В советские времена имя Виктора Лягина было известно почти так же как имя Рихарда Зорге. Хотя совершенный им и его товарищами подвиг не был обрамлен экзотическим антуражем с японскими гейшами и самураями, история действовавшей в Николаеве разведывательно-диверсионной группы приобрела достаточно широкую известность, став основой для таких художественных произведений, как роман Василия Ардаматского «Грант вызывает Москву» и кинофильма «Их знали только в лицо». Правда, реальные события были в них изменены до неузнаваемости…

Провал

Наверное, николаевское СД так никогда и не вышло бы на «Маршрутников» и не рассекретило Лягина, если бы не оставленная по линии николаевского партийного подполья и перевербованная гестапо врач Мария Любченко… Арестованная немцами в июне 1942 года, она провела под стражей всего 15 дней и за это время успела сдать многих из своих товарищей, а затем согласилась сотрудничать с гестапо.

По вине Любченко были расстреляны трое арестованных вместе с ней подпольщиков. Позже, уже в качестве агента, она выдала антифашистскую группу, организованную в концлагере неким врачом Федором. Федор и четверо его товарищей были расстреляны перед строем заключенных. Среди других арестованных по вине Любченко – ее знакомые, соседи. Они впрочем, «отделались» концлагерем. В отличие от подпольщика Григория Тикоты, застреленного гестаповцами при аресте.

Но самым крупным успехом этой шпионки Роллинга стала поимка Лягина-Корнева-Кента.

Вот что рассказывала об этом сама Любченко: «С Корневым я познакомилась в феврале месяце 1942 года через его жену Дукарт Магдалину Ивановну, местную жительницу города Николаева, по национальности немку, которую знала еще до войны. Первая встреча с Корневым состоялась у меня в квартире, куда он пришел в гости вместе с Дукарт, и последняя, сообщив, что она вышла замуж, отрекомендовала Корнева как своего мужа. Должна сообщить, что Корнев с первой встречи произвел на меня исключительно приятное впечатление, так как являлся всесторонне грамотным, культурным человеком, владел несколькими иностранными языками и очень скромно вел себя в обществе. В разговоре был сдержан. Во время одной из встреч Корнев сообщил мне, что он уроженец и житель города Ленинграда, откуда приехал в отпуск к своей жене и по семейным обстоятельствам остался на оккупированной территории. Встречи с Корневым и его женой Дукарт у меня происходили систематически вплоть до моего ареста органами СД, а также после моего освобождения из-под стражи, то есть уже после того, как я была завербована немецкими контрразведывательными органами, когда я принимала прямое и непосредственное участие в деле выявления советских патриотично настроенных лиц. На одной из явок с немецким сотрудником СД Реллингом мне было заявлено, что в городе Николаеве проживает на нелегальном положении оставленный со специальным заданием для ведения подпольной работы против немцев некий майор Хент или Кент. Тогда же было пояснено Реллингом, что этот майор ранее проживал в Ленинграде. По названным внешним приметам этого майора я сделал вывод, что с ним имеет сходство знакомый мне инженер Корнев и с этого момента, то есть примерно с ноября месяца 1942 года приступила к активной разработке последнего. На одной из последующих встреч я сообщила Корневу о том, что до войны являлась членом ВКП (б) и с целью расположения его к себе сказала ему, вернее, создала видимость своего враждебного отношения к немцам и желания выполнить свой долг в этом вопросе как советского гражданина и члена ВКП (б). Мои предположения в результате такого поведения оправдались. Корнев, ранее присматривающийся и изучающий меня, в разговорах стал более свободен и откровенен, чаще стал заходить ко мне в квартиру и в процессе встреч заводил разговоры на политические темы, информировал об обстановке на фронте, в очень осторожной форме давал понять, что мне как члену ВКП (б) необходимо серьезно подумать о своих обязанностях и долге перед партией. Со всеми его доводами я соглашалась. Убедившись во мне как в «честном советском человеке» Корнев во время одной из встреч в ноябре 1942 года у меня в квартире зачитал мне принесенный с собой доклад Сталина от 7 ноября 1942 года, посвященный годовщине Октябрьской социалистической революции. Внимательно прослушав зачитанный доклад, я создала видимость, что этот исторический документ расцениваю, как подобает подлинному патриоту социалистической Родины и принимаю его к непосредственному руководству и исполнению во всей своей деятельности. Такое мое поведение окончательно убедило Корнева в моей «благонадежности» и он в этой же беседе сообщил, что оставлен по поручению партии в тылу у немцев для выполнения специальных заданий, настоящее имя Корнева Хент и Кент (точно не помню), и у него есть специальное звание советского офицера в ранге майора. На поставленный мною вопрос, чем он занимается в своей практической подпольной деятельности и нет ли у него конкретных лиц для выполнения заданий, Корнев ответил «Да» и, заручившись моим обещанием помогать ему в подпольной деятельности, дал мне следующее задание: первое, оказать материальную помощь и в частности продуктами питания какой-то работавшей под его руководством девушке по имени Аня, фамилию и адрес ее не назвал; второе, достать и передать ему определенное количество соответствующих химических веществ, которыми нужно было отравить зерно на элеваторе в городе Николаеве, а также значительное количество скота, сконцентрированного немцами в одном из районов области; третье, выдать справку о плохом состоянии здоровья одному молодому человеку, подчиненному ему в подпольной деятельности (фамилии не помню), который на основании этой справки имел бы возможность уволиться из учреждения, в котором служил и поехать в Днепропетровскую область с каким-то специальным заданием. Внимательно выслушав Корнева, я заверила его, что все эти задания принимаю с желанием и сделаю все необходимое для их выполнения. В результате такого поведения с моей стороны Корнев остался очень доволен, вернее, выразил мне свое удовлетворение и, попрощавшись, вышел от меня, выразив намерение зайти через несколько дней. В результате этой состоявшейся встречи и разговора с Корневым для меня стало ясно, что он и является тем самым майором Кент или Хент, на розыск которого я получила задание, о чем и представила подробную информацию Реллингу во время состоявшейся с ним очередной встречи. На основании представленных мною материалов Корнев в январе 1943 года был арестован органами СД. Что касается того человека, которому я должна была выдать справку на предмет освобождения от работы для отправки в Днепропетровск, мною было предложено Корневу отправить его ко мне в поликлинику, что и было исполнено. При появлении в поликлинике он был арестован по моему указанию специально прибывшими сотрудниками СД».

Следующая – и последняя – встреча с Корневым у Любченко состоялась в январе 1943 года на очной ставке. Корнев, правда, ни в чем не признался – лишь бросил полный презрения взгляд на предательницу и отказался разговаривать.

Насколько правдив рассказ Любченко?

Невозможно представить, что опытнейший разведчик, о подлинном лице которого даже не догадывались проверенные во множестве операций николаевские подпольщики, выложил все начистоту особе, доверять которой он не имел никаких серьезных оснований. И это при том, что железным правилом любого секретного агента является – не рассказывать никому больше необходимого для выполнения конкретного задания минимума. Допустим даже, ему требовалось содействие Любченко в добыче продуктов или получении медицинских справок, но зачем же было осуществлять ее вербовку самому, не передоверив подобное дело кому-нибудь из своих сотрудников? В голове не укладывается якобы сделанные Лягиным признания о том, что он является майором госбезопасности и руководителем разведывательно-диверсионной сети по кличке Кент. И уж вовсе за гранью зачитывание им доклада Сталина, посвященного 25-летию Октябрьской революции.

Может быть, Лягин нуждался в помощи Любченко для организации новых диверсий? Но, говоря откровенно, с толком израсходовав почти все боеприпасы, группа уже выполнила свою задачу и могла с чистой совестью дожидаться прихода Красной армии. Конечно, сидеть без дела им не хотелось, и это вполне могло вдохновить на идеи вроде отравления зерна на элеваторе, но стоило ли ради эфемерной надежды добраться до нужных химических веществ, пускаться в подобные откровения?

И, наконец, последняя нестыковка: почему, узнав о признании Лягина в ноябре 1942 года, Роллинг приказал арестовать его только через три месяца?

С другой стороны, зачем же Любченко было наговаривать на себя и тем самым еще туже затягивать петлю на собственной шее? Здесь многое могли бы прояснить протоколы допросов Роллинга, ознакомиться с которыми автор, к сожалению, не имел возможности. Однако рискнем предложить версию, которая, на наш взгляд, является единственно возможной.

Итак, несмотря на все старания Любченко, мнимый инженер Корнев ни о чем не рассказывал, но все-таки решил, в случае крайней необходимости, использовать имеющиеся у нее, как врача, возможности. Такая необходимость возникла в феврале 1943 года, когда над Григорием Гавриленко, связным Лягина, возникла угроза отправки его на работы в Германию. Поскольку именно через Гавриленко осуществлялась связь и с другими членам группы, и с подпольем, Лягин не мог лишиться столь необходимого помощника.

И тогда он отправил его к Любченко за медицинской справкой. Вторую, столь же роковую ошибку допустил уже сам Гавриленко, явившийся на прием с пистолетом в кармане. Прямо в кабинете он был схвачен гестаповцами, и после доставки к Роллингу подвергнут жестоким пыткам, после которых рассказал почти все, о чем ему было известно.

Лягин был арестован 5 февраля 1943 года. Его избивали нагайками, запускали иголки под ногти, ставили на горячую плиту, выкручивали цепями руки, кололи шилом в бедра, вырывали щипцами волосы на голове. Но он продолжал отрицать все начисто.

И тогда следователи сконцентрировались на Гавриленко.

Вот как вспоминала об этих событиях русская немка Галина Келем: «Они Гришу фактически убили на третий день пыток. В камеру приволакивали бездыханный труп и швыряли его на цементный пол. Мороз доходил до двадцати градусов, и от холода эта бесформенная масса начинала оживать, корчиться, как горящая бумага».

Заметим, что все события, начинающиеся с ареста Гавриленко, также многократно запротоколированы и задокументированы. Однако вернемся все же к вопросу, почему Любченко утверждала, будто Лягин рассказал ей о своей разведывательной деятельности, при совершенно других обстоятельствах еще в ноябре 1942 года.

Бодеккер, как уже отмечалось, покровительствовал инженеру Корневу, а что именно гестаповцы могли, собственно, вменить ему в вину?

Обратился к Любченко с просьбой выдать для Гавриленко справку-бронь от угона в Германию? Хотел помочь случайному знакомому, а о том, что тот ходит с пистолетом за пазухой, разумеется, не догадывался.

Есть показания Гавриленко о том, что инженер Корнев возглавлял вражескую разведывательно-диверсионную группу? Так ведь под пыткой еще и не то подпишешь. А может быть, Роллинг таким образом копает под самого Бодеккера, чтобы доказать будто под носом у адмирала действуют вражеские агенты?

И тогда Роллинг фабрикует еще одно доказательство, заставив Любченко показать, будто Корнев сам признался в том, что является Кентом.

Вкупе с признаниями Гавриленко этих показаний было достаточно, чтобы убедить Бодеккера в том, что Корнев все-таки является шпионом.

Ну, а потом, когда Любченко сидела перед николаевскими чекистами и те тыкали ей в нос ее же собственными показаниями в гестапо, провокаторше не оставалось ничего иного, как повторить то, что она уже сочинила по просьбе Роллинга. А если она даже и попыталась объяснить, как было дело, ее наверняка убедили не запираться.

В тюрьме и на свободе

Так или иначе, аресты сотрудников подпольщиков проводились гестаповцами на основании сведений, полученных от Гавриленко, который, в качестве личного связного Лягина, знал лишь немногим меньше самого резидента.

11 февраля 1943 года взяли помощников Лягина – Полохову, Молчанова и Пономаренко. Еще через день – Соколова, Улезко, Коваленко и Соломина. Дзурилову арестовали позже других 13 мая. Из бывших выпускников Ленинградской спецшколы в городе оставался только Николаев, который не только не залег на дно, но и предпринимал отчаянные попытки, чтобы выручить товарищей.

Еще 14 февраля он побывал у Дуккартов, которые сами только что вернулись из гестапо. Лягин сумел убедить Роллинга, что жена и теща, как говориться, «ни сном, ни духом», однако в качестве подтверждения своей лояльности они дали обещание сообщать о всех подозрительных, которые будут приходить к ним на квартиру. Выпроводив Николаева от греха подальше, гестаповцев о визите они все же не проинформировали. Однако 14 апреля он появился снова.

Вот, что в 1946 году рассказывала об этом следователям МГБ Магда Дууккарт: «Саша в подвале нашего дома взял оружие Корнева, которое там хранилось. В этот раз Саша сообщил моей матери, что нелегально был на свидании с Корневым. После его ухода я вместе с матерью в тот же день отправилась к следователю СД Роллингу, и, не застав его, обратилась к сотруднику СД Циммель, который после ареста Корнева посещал нашу квартиру и сообщила ему, что к нам на квартиру приходил какой-то водопроводчик, имея в виду Сашу, но не указала, что это был именно указанный выше Саша. Циммель просил нас рассказать о его приметах, на что я ответила, что он был в рабочем костюме и других примет я не заметила.

Циммель показал мне фотокарточку Саши, на которой был сфотографирован вместе с ним и неизвестный нам товарищ, и спросил нас, указывая на Сашу: «Может быть, этот был у Вас?» На что мы дали отрицательный ответ, заявив, что этот на него не похож и, насколько мне помнится, мы просили Циммеля сообщить об этом следователю СД Роллингу.

Данное наше обращение к Циммеру было вызвано тем, что Саша пришел к нам днем, а не вечером, как это было 14 февраля 1943 года. Тогда мы о нем ничего не сообщили, а в этот раз его увидели соседи, которые могли сообщить об этом в СД. Были ли они связаны с СД, об этом мне ничего не известно».

Отметим, что в промежутке между первым и вторым визитами Николаева у Дуккартов побывала и Галина Келем, которая тоже хотела получить у них пистолет для организации побега Лягина. Магда разговаривать с ней отказалась, но Эмилия Иосифовна пистолет все-таки отдала, хотя рисковала отчаянно. Представим себе мать и дочь, которые находятся под очень серьезным подозрением гестаповцев и не отправлены «на всякий случай» в концлагерь только потому, что дочь является немкой и в свое время работала у адмирала Бодеккера. Весьма хрупкая защита, не гарантирующая, во всяком случае, защиту от провокаций фашистских агентов, которые могли выдавать себя за подпольщиков. Стоит ли удивляться, что держались они весьма настороженно? Однако, ссылки на окружающую обстановку сотрудников МГБ не проняли, и Дуккарты получили по полной. Впрочем, как и Галина Келем и другие выжившие участники группы, многие из которых угодили прямиком из немецких концлагерей в советские. Кажется, что, определяя судьбу того или иного человека, следователи руководствовались правилом: «Погиб – герой, выжил – предатель».

Казнь

И снова возвращаемся в оккупированный немцами Николаев. Заболевших тифом Пономаренко и радиста группы Молчанова панически боявшиеся всякой заразы немцы расстреляли еще 17 февраля.

Лягин попытался покончить жизнь самоубийством, перерезав себе вены на левой руке кусочком безопасной бритвы, который был спрятан у него в козырьке фуражке. Увидев лужу крови, надзиратель поднял тревогу и в бессознательном состоянии арестованного перенесли в тюремную больницу, где приставили к нему двух часовых. Больше попытки не повторялись, поскольку все колющие и режущие предметы были у него изъяты.

К 1 марта следствие объявили законченным, после чего Лягина и Гавриленко перевели в тюрьму, откуда время от времени выводили на земляные работы на берегу.

Есть сведения, что через жен других арестованных им удалось передать два нагана, а во время одного из выходов переодевшийся в форму полицая Николаев даже сумел переговорить с Лягиным, договорившись о дне побега, который был назначен на 17 апреля.

Относительно того, почему побег не состоялся, существуют два объяснения. Согласно первому, Виктор Александрович отказался бежать, чтобы не усугублять участь других своих арестованных товарищей. По другой версии, буквально за день до назначенной даты, из заключения сбежал какой-то уголовник, и выходы в город на работы прекратились.

«Переиграть» все заново не получилось, поскольку главное действующее лицо – Николаев – 17 мая был застрелен немцами при аресте (его выдали некие сестры Кравченко – Тамара и Людмила). Арестованных подпольщиков из тюрьмы перевели обратно в гестапо, откуда Лягин и Гавриленко уже не вышли.

Их расстреляли 17 июля 1943 года. Резидент и его ближайший сподвижник, выдавший под пытками и своего начальника, и всю группу, погибли вместе, как боевые товарищи. О чем они говорили перед смертью, мы можем только догадываться, зато знаем другое: просьбу Виктора Александровича публично повесить его на площади немцы не уважили.

Эпилог

Николаев был освобожден 26 марта 1944 года, а 5 ноября того же года Лягину было присвоено звание Героя Советского Союза.

После войны были судимы и казнены и Роллинг, и Любченко, и десятки других лиц, имевших отношение к борьбе с николаевским подпольем. Дуккартам «повезло» больше.

Осенью 1943 года, когда фронт уже приближался к Николаеву, они, в значительной степени, чтобы снять с себя подозрение и не привлекать внимание гестапо, эвакуировались вместе со многими другими «фольксдойче».

Из интервью Эмилии Иосифовны Дуккарт: «Мы остановились в Польше, около города Лодзи, где жила моя сестра. Магда чувствовала себя очень плохо, мы вызвали врача, который сказал, что у Магды открытая форма туберкулеза и в открытой квартире она жить не может. Через неделю Магду перевели в больницу в Заксен. Когда наши войска начали вступать на территорию Польши, я получила от Магды письмо с просьбой приехать к ней, чтобы потом вместе вернуться на Родину после освобождения. В январе 1945 года я взяла Магду из больницы, она выглядела хорошо. В мае пришли наши войска, и мы были освобождены». То еще было освобождение…

Дуккарты оказались в американской зоне оккупации, но добились перевода в советскую зону и добровольно явились в комендатуру города Хемнице, причем не с пустыми руками, а с сохраненной ими «казной» лягинской группы.

Из протокола допроса Магды Дуккарт от 26 марта 1946 года:

«– Какие изделия государственного золота, находившиеся в ведении Корнева, были вами присвоены и кому именно вы сдали остальные из них? Имеется ли у вас об этом квитанции?

– Из изделий государственного золота, находившихся в ведении Корнева, о которых я показала на прошлом допросе, мы 2 продали в Одессе, 4 мужских часов и 2 женских часов я подарила: одни своей тете Соколовой Флоре Иосифовне, о ней я дала показания на прошлом допросе, а другие часы – своей двоюродной сестре Тарапановой Людмиле 36 лет, дочери Соколовой. В 1945 году они проживали в Германии под Берлином. Одни часы мужские я подарила брату моего отца Дукарт Эдуарду Яковлевичу перед его выездом в Германию. Помню, что в Одессе перед моим выездом в Германию я подарила одно обручальное кольцо моей двоюродной сестре Морковской Антонине Никодимове, 1915 года рождения. Остальные золото в изделиях как-то: 6 мужских часов, 3 дамских часов, колец 14 штук, изни их 3 обручальных червонного золота 96-й пробы, одна цепочка для мужских часов, другая большая цепочка для украшения шеи, браслет, 5 мужских портсигаров, медаль царская, 3 царских монеты достоинством в 5 и 10 рублей, примерно 5 штук иностранных монет, мужская брошка, дамский медальон серебряный с брильянтами небольшого размера, одна пара серег с брильянтами сданы мною майору советских войск, фамилии я не знаю, который был начальником фильтрационной комиссии в лагере для репатриированных советских граждан в городе Майсене. Квитанция на сданные мной изделия несмотря на мою просьбу выдана мне не была. Кроме того, этому майору я сдала принадлежавший нашей знакомой некоей Ирине Марте серебро в изделиях – ложек для варенья, ложек чайных – 10 штук и коллекция старинных монет. Квитанции на них также выданы не были».

Как видим, группа Лягина была «экипирована» очень серьезно. Ведь ее казна состояла не из бумажных денег, а из разнотипных драгоценностей, которые всегда можно было, не привлекая внимания, сбыть на любом «черном рынке» хоть в Советском Союзе, хоть в Германии, хоть в Индии. И еще видно, насколько серьезно в ведомстве Берии подходили к вопросам финансового характера. Можно не сомневаться, что из неизвестного майора присвоенные им «бирюльки» вытрясли полностью. Да и Магде проданные в Одессе (наверняка по причине серьезных материальных трудностей часы) обошлись дорого. Хотя осудили ее вместе с матерью не столько за них, сколько за поведение, которое в 1943 году выглядело разумно-осторожным, а в 1946-м вполне можно было истолковать как предательское.

Осудили Дуккартов не сразу. По некоторым сведениям, тогда в Хемнице Магду изнасиловали, что привело к появлению «признаков душевного расстройства шизофреноподобного характера». Затем мать и дочь выслали на поселение в Томск, а уже потом арестовали и осудили, причем Магду в виду ее душевной болезни отправили в Казанскую психиатрическую больницу, где она в 1952 году и скончалась.

Эмилия Иосифовна намного пережила свою дочь и дождалась реабилитации.

В 1958 году отдыхавшая под Полтавой сестра Лягина Татьяна Александровна прочитала в «Комсомольской правде» статью о подвигах своего брата и решила съездить в Николаев, где ее очень хорошо приняли и где она получила возможность встретиться со многими участниками тех событий.

Заинтересовавшись судьбой Дуккартов, она нашла Эмилию Иосифовну в Караганде, где та жила вместе со своей младшей дочерью. Вскоре Дуккартов реабилитировали. Но отношение к ним еще долго оставалось неоднозначным.

Дело в том, что в романе популярного писателя Василия Ардаматского «Грант вызывает Москву» Дуккарты были показаны именно как предатели. Между тем книгу даже собирались экранизировать, и тогда Татьяна Александровна устроила настоящий скандал, требуя переделки сценария. Дело дошло до ЦК, и, в конце концов, фильм закрыли. А Татьяне Александровне «сверху» передали пожелание – оставить в покое Ардаматского и сосредоточиться на увековечении памяти Лягина. Чем она с успехом и занималась.

Имя Лягина присваивалась кораблям и улицам, в его честь устраивались спортивные соревнования и пионерские слеты, о нем писались книги и пьесы. Правда, во времена «перестройки» кое-кто из бойких журналистов попытался «по-новому» взглянуть на лягинскую историю. И ничего не добился. Подвиг так и остался подвигом.