13 июля 1826 года на гласисе Петропавловской крепости были повешены пять человек. На груди жертв, облаченных в белые саваны, висела табличка с надписью «Государственный преступник». Все они были казнены как цареубийцы, хотя ни один из них не поднял на царя руку. Но государственное преступление состояло в том, что они имели «умысел». Главным предметом деятельности тайного общества, его «первою целию», как объявил опубликованный в день экзекуции манифест, «была жизнь Александра Благословенного».

Пристрастное «Донесение»

Манифест подвел итог длившемуся почти полгода процессу по делу тайного общества и представлял собой идеологическое обоснование смертной казни руководителей. За месяц до этого было обнародовано «Донесение Тайной следственной комиссии» — итоговый документ, на основании которого осужденные предавались суду. В документе излагалась история возникновения и развития тайного общества с трактовкой этого процесса именно через замыслы цареубийства.

«Донесение» имело форму доклада императору, мыслилось как юридический документ, но, будучи написано бывшим участником литературного объединения «Арзамас» Дмитрием Блудовым, по жанру более напоминало политический памфлет на тему о цареубийстве. В нем содержался обильнейший фактический материал о замыслах подсудимых, одно перечисление которых должно было бы вызвать у читавшего чувство «омерзения». Однако при вторичном прочтении этого документа бросалось в глаза то обстоятельство, что перечислялись только разговоры о цареубийстве, длившиеся на протяжении 10 лет, но не приводилось ни одного факта, который бы свидетельствовал о практической подготовке к такому акту. Более того, самое количество этих разговоров, пересказанных, как правило, с мелкими подробностями и изложенных в литературной манере, не могло не породить сомнения не только в реальности подготовки покушения на священную особу, но и в практической значимости таких бесед.

Тем не менее заключительное «Донесение» комиссии явилось обвинительным актом. Но, сведя к цареубийству всю суть деятельности тайного общества, следователи не стали выяснять, какое место акту убийства царя отводилось в планах конспирации. «Донесение» не только утаило, во имя чего оно должно было быть предпринято, но и не объяснило того, почему в течение почти 10 лет его так и не совершили.

Представив членов тайных обществ цареубийцами, автор «Донесения» не только обращался к инстинктам толпы. Его расчет состоял в том, чтобы скрыть от публики, что собой представлял феномен тайного общества, каковы были цели этого объединения, какими средствами надеялись их достичь. Именно поэтому по личному распоряжению императора в доклад комиссии не включили все упоминания о том, что касалось сути тайного общества, его планов, способов действия. Осталось одно цареубийство.

По методике «Краткого курса»

Исследователи, как это ни покажется парадоксальным, шли по пути автора «Донесения». Ученые справедливо объявили этот документ тенденциозным, имеющим целью дискредитацию осужденных и оправдание расправы над ними.

Однако от ученых укрылся один из узловых моментов расследования, в котором как в капле воды отразился и сам феномен тайного общества: потенциальная угроза цареубийства являлась действенным средством борьбы против попыток верховной власти реализовать свой вариант решения внутри — и внешнеполитических проблем.

Большинство отечественных декабристоведов едва ли даже подозревают о том, что они являются адептами ленинско-сталинской концепции движения декабристов. Эта концепция создавалась в период с середины 1930-х до средины 1950-х годов и была тесно связана с отказом СССР от идеи мировой революции и принятым курсом на строительство социализма в одной отдельно взятой стране.

В 1938 году была опубликована «История Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Краткий курс». В ней излагалась пятичленная схема развития и смены общественно-исторических формаций. В этой системе координат декабристы могли быть только революционерами, а их выступление — вооруженным восстанием во имя революции, предпринятой ради победы капитализма над феодальным строем.

Создатели «ленинской» концепции в конкретных исследованиях опирались главным образом на документы процесса по делу декабристов, но при этом не ставили перед собой важнейшего вопроса о том, как именно был получен тот материал, который отложился в следственных делах. Почти общим правилом было выбирать из огромного моря следственных показаний те из них, которые позволяли подкрепить фактическим материалом заранее выстроенные в соответствии с господствующей идеологией схемы.

В 1961 году Юрий Лотман выступил с призывом изменить методы работы. Он указал на необходимость прежде всего изучить следственный материал как единый комплекс, являющийся основным источником наших представлений о декабризме.

Враги польской свободы

Попытки проследить шаг за шагом, какие материалы получало следствие, как оно ими распоряжалось, что и как докладывалось царю, каковы были последующие шаги следователей, дают возможность усомниться в достоверности основных выводов отечественных историков.

Кропотливое изучение следственного процесса со всеми его нюансами и тупиковыми направлениями позволяет рассмотреть феномен тайного общества в России через призму «расхождения официального курса с оппозиционными настроениями, захватившими различные круги», в основе которого лежало отсутствие выработанного механизма разрешения противоречий между интересами дворянского сословия и верховной власти. Период 1815–1825 годов можно считать временем, когда средоточием разногласий между властью и обществом стала польская политика Александра I.

Для работ, посвященных движению декабристов, характерна абсолютизация протеста против деспотической сути самодержавия. Конкретные же причины, заставившие дворян вступить на путь конспирации, оставались в тени. Между тем среди этих причин важнейшую роль играло стремление царя восстановить Речь Посполитую как самостоятельное государство. Декабристское сообщество традиционно трактуется как организация, ставившая целью отмену крепостного права и ликвидацию самодержавия. Но это верно лишь отчасти. Отсутствие легального инструмента противодействия политике самодержавия, которая шла вразрез с интересами дворянства, не могло не привести к конспирации. При этом прослеживается четкая схема: вначале противодействие намерениям царя присоединить к Польше российско-польские губернии. Потом попытки противостоять проведению освобождения крестьян именно на этих территориях как первый шаг к воссоединению с королевством Польским. И только затем создание собственных проектов решения крестьянского вопроса по собственному сценарию, максимально обеспечивающему интересы дворянства. Потом разработка идеи представительного правления, при котором и отторжение территории с 12-миллионным населением, и освобождение крестьян по сценарию монарха становится невозможным без согласия народных представителей.

Декабристская конспирация представляла собой орудие воздействия на внешнюю и внутреннюю политику не столько даже самого правительства, сколько конкретного монарха. Потенциальная угроза, даже в большей степени личной расправы над царем и его семьей, нежели социального переворота в целом, являлась сильнодействующим средством, удерживающим монарха от шагов, которые он считал в принципе целесообразными. При этом просматривается некая синхронная связь между попытками Александра I восстановить Речь Посполитую и появлением проектов цареубийства, от совершения которого рядовых членов удерживали руководители, причем эти весьма эмоциональные проекты возникали с удивительной регулярностью накануне поездок царя на сеймы царства Польского или европейские конгрессы Священного союза.

Муссирование слухов о цареубийственных планах, которые рано или поздно по не совсем понятным каналам становились известными царю, и удерживали его у роковой черты.

Первый проект цареубийства, так называемый «Московский заговор» 1817 года, возник, когда существовала реальная угроза присоединения к Польше отторгнутых от нее в ходе разделов областей. Последний проект обсуждался 12 декабря 1825 года накануне вступления Николая I на престол. Как в самом начале деятельности декабристкой организации, так и за два дня до ее краха, поднимался вопрос о том, чтобы принести царя «на жертву», а цареубийцу должен был определить жребий. В обоих случаях «провокатором» был Сергей Трубецкой. Только в первом случае, узнав о потенциальном жертвоприношении, Александр I отказался от своего намерения объявить о восстановлении Речи Посполитой на открытии Первого сейма царства Польского в марте 1818 года. А во втором великий князь Николай решил идти до конца по принципу: «Государь или мертв» — и вступил на престол вопреки противодействию тайного общества.

То, что следствие свело все преступления конспираторов к подготовке цареубийства, было вполне традиционно для существовавшей в России правовой системы. Но следователи впервые столкнулись с новым явлением: тайная организация на протяжении десятилетия занималась муссированием слухов о готовившемся цареубийстве и таким путем пыталась удержать царя от совершения намеченных им шагов. Ничего подобного ни в российском законодательстве, ни в правоприменительной практике до сих пор не было. Но столкнувшись с этой инновацией, следственный комитет квалифицировал их вполне традиционно: как подготовку цареубийства, караемого смертной казнью, хотя в действительности о практической подготовке террористического акта речь вовсе не шла.