В петербургском соборе Воскресения Христова — Спас-на-крови, построенном на месте гибели Александра II Освободителя, посетители чаще всего задают экскурсоводам вопрос: «Почему народовольцы убили такого замечательного монарха?» Вопрос непростой, но попытаться ответить на него все-таки стоит, чтобы понять, какую плату за реформы обычно приходится платить самим реформаторам. Все аналогии с современностью в статье случайны.

До революции 1917 года больше всего памятников на территории Российской империи было установлено вовсе не Петру I Великому, а именно Александру II Освободителю.

Принципиальный момент — монументы Петру I возводились обычно на государственные деньги, а вот на Александра II чаще собирали всем миром. То есть царь, «распахнувший окно в Европу», среди своих подданных-соотечественников был менее популярен, чем его прапраправнук, совершивший массу славных и добрых дел о которых повествуется на мемориальных досках, украшающих наружные стены храма.

Прогулявшись вокруг Спаса-на-Крови, вспомним основные вехи этого 25-летнего царствования. Они были весьма удачны. По линии внешней политики в «минус» можно записать разве что только продажу Аляски. А вот во внутренней политике прогрессивная направленность реформ и их долгоиграющие положительные последствия несомненны.

Действительно, почему же народовольцы его убили?

Как стать идеальным монархом

Вообще-то царей в России убивали и раньше (Иван VI, Петр III, Павел I). Но убивали, так сказать, по-тихому, в рамках практически семейных «разборок» между монархами и дворянской элитой, которая по меткому выражению сардинского посланника Жозефа де Местра, всегда норовила «ограничить самодержавие удавкой».

Декабристы собирались убить царя (причем, возможно, с семьей), уже не ради собственных эгоистичных интересов, а так сказать, во благо народное. Правда, широко этот замысел не афишировался: вызвавшихся стать цареубийцами Каховского и Якубовича честно предупредили, что от содеянного ими другие декабристы открестятся. Впрочем, в памятный день 14 декабря 1825 года Якубович струсил, а Каховский не добрался до своей жертвы и застрелил только подвернувшихся под руку полковника Стюрлера и столичного генерал-губернатора Милорадовича.

Великий князь Александр Николаевич, которому было только семь лет, несмотря на детский возраст, тоже сыграл определенную роль в тех событиях. Утром находившийся в Зимнем дворце Николай I, с ужасом ждал, когда его придут резать. Но первыми подоспели верные ему лейб-саперы. Царь вынес своего наследника и передал им на руки со словами: «Я желаю, чтобы вы так же любили моего сына, как я сам люблю вас». После такой красивой сцены, саперы, разумеется, были готовы за Николая I и его сына в огонь и воду…

Воспитанием и образованием Александра Николаевича руководил выдающийся поэт Василий Жуковский, рассматривавший доверенную ему миссию как главное дело своей жизни.

Составленный им план можно рассматривать как квинтэссенцию всех существовавших на тот момент педагогических разработок, ориентированную на одну цель — формирование личности идеального правителя. С учетом отнюдь не всегда идеальных личных качеств великого князя, можно сказать, что цель эта была достигнута.

Чтобы не воспитать чрезмерного индивидуализма, но одновременно не сформировать и комплекс неполноценности, ему подобрали двух товарищей. На одного из них, способного и обаятельного Иосифа Виельгорского, он должен был ориентироваться как на идеал, а второй, Александр Паткуль, напротив, оказался в положении вечного отстающего.

Не перечисляя всех учителей, достаточно отметить, что законодательство цесаревичу преподавал такой выдающийся деятель как Михаил Сперанский, финансы — министр финансов Егор Канкрин, внешнюю политику — дипломат Филипп Бруннов, а военное дело — сам Николай I.

В 1837 году, окончив курс обучения, наследник совершил поездку по России, посетив 30 губерний. В 1839 году последовал аналогичный вояж за границу, причем в Англии Александр Павлович и юная королева Виктория настолько понравились друг другу, что даже подумывали о браке. Однако идею отклонили из-за трудно просчитываемых политических последствий такого альянса.

Супругой цесаревича в 1841 году стала гессен-дармштадтская принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария, получившая в крещении имя Марии Александровны. В этом браке родились шесть сыновей (Николай, Александр, Владимир, Алексей, Сергей, Павел) и две дочери (Александра и Мария). Правда, супружеская жизнь складывалась не гладко, поскольку Александр Николаевич был большим любителем женского пола.

В вопросы управления он входил постепенно, но в середине 1840-х годов уже выполнял обязанности главы государства во время отсутствия в столице Николая I.

Говорят, что, отходя 18 мая 1855 года в мир иной, отец сказал ему перед смертью: «В плохом виде я передаю тебе свое хозяйство, Сашка».

Россия отыгрывает позиции

Еще в начале 1850-х годов в военном отношении Россия была сильнейшей державой Европы. Однако, под предлогом спасения «несчастной Турции», Англия и Франция смогли преодолеть свои разногласия, выступив против гегемона единым фронтом.

Дипломатическая изоляция и неравенство в экономических потенциалах предопределили итоги Крымской войны, в самый разгар которой Николай I и скончался.

По условиям подписанного Парижского мира, Россия теряла право иметь на Черном море военный флот и строить крепости, отказывалась от протектората над Дунайскими княжествами, передавая им часть Южной Бессарабии, теряла преимущества в вопросах судоходства по средиземноморским проливам и Дунаю. Впрочем, все могло кончится гораздо хуже, но ловкий дипломат Александр Орлов сыграл на противоречиях между Парижем и Лондоном.

Зато, воспользовавшись сосредоточением на Кавказе невиданных ранее в этих местах сил, русское командование сумело выиграть многолетнюю войну с горцами.

На Дальнем Востоке графы Игнатьев, Путятин и Муравьев-Амурский умелой дипломатией продвинули границу до Амура, закрепили за Россией Сахалин и Северный Курилы.

Серьезным внешнеполитическим испытанием стало Польское восстание 1863-1864 годов, когда многим казалось, что дело дойдет до новой войны с англо-французским альянсом. Тогда российские морские стратеги сделали очень удачный ход, заключив альянс с северными штатами и направив в Нью-Йорк и Сан-Франциско крейсерские эскадры. Правительство Линкольна тоже не дружило с поддерживавшими южан англо-французами и стремилось показать, что имеет союзника в лице России. Эпилогом российско-американского сближения стала продажа Аляски — самое спорное внешнеполитическое деяние Александра II.

Зато в актив территориальных приобретений, помимо Северного Кавказа и Дальнего Востока, он мог записать еще и Среднюю Азию. Покорение огромного региона завершилось в январе 1881 года Ахалтекинской экспедицией Скобелева.

Но главной сферой российских внешнеполитических интересов оставались средиземноморские проливы и Балканы. В 1870 году, воспользовавшись франко-прусской войной, Петербург объявил об отказе от налагаемых Парижским миром ограничений. Европа это проглотила.

Поначалу неудачная русско-турецкая война 1877-1878 годов завершилась серией блестящих побед. Однако из-за боязни снова столкнуться с общеевропейским альянсом, от планов овладеть Константинополем пришлось отказаться.

Относительно скромные призы в виде новых территорий в Закавказье и усиления влияния на Балканах российское общество восприняло как плевок в душу. Причем ответственность за «унижение» возлагалась даже не столько на «европейских партнеров», сколько на правительство, якобы не способное отстаивать национальные интересы. Вполне реальная победа воспринималась как унижение и здесь впору задаться вопросах о причинах столь неадекватной реакции.

«В царя стреляли!»

В царствование Николая I и Александра II структура российского общества изменилась кардинально. Еще в начале XIX века под «обществом», с мнением которого власти приходилось считаться, подразумевалось только дворянство.

Однако уже к середине столетия дворянство и служилая бюрократия практически слились в единое целое. Принадлежность к «благородному сословию» сама по себе не давала никаких реальных привилегий, кроме возможности владеть крепостными крестьянами. Но с отменой в 1861 года крепостного права эта привилегия стала бессмысленной.

Сама крестьянская реформа была хорошо подготовлена, хотя ни крестьян, ни дворян полностью не удовлетворила. Крестьяне, получив личную свободу, должны были десятилетиями платить выкупные платежи за землю которую «по совести» считали своей собственностью. Но даже этих выкупленных участков им не хватало, так что приходилось арендовать землю у своих бывших хозяев.

Помещики лишились главного источника паразитического существования, но получили несколько лет на адаптацию к новым условиям. Более того, самые богатые имели возможность и дальше вести красивую жизнь за счет сдачи земли в аренду, что, конечно, раздражало и крестьян, и менее удачливых собратьев по классу.

Именно в крестьянской реформе ярче всего проявился компромиссный характер всех реформ Царя-Освободителя. Выбирая между двумя крайностями, он искал «золотой средний путь» — решение, при котором ни одна из сторон не загонялась в угол до такой степени, чтобы взяться за топор или ту самую ограничивающую самодержавие «удавку». Но и полностью довольных тоже не было.

С другой стороны, какие еще у царя оставались варианты? Заморозить все как есть было невозможно. Пойти революционным путем, издать «Декрет о земле» по типу ленинского и призвать мужиков к топору не позволяло воспитание.

Мужики, по большому счету, правильно поняли мотивы своего государя, и, при всем недовольстве, в основной своей массе оставались лояльными власти. Лояльными оставались и высшие слои элиты, которым хватало средств для безбедного существования.

Зато главным врагом царя стала интеллигенция. Ее феномен уникален, поскольку, в отличие от Запада, формировалась она не столько за счет выходцев из буржуазных слоев, сколько из обедневших дворян и так называемых «разночинцев», под каковыми подразумевались получившие высшее образование дети крестьян, ремесленников, священников и торговцев.

Образование подкрепляло амбиции и стремление стать новой элитой. Однако для этого следовало вычистить элиту прежнюю, что предполагало революцию. Фактически интеллигенция превратилась именно в «прослойку» между «народом» и высшей государственной бюрократией. Причем «прослойку» гораздо более многочисленную по сравнению со старым дворянством и претендующую на то, чтобы выступать рупором общественного мнения. Да еще и рупором, говорящим от имени народа и лучше самого народа знающим, что тому нужно.

Царь и вся существующая государственная система в сформировавшееся у интеллигенции видение «светлого будущего» не вписывалась. Первым звоночком стало покушение на царя, совершенное 4 апреля 1866 года Дмитрием Каракозовым. О реакции на него в России можно судить по воспоминаниям Вайнберга, находившегося в тот день у поэта Майкова: «В комнату опрометью вбежал Федор Михайлович Достоевский. Он был страшно бледен, на нем лица не было, и он весь трясся, как в лихорадке.

— В царя стреляли! — вскричал он, не здороваясь с нами, прерывающимся от сильного волнения голосом.

Мы вскочили с мест.

— Убили? — закричал Майков каким-то нечеловеческим, диким голосом.

— Нет… спасли… благополучно… но стреляли… стреляли… стреляли… стреляли…

Мы дали ему немного успокоиться — хотя и Майков был близок чуть не к обмороку, — и втроем выбежали на улицу».

Когда бесы вырвались на волю

Определенно, до мысли о том, что царей убивать можно и нужно интеллигенция еще не дозрела, а лучшая ее часть, вроде Достоевского и Майкова, так никогда и не дозреет. Да и справедливо ли отказываться от монархии, если большинство народа другой системы власти себе и не представляет?

Вообще, покушение на царя, имевшего стойкую репутацию либерала и реформатора, выглядело нелепо и несправедливо. Особенно если вспомнить, что его отец — повесивший декабристов «тиран» Николай I — свободно гулял по Петербургу.

Но жизнь и общественная мысль не стояли на месте. Достоевский, дописавший к 1872 году роман «Бесы», верно схватил «тренд» эпохи.

Сначала самые дикие идеи вбрасывались в информационную среду, вызывая общее негодование, затем становились предметом дискуссий, а потом укоренялись у «мыслящей части общества», как очевидные истины. В конце концов, все повязываются кровью.

В 1874 году желающие «открыть крестьянам глаза» пылкие юноши и экзальтированные девушки устроили «хождение в народ», но были этим народом схвачены и сданы соответствующим полицейским структурам.

И тогда самая радикальная часть интеллигенция (кстати, именовавшая себя «народниками») пришла к выводу — народ ей достался «неправильный», перевоспитать и «разбудить» его можно только террором против властей предержащих. Власть же воплощалась в фигуре императора. Он-то и стал их главной мишенью.

Сначала был своего рода тест «передовому обществу» на революционную зрелость. Петербургский градоначальник Федор Трепов за нарушение режима приказал выпороть заключенного народника Алексея Боголюбова. В знак протеста тоже народница Вера Засулич неудачно стреляла в Трепова и… была оправдана судом присяжных.

Страна, как раз переживала «унижение» закончившейся турецкой войны, и недовольство «ура-патриотов», хотя и случайно, наложилось на оппозиционные настроения либералов. Народники же получили своего рода моральный карт-бланш, чтобы не просто взяться за оружие, но и устроить своего рода охоту на коронованного зверя.

С апреля 1879-го по март 1881-го года царь пережил четыре покушения, последнее из которых называют двойным, поскольку одну бомбу метнул Рысаков, а другую (смертельную) — Гриневицкий. Плюс Караказов и стрелявший в царя в 1867 году в Париже поляк Березовский. Итого — семь покушений. Якобы именно столько и предсказала Александру Николаевичу некая цыганка, добавив, что последнее покушение будет смертельным.

Везде предательство

В последние два года своей жизни царь был ненавистен интеллигенции, но утомил и высшую элиту, которая считала, что он не способен навести в стране порядок. Аристократия с тоской вспоминала Николая I и рассуждала, что стоит «возвратиться к истокам». Над последствиями этого «возвращения» не задумывались, а понятие «истоки» особо не расшифровывали.

Когда один из лидеров аристократической оппозиции, сын прославленного николаевского полководца граф Федор Паскевич, слишком утомил царя своими консервативными тезисами, тот даже огрызнулся: «Как жаль, что не все дети похожи на своих великих родителей». Паскевич вежливо поклонился: «Действительно жаль, Ваше Величество» — мол на таких, как вы, природа и отдыхает.

Александр II действительно не был гениальным политиком, умеющим просчитывать на сто ходов вперед. Но он обладал здравым смыслом и понимал, что спасение России заключается именно в «золотой середине» постепенного реформирования.

За это его ненавидели и «справа» и «слева». Версия о том, что возможно те, кто был призван охранять государя, умышленно играли в поддавки с террористами, дав им завершить свое дело, документами не подтверждена (да и вряд ли такие документы могут существовать в принципе), но никогда не отвергалась серьезными историками. Ведь почему-то сразу после смерти Царя-освободителя всех террористов переловили очень быстро.

В конце царствования император мог доверять только узкой группе лично преданных ему чиновников. Один из них, Михаил Лорис-Меликов, составил проект реформы, переворачивавшей всю государственную систему от самодержавия к конституционной монархии.

Утром 1 марта 1881 года император подписал первый из документов, дававших старт этой реформе, которая была жизненно необходима России, но не устраивала не придворную камарилью, ни радикалов.

Через несколько часов царя не стало. На престол вступил Александр III. Ставший при нем главным советником обер-прокурор Синода Победоносцев заявил: «Россию пора подморозить». Подмораживание сначала дало эффект, а потом аукнулось 1905-м и 1917-м годом.

Прозвище Освободитель лучше всего характеризует отношение к нему народа. А вот отношение с лучше знающей, что нужно народу интеллигенцией он выстроить так и не смог. Причем вина за это лежит не столько на нем, сколько на интеллигенции.

Джин терроризма, выпущенный Каракозовым и народовольцами, сбил Россию с пути плавного эволюционного развития и привел к революции, которая основательно ударила и по интеллигенции тоже.

Самим же царем, при всех его человеческих слабостях, можно только восхищаться. Вполне законченный консерватор по воспитанию и образу мыслей, он, несмотря на смертельную опасность, выбрал путь, который считал самым правильным до России. И шел по нему до конца, ведомый своим долгом.