В апреле 2011 года целый ряд латвийских «патриотических организаций» поддержал просьбу родственников «борца за свободу Прибалтики» Герберта Цукурса о его перезахоронении на Рижском мемориальном братском кладбище рядом с другими «героями Латвии». Так имя Цукурса снова оказалось в центре внимания СМИ, которые не преминули вспомнить и биографию «палача из Риги», или «Рижского висельника». Припомнили, разумеется, и то, что, «согласно распространенной, но официально не подтвержденной версии», Герберт Цукурс был убит агентами Моссада. Надо сказать, что в последней фразе есть одна существенная ошибка. Моссад уже давно не только признал свою ответственность за казнь Цукурса, но и назвал имена тех, кто участвовал в этой казни.

Невысокий, с заметным брюшком, но тем не менее носивший одежду с редко присущей толстякам элегантностью, внешне Яков Мейдад больше всего напоминал преуспевающего бизнесмена или банковского служащего. Во всяком случае, вряд ли кто-нибудь заподозрил в этом идущем по Версальскому бульвару добродушном мужчине агента уже наделавшего немало шума в Европе израильского Моссада по кличке «Мио».

1 сентября 1964 года Мио направлялся по Версальскому бульвару на встречу с прибывшим из Израиля начальством, пребывая в самом превосходном расположении духа. Он точно знал, что в Тель-Авиве довольны его работой и даже подумывают о повышении его по службе. Однако, когда Мио оказался в явочной квартире Моссада, настроение у него резко испортилось.

В просторном холле, сидя за столом и сцепив пальцы, его ждал начальник оперативного отдела «Кейсария» Йоська Ярив. Это означало только одно: на сей раз речь пойдет не о необходимости раздобыть секретную информацию или о вербовке нового агента, а о похищении, ликвидации или о чем-то подобном, к чему Мио никогда не имел и не хотел иметь никакого отношения.

Ярив, как всегда, был сух и краток. Бросив взгляд на лежавшую на столе пачку газет, он спросил у Якова, читал ли тот о планах парламента ФРГ объявить амнистию всех нацистских преступников за истечением срока давности. В Иерусалиме полагают, продолжил Йоська, что вслед за немцами аналогичный закон будет принят в других странах Западной Европы, а затем и в США, после чего нацистские преступники смогут наслаждаться жизнью, словно ничего и не было. Мир больше не хочет помнить о холокосте и еврейской крови. Мир хочет оставить эту страницу своей истории в прошлом…

Но мы ничего не забыли и никому не позволим это забыть, сказал Йоська Ярив. Больше того — в преддверии обсуждения в ФРГ будущего закона мы напомним всему миру о том, сколько еще фашистской нечисти разгуливает на свободе. Если же такой закон и в самом деле будет принят, то мы просто начнем отстреливать бывших нацистов, как бешеных собак. Так как процесса над Эйхманом для этой цели оказалось недостаточно, то мы решили уничтожить другого палача евреев — Герберта Цукурса.

Неплохая идея, заметил в ответ Мио, но при чем тут он — он всегда занимался другими делами…

— Именно ты, — сказал Йоська Ярив с нажимом, — именно ты со своим обаянием и умением ладить с людьми должен будешь поехать в Бразилию, завоевать доверие Цукурса и сделать так, чтобы мы могли захватить его и судить. Будет ли Цукурс вывезен в Израиль или мы проведем военно-полевой суд на месте, значения не имеет. Мы знаем о нем все, и смертный приговор ему уже вынесен. Общий план операции утвержден главой Моссада Меиром Амитом.

В комнате повисла долгая пауза. Яков Мейдад молчал.

— Знаешь ли ты, почему для этой операции мы выбрали именно тебя? — спросил, прервав затянувшееся молчание, Йоська.

Мио сглотнул слюну и кивнул.

Он и в самом деле знал. Будучи уроженцем Германии, он успел вскоре после прихода к власти Гитлера выехать в Палестину, затем добровольцем вступил в британскую армию и провоевал в ее рядах до конца Второй мировой. Его родители и другие родственники остались в Германии, и больше Яков их не видел. Никогда.

— Что ж, если ты согласен, то для начала вот твои новые документы на имя гражданина Австрии Антона Кинцеле…

* * *

Спустя два дня австрийский бизнесмен Антон Кинцеле прибыл из Парижа в Роттердам. С вокзала он направился в фешенебельный «Рейн-отель», где для него был забронирован номер. В отеле он заказал для себя отдельный почтовый ящик и попросил отпечатать визитки, бланки и конверты на имя Антона Кинцеле, так как, к несчастью, забыл все эти канцелярские бумаги дома, в Вене. Затем Кинцеле отправился в очень известный голландский банк и открыл там счет на свое имя, положив на него 3 000 долларов наличными.

Впрочем, в Роттердаме он долго не задержался. Уже на следующий день Кинцеле выехал в Цюрих, где явился в банк «Кредит свис», и также открыл там счет, положив на него 6000 долларов наличными. Из Цюриха Антон Кинцеле направился в Париж, но еще через несколько дней снова появился в Роттердаме — на этот раз почему-то с необычайно пышными усами и в очках с толстыми стеклами, в которых не было никакой необходимости.

В таком виде он сфотографировался в одном из местных фотоателье, после чего явился в посольство Бразилии, не спеша заполнил все требуемые бланки с просьбой о туристической визе и приложил к ним только что сделанные фотографии.

10 сентября герр Кинцеле вылетел из Парижа в Рио де-Жанейро, сознавая, что ему предстоит совсем нелегкая миссия. Вместе с тем за эти дни он прочитал все, что можно, о Герберте Цукурсе.

У Герберта Цукурса оказалась и в самом деле захватывающая биография. В середине 30-х годов он на собранном им собственноручно небольшом самолете сумел совершить беспосадочный перелет из Латвии в Гамбию, в мгновение приобретя международную известность и став национальным героем на родине. Уже в те годы он был яростным латышским националистом, но отнюдь не антисемитом. Среди его друзей было много евреев; он дважды побывал в Палестине и, вернувшись, каждый раз с восторгом рассказывал об успехах евреев по обживанию своей исторической родины.

Присоединение Латвии к СССР могло бы иметь для Цукурса самые печальные последствия, но он каким-то образом избежал ареста, а когда немцы вошли в Ригу, стал одним из первых латышей, добровольно вызвавшихся служить нацистскому режиму.

С этого времени Герберт Цукурс и стал «палачом из Риги», «рижским висельником». Он не просто отдавал команды об уничтожении евреев — он лично принимал участие в каждой акции, давая волю своим садистским наклонностям. Одной из первых таких акций стало сожжение заживо в Рижской синагоге 300 евреев. Затем его любимым развлечением стало отрывание голов еврейским младенцам и забивание еврейских стариков насмерть рукояткой пистолета. Иногда он подбрасывал грудных младенцев в воздух и стрелял в них. Некоторые свидетели вспоминали, что Цукурс любил ездить по гетто на машине, стреляя из пистолета во встречных евреев. Летом 1941 года по его приказу 1200 евреев было утоплено в озере Кольдага. В ноябре 1941 года он руководил расстрелом 3000 рижских евреев в Румбуле…

Всего же Герберт Цукурс принимал непосредственное участие в убийстве, как минимум, 25 000, а по некоторым данным, и 30 000 евреев. В конце войны Цукурс по поддельным документам сумел сбежать во Францию, а оттуда перебрался в Рио-де-Жанейро. Причем приехал он туда не один, а с некой Мирьям Кайнцер — миловидной еврейкой, которую Цукурс, по его словам, с риском для жизни спас от смерти.

Девушка подтвердила рассказ Герберта Цукурса, и местная еврейская община мгновенно окружила его заботой и любовью, помогла ему организовать свой бизнес, так что вскоре он стал преуспевающим бизнесменом.

Однако однажды, напившись, Цукурс обратился к местным евреям не иначе, как «еврейские свиньи», и начал громко вспоминать, скольких он собственноручно лишил жизни и как ему нравилось забивать их насмерть рукояткой пистолета…

В еврейской общине Рио-де-Жанейро начался скандал, местные евреи бросились наводить о Цукурсе справки в Латвии, и вскоре выяснилось, что он и есть не кто иной, как «рижский палач». Сразу после этого скандала Цукурс расстался со ставшей уже ненужной Кайнцер, но остался в Рио-де-Жанейро, просто переехав в другой квартал этого огромного города.

При этом он продолжал заниматься бизнесом, женился на своей соотечественнице Мильде, и та родила ему троих детей. Однако евреи, безусловно, не забыли о том, кто он такой. После того как еврейские студенты устроили погром в его офисе, Цукурс решил перебраться с семьей в Сан-Пауло.

В июне 1960 года, вскоре после похищения израильтянами Адольфа Эйхмана, Цукурс явился в полицию Сан-Пауло. Он заявил, что чувствует, что существует угроза и для его жизни, и просит местные правоохранительные органы предоставить ему защиту от возможного покушения. Его просьба была удовлетворена, но информация о ней попала в бразильские газеты, оттуда была перепечатана европейскими, и таким образом Герберт Цукурс невольно привлек к себе внимание всего мира, а значит, и Израиля…

При этом он решил не только полагаться на полицию, но и превратить свой дом в самую настоящую крепость, оборудованную всеми известными в то время системами наблюдения и сигнализации. Сыновья Цукурса несли круглосуточную охрану дома, а сам он постоянно находился настороже. Было ясно, что войти в доверие, усыпить бдительность такого человека будет совсем непросто.

Придя к этой мысли, Мио понял, что он сам ни в коем случае не должен быть инициатором знакомства с Цукурсом — их встреча должна состояться как бы случайно и по воле некоего третьего лица…

Оказавшись в Рио-де-Жанейро, Антон Кинцеле посетил главные достопримечательности города, отобедал и оставил щедрые чаевые в самых дорогих ресторанах, не забывая рассказывать, что намерен вложить капиталы в развитие индустрии туризма в Бразилии. В качестве потенциального инвестора Кинцеле встретился с министром туризма и несколькими чиновниками и попутно выяснил, что Геберт Цукурс владеет в Сан-Пауло небольшой лодочной станцией на искусственном озере да катает туристов на стареньком самолете. Дела у него идут ни шатко ни валко, и он явно нуждается в деньгах…

Вооруженный этой информацией, Кинцеле направился в Сан-Пауло, внимательно осмотрел город, а затем оказался на берегу живописного искусственного озера. Узнав, что продающая билеты на катание на лодках молодая симпатичная женщина является по национальности немкой, Кинцеле начал расспрашивать соотечественницу о том, как обстоят дела в Сан-Пауло с туризмом, какие развлечения, кроме катания на лодок, здесь еще есть, много ли в городе гостиниц. В ответ собеседница смутилась, заметив, что она не очень компетентна в этих вопросах, и посоветовала обратиться с ними к ее тестю — Герберту Цукурсу.

Поначалу вопросы незнакомца не вызвали у Цукурса особого восторга, но когда тот заявил, что с удовольствием осмотрит окрестности с высоты птичьего полета и готов за это заплатить, Цукурс повеселел. Когда спустя час он и Кинцеле приземлились, то между ними были уже вполне дружеские отношения. Цукурс не скрывал, что туристические проекты Кинцеле весьма заинтересовали его, и пригласил австрийца к себе домой выпить рюмочку коньяка.

По дороге к дому Цукурс спросил нового знакомого, чем он занимался в годы войны.

— Служил на восточном фронте, заработал вот этот шрам на груди, — ответил Кинцеле, но от дальнейших подробностей своей военной биографии воздержался.

— А я во время войны спасал евреев! — заявил Цукрус и посмотрел на собеседника, ожидая его реакции, но Кинцеле промолчал.

Дома Цукурс открыл перед Антоном Кинцеле один из ящиков стола и показал множество наград, которые он получил за годы службы в немецкой армии. Затем открыл другой ящик и показал лежащие там короткоствольный автомат и три пистолета.

— Вообще-то меня охраняет бразильская полиция, — сказал он. — Но в случае чего я и сам сумею постоять за себя!

Антон Кинцеле понял, что оружие хозяин ему показал не случайно. Таким образом Цукурс, по сути дела, открыто предупредил его, что если он явился с какими-то дурными намерениями, то лучше ему сразу убираться назад.

Вечер между тем прошел великолепно. Мильда изжарила мясо, испекла пирог, и под эту великолепную закуску мужчины закончили бутылку. Цукурс, разомлев от выпивки, пригласил Кинцеле посетить две его фермы, и тот с готовностью согласился.

Но вечером, когда гость ушел, Цукурс достал с полки тетрадку, в которую записал уже давно составленный им список своих потенциальных убийц, и внес в нее новое имя: «Антон Кинцеле».

* * *

Наутро Кинцеле заехал за Цукурсом на своей машине. «Рижский палач» на его глазах неторопливо собрался, положив в карман пистолет вальтер и прихватив с собой фотоаппарат.

— Люблю фотографировать! — объяснил он. — Дай-ка я и тебя щелкну…

Глядя в объектив фотоаппарата, Кинцеле улыбнулся, но подумал, что Цукурс снимает его тоже не случайно, а подозревая в нем своего потенциального убийцу. Затем он вспомнил о «вальтере» и о том, что все его личное вооружение составляет карманный нож, и ему стало не по себе. Если атлетически сложенный, физически очень сильный Цукурс решит убить его на своей ферме, сделать ему это будет совсем нетрудно.

Обе фермы Герберта Цукурса были пусты и влачили жалкое существование. Однако во время прогулки Цукурс предложил своему новому приятелю потренироваться в стрельбе — видимо, хотел проверить, сказал ли тот правду, что служил в армии.

Уже когда они приехали на вторую ферму, у Кинцеле неожиданно внутри туфли вылез гвоздь. Он сел на землю, снял обувь и стал ее осматривать, и в это время Цукурс вытащил из кармана пистолет.

«Вот и конец! — пронеслось в голове у Мио. — Кажется, в этой игре в кошки-мышки на самом деле все наоборот…»

— На, забей рукояткой свой гвоздь. По личному опыту знаю, что эта рукоятка — лучше любого молотка! — с улыбкой заметил Цукурс, протягивая Мио пистолет.

Теперь их роли переменились, и Мио при желании мог бы сам привести приговор в исполнение. Но вместо этого он лишь парой-тройкой ударов вогнал гвоздь на место.

Во время поездки Антон Кинцеле развернул перед Цукурсом свои планы по созданию новой туристической компании в Южной Америке. Он пригласил Герберта поехать с ним в Монтевидео, так как именно в этом городе его компаньоны хотят открыть головной офис будущей компании, и ему надо подобрать для него помещение. А Цукурс волне может стать гендиректором этой компании…

Еще через два дня Антон Кинцеле был со своим новым «другом» в Монтевидео. Подходящее здание для офиса они тогда так и не нашли, но зато хорошо отдохнули в пятизвездочной гостинице «Виктория Плаза», посетили лучшие рестораны, пабы, ночные клубы и театры, и Цукурс невольно ощутил всю бедность своего существования и вновь оценил те перспективы, которое открывало перед ним предложение Кинцеле.

Перед тем как вылететь в Париж, Кинцеле написал письмо Йоське Яриву, в котором сообщал, что в значительной степени задание выполнено, «Покойник» попался на крючок, пришло время для решительных действий, так что он ждет Йоську в Париже. «Покойником», как нетрудно догадаться, Йоська Ярив и Яков Мейдад условились называть Герберта Цукурса.

В Париже Кинцеле уже ждала группа сотрудников «Кейсарии», которым было поручено привести вынесенный рижскому висельнику приговор в исполнение. Помимо Йоськи Ярива, в нее вошли Менахем Барабаш, Зеэв Амит-Слуцкий и еще один сотрудник, имя которого остается засекреченным.

Мио объяснил товарищам, почему Цукурса лучше всего убить именно в Уругвае, а не в Бразилии: во-первых, в Бразилии он находится под охраной местных властей; во-вторых, для того, чтобы не подставлять бразильскую еврейскую общину… А в-третьих, продолжил Мио, если мы попадемся в Бразилии, то нас ждет смертная казнь, а в Уругвае смертная казнь отменена…

В феврале 1965 года все члены группы разными путями вылетели в Уругвай. Первым туда отправился Барабаш. По прибытии он арендовал для будущей операции автомобиль, купил огромный чемодан, в который должны были положить Цукурса, а также снял большое заброшенное здание, расположенное неподалеку от дома, где шел капитальный ремонт: звуки этого ремонта должны были заглушить шум той борьбы, которая должна была развернуться между ними и Цукурсом. Когда все участники операции уже были на месте, Антон Кинцеле известил Цукурса о том, что он уже в Монтевидео и с нетерпением ждет его приезда.

В этот момент Герберт Цукурс начал что-то подозревать и направился в полицию, чтобы посоветоваться, насколько безопасно ему ехать в Уругвай. Начальник полиции Сан-Пауло сказал, что он лично ехать не рекомендует — в Уругвае защищать Цукурса будет некому, а его враги вряд ли отказались от мысли свести с ним счеты…

Своими сомнениями Цукурс поделился с женой, но к этому времени он уже принял решение.

— В конце концов, я не трус. Мой пистолет всегда со мной, и при случае я смогу постоять за себя! — сказал он.

23 февраля 1965 года Герберт Цукурс прибыл в Монтевидео. Ловушка захлопнулась — из аэропорта они поехали смотреть дом, который Антон Кинцеле якобы облюбовал под офис будущей компании.

Тем временем в самом доме Йоська Ярив и все остальные участники операции разделись до трусов — чтобы не испачкать свою одежду кровью, если она прольется в ходе схватки с Цукурсом.

Подойдя к дому, Кинцеле открыл дверь, пропустил в нее Цукурса, а затем вошел сам. В этот момент на «рижского палача» набросились сразу трое мужчин. Однако оглушить его и лишить сознания, как это планировалось, у них не получилось. Герберт Цукурс и в самом деле обладал феноменальной силой, а ощущение смертельной опасности эту силу удесятерило. Отчаянно борясь, он сумел дотянуться до двери и, пытаясь ее открыть, вырвал ручку. Затем в какой-то момент, будучи поваленным на пол, Цукурс сумел сбросить с себя нападавших и с криком «Ласт мир шпрехен!» — «Дайте мне сказать!» — попытался выхватить пистолет.

Тогда Йоська Ярив зажал ему рот рукой, но Цукурс при этом укусил его за палец так, что едва не откусил его. Слуцкий схватил молоток и ударил Цукурса по голове. Брызнула кровь, однако даже в этом состоянии латыш продолжал бороться. И тогда один из членов группы поднес пистолет с глушителем к голове Цукурса и дважды спустил курок…

И вот после этого все действительно кончилось. Положив тело нацистского преступника в чемодан, члены группы смыли кровь с пола, а затем пошли отмываться от нее сами.

Перед тем как покинуть дом, они положили в чемодан заранее написанную записку:

«С учетом тяжелых преступлений, совершенных Гербертом Цукурсом, и, прежде всего, его личной ответственности за совершенное с особой жестокостью убийство 30 000 стариков, женщин и детей мы приговорили обвиняемого Герберта Цукурса к смертной казни и привели приговор в исполнение 23 февраля 1965 года.

Те, кто никогда не забывает».

* * *

Сразу по прибытии в Европу члены группы позвонили в одно из немецких информационных агентств и от имени «Тех, кто никогда не забывает» сообщили об уничтожении «рижского висельника». В Моссаде ожидали, что назавтра эта новость появится на первых страницах ведущих газет Европы, однако прошел день, за ним другой, а газеты молчали: немецкие журналисты попросту не поверили переданной им информации.

Пришлось связаться с уругвайскими газетчиками, передать им адрес, где было оставлено тело Цукурса, и лишь 6 марта, после того как оно было обнаружено полицией Монтевидео, информация о ликвидации «палача» появилась сначала в СМИ Уругвая, а затем и в прессе других стран.

Вдова Цукурса сразу же обвинила в убийстве мужа «бизнесмена Антона Кинцеле» и передала журналистам фотографию, сделанную Гербертом осенью 1964 года.

Как уже говорилось, в современной Латвии Герберт Цукурс был объявлен национальным героем, и его поклонники делают все возможное для того, чтобы хоть как-то очистить его имя от тех чудовищных преступлений, с которыми оно связано. Так, журналистка Байбы Шаберте написала целую книгу, названием которой послужили последние слова Цукурса — «Дайте мне сказать!».

Шаберте утверждает, что виновность Цукурса никогда не была доказана, так как он был убит без суда и следствия. Однако этим утверждениям противостоят горы документов и свидетельских показаний. Что касается того, почему Цукурс был убит именно таким образом, то споры по этому поводу продолжаются до сих пор.

Как считается, участники операции сами не знали, каким будет последнее указание из Тель-Авива — велят им попытаться доставить Цукурса живым, как Эйхмана, или казнить его в Монтевидео. Однако в любом случае они предполагали связать Цукурса, зачитать ему приговор и только после этого привести его в исполнение, но реализовать этот свой план они так и не смогли.

А Йоська Ярив до конца жизни жаловался, что у него болит палец. Он сросся, но напрочь отказался сгибаться и служить своему хозяину, как прежде. И тут уж ничего не поделаешь…