы из Прибалтики были оторваны от своих семей, попавших под оккупацию немцев. Им просто некуда было ехать, и они вступали на военную службу.

К сожалению, к новым частям Красной армии примазывались и уголовники, «дурной элемент, стремящийся нажиться». Под видом «революционной конфискации» эти мерзавцы в форме красноармейцев грабили прежде всего богатых: помещиков, купцов... Так, под Ямбургом было ограблено поместье князя Оболенского, а сам он расстрелян. Это был почетный судья уезда, крупный земский деятель и благотворитель. Его жена с маленьким сыном Всеволодом избежала смерти только благодаря заступничеству местных крестьян. Позже они уехали в Бельгию, где Всеволод стал крупным инженером и ученым-геологом. Тридцать лет он успешно работал в Конго, а потом возглавил горный департамент Бельгии. Его как специалиста-консультанта приглашали в СССР.

Наравне с неопытными командирами были люди подготовленные и, самое главное, искренне преданные делу революции. В некоторых частях солдаты-добровольцы отказывались от «комитетства». На своей практике они увидели пагубность своеволия, отсутствия порядка, пустозвонства на заседаниях и собраниях. В этих случаях командир становился единоначальником. Постепенно сходила на нет и выборность командования, красноармейцы уже не возражали против того, что к ним присылают командиров и комиссаров.

Для Парского первая сложная практическая задача – переселение красноармейцев из обжитых вагонов на железнодорожных путях. Их было сложно уговорить перейти в город или в какой-то другой населенный пункт, где лучше можно было организовать военную и политическую подготовку и вообще военную службу. Постепенно улучшалось централизованное снабжение военных продуктами питания, обмундированием, топографическими картами, бумагой, политической литературой.

Боевой техники в частях Красной армии было немного – восемь орудий среднего калибра, шесть самолетов (в том числе неисправных). Определенную силу представлял бронепоезд, но во время боев под Нарвой он был неисправным и простоял без употребления. Было также несколько бронемашин, оснащенных пулеметами. Некоторые части пытались обзавестись своей собственной техникой. Так, один из отрядов таскал с собой тяжелое артиллерийское орудие, к которому не было боеприпасов, да и стрелять из него никто не умел. В другом отряде пехотинцы отказывались расстаться с аэропланом. Убедить красноармейцев в несуразности таких действий было просто невозможно. Очевидно, в этом деле играла роль обычная крестьянская хозяйственность, убежденность, что в жизни все это пригодится.

После нарвских боев многие считали главным виновником неудач Дыбенко, в газетах началась его травля. Это усугублялось еще тем, что в то время гражданской женой его была Александра Коллонтай, в первом советском правительстве занимавшая пост наркома государственного призрения (за участие в группе левых коммунистов ее лишили этой должности). Среди обывателей распространялись слухи, попадавшие даже на страницы «Правды», что Дыбенко с Коллонтай, спасаясь от суда, перешли на нелегальное положение и бежали из Москвы. В действительности они и не собирались скрываться. В мае после долгих разбирательств Дыбенко судили. Следствие по его делу вел Крыленко, который в дни нарвских событий был членом Комитета революционной обороны Петрограда и сам в какой-то степени был виноват в провале под Нарвой. Суд фактически оправдал Дыбенко, правда, из РКП его исключили, как и ранее сняли со всех революционных постов. После суда он отправился в Крым на подпольную работу.

В 1920–1930 годах активно предпринимались меры, чтобы «позорная сдача Нарвы» была крепко забыта. Сколько же было под Нарвой тогда наших войск, какова была их численность? По некоторым данным, до пяти тысяч человек. Для войны это немного. А сколько погибло и было ранено? Таких данных автор этих заметок нигде не встречал. Очевидно, никакого подсчета тогда не вели…