Начавшаяся в 1936 году гражданская война в Испании сразу же приковала к себе внимание всей Европы. Руководствуясь военными и политическими соображениями, Советский Союз активно помогал местным республиканцам. Исходя из тех же соображений, Германия и Италия выступили в поддержку франкистских мятежников. Однако позиции государств отнюдь не всегда совпадали с позициями отдельных граждан. Так, среди республиканцев было много немецких и итальянских добровольцев, а среди франкистов попадались и бывшие русские офицеры, для которых война на Пиренеях была своеобразным продолжением старого противостояния между красными и белыми.

ПРОЛОГ. ТРУП НЕИЗВЕСТНОГО ТАНКИСТА

4 сентября 1937 года в бою у деревни Кинто служивший у франкистов русский доброволец Лопухин и испанец Санчес подбили танк республиканцев. После взрыва брошенных ими гранат машина остановилась, а из люка выскочили двое в черных комбинезонах. Слегка приподнявшись в окопе, Полухин выстрелил в одного из них, и тот рухнул на землю. Второй попытался выхватить из кобуры револьвер, но сразу же был застрелен Санчесом и еще одним русским добровольцем – фон Дитрихом.

После окончания боя Лопухин и Дитрих подобрались к убитым и обшарили их карманы. Никаких документов найдено не было, но Лопухина поразило лицо одного из покойников: молодой светловолосый парень абсолютно не походил на испанца. Дитрих принялся убеждать, что убитый, скорее всего, немец или русский из числа добровольцев-интернационалистов. Лопухин с ним не согласился, заявив, что сам факт существования подобных добровольцев, скорее всего, относится к области необоснованных слухов. В своем дневнике он записал: «Я в это мало верю, поверю, когда увижу хотя бы одного собственными глазами».

КАК ОНИ ВОЕВАЛИ. РУССКИЕ КРАСНЫЕ

В ноябре 1936 года к причалу Картахены пришвартовался пароход «Чичерин». Сошедших на берег пассажиров испанцы приветствовали криками «Вива лос камарадос советикос!». Однако даже те из «туристов», кто имел хоть какие-то познания в испанском, от разговоров предпочитали воздерживаться. Как нетрудно догадаться, эти люди были отнюдь не звездами кино или спорта, а их миссия носила сугубо секретный характер…

Конспирация продолжала соблюдаться, хотя едва ли не каждая торговка на рынке знала, что в Картахену прибыли советские танкисты. Погрузившись в автобусы, они отбыли в местечко Арчена, где началось формирование танковой бригады.

Следует отметить, что к началу мятежа в испанской армии было всего два танковых полка, причем один из них сразу же перешел на сторону франкистов. Республиканцам фактически с нуля пришлось создавать механизированные войска, а поскольку собственных специалистов явно не хватало, огромную помощь оказали немецкие интернационалисты, многие из которых имели профессии механиков и водителей.

Правда, проблему это решало лишь частично. В Испанию начали поступать танки советского производства, для обслуживания которых требовались советские же специалисты. И тогда в Красной армии начался набор добровольцев. Слово это можно поставить в кавычки, поскольку мнения этих «добровольцев» обычно никто и не спрашивал. Однако, учитывая с какой остротой советские граждане воспринимали происходившие на Пиренеях события, можно предположить, что никто из отобранных, даже имея возможность, не стал бы отказываться от подобной чести.

В число добровольцев, как правило, попадали лучшие из лучших, но даже самые крепкие в физическом отношении вояки с большим трудом переносили акклиматизацию, смягчить которую помогало разве что доброжелательное отношение местных жителей. Впоследствии, чтобы не потерять сознание в своих машинах, многие танкисты заранее запасались фруктами и особенно вином, которое в тех условиях было не столько роскошью, сколько средством выживания…

Многие из прибывших в Арчену советских добровольцев знали друг друга еще по совместной службе на родине. Для большей «спаянности» таких специалистов обычно зачисляли в одни и те же экипажи. Командиром первой республиканской танковой бригады стал советский генерал Дмитрий Павлов, одним из батальонов в этом соединении командовал Михаил Петров (питерский рабочий, участвовавший в штурме Зимнего и боях против деникинцев), а одним из взводов – лейтенант Георгий Склезнев (уроженец Гомеля, попавший в танковые войска по комсомольской путевке).

Боевое крещение части состоялось зимой 1937 года на Хараме. В ночь с 10 на 11 февраля воевавшие на стороне мятежников марокканцы вырезали франко-бельгийскую роту, из которой в живых осталось только четыре человека. Известие о гибели целого подразделения вызвало у республиканцев чувство остервенения. Уже через три часа после трагедии в атаку ринулись пехотинцы, а также танковый батальон, укомплектованный советскими специалистами.

Танкисты действовали настолько стремительно, что, даже оторвавшись от пехоты, сумели овладеть переправой через реку и уничтожить несколько сот фашистов. По воспоминаниям одного из участников боев: «Марокканцы, с которыми нам тогда пришлось встретиться, упорно не хотели отступать. Нас поразила безоглядная ярость этих обманутых фашистами вояк. С карабинами наперевес, с озверело оскаленными лицами, они бросались прямо под танки, били прикладами по броне, хватались за гусеницы…»

Однако против танков мусульманский фанатизм не срабатывал. Остановить наступление франкисты смогли, лишь введя в бой немецкие Т-1 и итальянские «Ансальдо». Впрочем, по сравнению с советскими Т-26 и особенно БТ-5 эти машины выглядели довольно бледно. Так, в одной из схваток БТ-5 был окружен четырьмя немецкими танками. Первым же выстрелом командир экипажа Разгуляев поразил одного из противников. Однако вести дальнейший огонь было невозможно, поскольку все оптические и смотровые приборы оказались разбиты. И тогда Разгуляев, водитель Данилин и заряжающий испанец Гарсия совершили один из первых танковых таранов в истории. От сильного удара лобовой частью бронекорпуса БТ-5 ближний немецкий танк отлетел в сторону, опрокинулся набок и загорелся. Три оставшиеся вражеские машины обратились в бегство…

В этот же день республиканское командование приказало взводу Склезнева обойти с фланга позиции франкистов. Несмотря на бездорожье, три танка просочились в тыл неприятеля и на пустынной дороге столкнулись с вражеской автоколонной. Ринувшись в атаку, бронированные машины таранами уничтожили 12 грузовиков, битком набитых мятежниками.

Через неделю, во время очередного рейда, взвод Склезнева обстрелял занятую франкистами деревню. Пушки мятежников открыли ответный огонь и, в свою очередь, повредили танк Склезнева. Машина остановилась на месте и задымилась. Выбравшись наружу, водитель и заряжающий выехали из-под огня на броне второго советского танка. Склезнев все это время оставался в подбитом Т-26 и пулеметным огнем прикрывал отход подчиненных. Убедившись, что они находятся в безопасности, он через люк водителя выскочил из горящей машины и пересел на броню третьего нашего танка.

Благополучно добравшись до штаба батальона, Склезнев услышал от своего командира Петрова: «И горящий танк можно было вывести из-под обстрела». Через какое-то время, сидевшие в окопах республиканцы, увидели, как лейтенант перебежками пробирается к своей подбитой машине. Добравшись до танка, он нырнул в люк и приступил к ремонту. Затем машина дернулась и не спеша поползла к позициям красных. Спустя несколько минут, весь покрытый пылью и грязью, с перепачканным сажей лицом, Склезнев отрапортовал Петрову: «Товарищ командир батальона, танк доставлен, огонь погашен!» Взволнованный командир молча обнял Склезнева: «Я другого от тебя не ждал… А теперь посмотрите, что у вас там со снарядами делается». Снаряды оказались до того горячими, что, выгружая их из машины, пришлось надеть перчатки…

Следует отметить, что Петров, хотя и посылал своих людей в самое пекло, отнюдь не относился к тем, кто прячется за спины подчиненных. В один из дней все того же Харамского сражения франкисты при поддержке артиллерии овладели стратегически важной горой Пингаррон. Петров выскочил навстречу отступавшим в панике республиканцам, выхватил у одного из бегущих знамя и, возглавив контратаку, лично водрузил стяг на вершине Пингаррона...

Уже после битвы на Хараме наши танкисты воевали под Уэской, Гвадалахарой и Брунете. Сражались они и на Арагонском фронте, в тех самых местах, где в рядах одной из франкистских частей были замечены русские белоэмигранты.

Как они воевали. Русские белые

В начале 1937 года руководитель самой воинственной организации русских белоэмигрантов генерал Миллер издал инструкцию, в которой указывал: «Мы, чины РОВСа, являемся как бы естественными, идейными фашистами. Ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно».

После выхода этого документа из Франции, Германии, Бельгии, Польши, Чехословакии, Югославии на помощь франкистам начали прибывать бывшие русские офицеры. Один из них писал в своем дневнике: «Здесь, в белой испанской армии, я почувствовал себя, как и мои товарищи, наконец исполняющим свой долг. Все мы здесь, в белом лагере, от генерала и до последнего солдата, испанцы и немногие иностранцы, выполняем свой долг – защиты веры, культуры и всей Европы от нового натиска красного зверя».

Вероятно, самым высокопоставленным из этих «интернационалистов» оказался бывший генерал деникинской армии Анатолий Владимирович Фок. Ему к тому времени исполнилось 57 лет, и франкисты попросту не хотели зачислять его в армию по причине преклонного возраста. В ответ Фок продемонстрировал стрельбу из винтовки и пистолета, а затем, проколов соломенное чучело штыком, окончательно доказал всем, что годы старому солдату не помеха.

Штабс-капитан Лопухин отправился в Испанию после беседы с генералом Пеликановым, работавшим швейцаром в одном из парижских ресторанов. «Уж лучше умереть с винтовкой в руках, отправив на тот свет еще парочку товарищей, чем сгнить здесь, среди этих мирных ресторанных огней, – изливал Пеликанов душу своему бывшему подчиненному. – Я уже стар, а ты, дорогой мой, подумай. Там ты был бы более полезен, чем за баранкой своего ободранного такси».

Изменив фамилию на Полухин, Лопухин вступил добровольцем в батальон «Донна Мария де Молина», одна из рот которого была смешанной – русско-испано-марокканской. Отделение, в котором он был командиром, состояло из него самого, бывшего поручика Черемушкина, бывшего гимназиста Сергея Иванова, эстонского немца фон Дитриха и испанца Санчеса. Всеми русскими в роте командовал бывший штабс-капитан Свинцов – «стреляный воробей», по мнению Лопухина.

Следует отметить, что в своем дневнике Лопухин поначалу скептично отзывался о Дитрихе и Санчесе. Первый хотя и служил в свое время у Юденича, но «летал где-то в облаках». Что касается Санчеса, то его судьба копировала судьбу многих русских белогвардейцев: имение разорено крестьянами, что случилось с семьей – неизвестно. Тем не менее доверия к нему Лопухин не испытывал, поскольку испанец, по его мнению, слишком уж хорошо говорил по-русски.

3 сентября 1937 года две роты батальона «Донна Мария де Молина» заняли позиции на подступах к деревне Кинто. Республиканцы в этот же день предприняли атаку, и, паля из винтовки, Лопухин, кося глазом, пытался наблюдать за тем, как стреляют фон Дитрих и Санчес.

Дитрих лупил почти не целясь, а вот Санчес тщательно выбирал жертву. Республиканцы в этот раз отошли, оставив на поле пять или шесть трупов, но через три часа атака повторилась. Как записал в своем дневнике Лопухин: «Прекрасно видел, что после моего выстрела один из красных споткнулся и рухнул на землю. Господи! Прости, очередная смерть на моей совести».

Следующий день оказался самым удачным для смешанной роты. На сей раз в помощь пехоте республиканцы двинули два танка. Одну из машин уничтожило отделение Лопухина, другую подбили соседи слева.

Именно тогда между Лопухиным и Дитрихом произошел спор по поводу национальности убитого танкиста. Санчес в дискуссию не вмешивался, а вместо этого забрался в горящий танк и, на правах трофея, извлек оттуда две бутылки вина, корзину винограда и банку рыбных консервов. Учитывая, что франкисты давно не ели, трофей пришелся как нельзя кстати…

5 сентября атаки повторились, причем у каждого обороняющегося к тому времени оставалось всего по полсотни патронов. Наученные горьким опытом, республиканцы двигались редкой цепью, причем теперь им помогало целых пять танков. Приблизившись на расстояние трехсот метров, красные начали окапываться, а танки прикрывали их огнем пулеметов.

К утру выяснилось, что две роты (около 200 человек) франкистов находятся в окружении. Лопухин и его люди уступили свои окопы пятерым марокканцам, а сами укрепились на другом конце деревни в полуразрушенном сарае. Произведя подобную перегруппировку, Свинцов, судя по всему, стремился перевести своих соотечественников в более безопасное место. Отчасти этот расчет оправдался – во всяком случае, последующие двое суток участия в боях отделение Лопухина не принимало.

Все изменилось 10 сентября, когда красные еще туже стянули кольцо окружения. Атака следовала за атакой, причем одна из пуль наступаюших угодила Дитриху в руку.

На следующий день бой возобновился с новой силой. Все близлежащие балки и овраги были заняты республиканцами, так что теперь франкисты передвигались по деревне только ползком или перебежками. Рана у Дитриха воспалилась, и все понимали, что в ближайшее время он либо погибнет, либо умрет от заражения крови.

В новую атаку красные двинули танк, два броневика и взвод пехоты. Пехоту удалось отсечь огнем из винтовок, но танк продолжал двигаться вперед без единого выстрела. В этот критический момент Дитрих подполз к Лопухину и, пытаясь перекрыть грохот боя, закричал ему в ухо: «Капитан, мне терять уже нечего. Мое время сочтено. Дайте мне гранату, дайте, прошу…»

Лопухин сунул ему две последние гранаты. Дитрих ужом выполз из сарая и, добравшись до одной из воронок, залег в засаду. Как только танк поравнялся с его укрытием, он приподнялся и, опершись на больную руку, метнул гранату. Бронированная машина завертелась на месте. Республиканская пехота бросилась на выручку танкистам, и тогда, чтобы не попасть в плен, Дитрих подорвал себя второй гранатой…

Присоединившийся к отделению Лопухина штабс-капитан Свинцов пытался руководить обороной сарая, но удержать это полуразрушенное здание уже не представлялось возможным. И тогда четверо русских и один испанец решили пойти в рукопашную. Орудуя штыками и стреляя из револьверов, они прорвались к центру деревни, туда, где находился последний рубеж обороны. В этой схватке погибли Иванов и Черемушкин.

Взамен убитых Лопухину прислали трех испанцев. Один из новеньких погиб почти сразу же, двое других пытались перебежать к красным; первому это удалось, второго пристрелил Санчес. Сам Санчес погиб 16 сентября, когда франкисты засели в деревенской часовне. В этот день командование принял Анатолий Фок, которого все называли просто «генералом». От двух рот оставалось всего 34 человека; у них уже не было боеприпасов, но сдаваться они не собирались.

Последняя запись в дневнике Лопухина датируется 18 сентября 1937 года: «Противник подтягивает танки, которые готовятся вести огонь прямой наводкой». Судя по всему, это приехали товарищи погибшего танкиста…

Эпилог. Как они умирали

Никто не знает, сколько советских интернационалистов погибло в Испании. Скорее всего, несколько сотен. Лейтенант Склезнев пал смертью храбрых еще в феврале 1937 года во время сражения на Хараме. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Петров погиб несколько позже – 10 октября 1941 года в Орловской области. Трагичнее всего сложилась судьба генерала Дмитрия Павлова. В 1941 году он командовал Западным фронтом и был расстрелян за допущенные промахи.

Еще труднее сказать, сколько именно русских белогвардейцев отдали в Испании свою жизнь за «идеалы фашизма». Мы можем назвать имена лишь некоторых: генерал Фок, штабс-капитаны Свинцов и Лопухин, поручики Черемушкин и фон Дитрих, бывший гимназист Иванов. Те, кто уцелел, кроме наград и денежных премий, получили испанское гражданство. Некоторые из них остались на своей новой родине, а кое-кто даже воевал в рядах испанской Голубой дивизии на Восточном фронте.

Войну в Испании выиграли белые, однако если говорить о русских, то в проигрыше оказались и белые, и красные. Борьба, которую они рассматривали как продолжение Гражданской войны в России, в конечном счете оказалась не более чем внутренним делом Испании и, в сущности, никак не повлияла на судьбу нашей Родины.

В 1954 году в Долине павших под Мадридом был открыт памятник погибшим франкистам и республиканцам. Как заявил на церемонии открытия генералиссимус Франко: «Все они были испанцами». Об иностранцах не было сказано ни слова…