Удивительно, но событие, которое сейчас кто-то называет Великой Октябрьской социалистической революцией, а кто-то октябрьским переворотом, для современников было не то что рядовым, но ожидаемым и не самым значительным. Страна еле осознала падение Временного правительства. Во время так называемого «штурма Зимнего» Петроград жил своей жизнью – тревожной и напряженной в духе времени, но вполне обыденной. И лишь позже день 25 октября – 7 ноября стал какой-то пылающей вехой в российской истории. Нужно очень серьезное отдаление, чтобы адекватно оценить событие такого масштаба.

«Секретные материалы» задали нескольким представителям российской интеллектуальной элиты два вопроса: «Что именно произошло в России в октябре 1917 года?» и «Возможно ли при определенных обстоятельствах повторение подобных событий в наше время?» Вот что они ответили.

Владимир ПЕХТИН, доктор технических наук, экс-депутат Госдумы

– 1917-й – это триумф политической безответственности и жажды власти над здравым смыслом. Большевики страстно желали взять власть любой ценой, и чтобы привлечь массы, выдвигали лозунги, над выполнимостью которых не задумывались, либо выполнять их просто не собирались. Вспомним, еще в апреле Ленин заверял, что для всеобщего счастья достаточно экспроприировать сотню крупнейших капиталистов, причем даже не отбирая у них все подчистую. В результате экспроприировались не только заводы и пароходы, но даже банковские вклады, скопленные рядовыми обывателями. Обещали вывести Россию из войны, но не разъясняли, какую цену за это придется заплатить. Обещали раздать землю крестьянам, но не уточняли, что при первом удобном случае отберут ее обратно.

Большевики руководствовались примитивной логикой – возьмем власть любой ценой, а там как-нибудь разберемся. Ленин и его соратники, наверняка убеждали не только народ, но и себя, что могут сделать жизнь лучше. Но когда в стране грянула Гражданская война, они не ушли, а напротив – цеплялись за власть, толкая страну к новым бедствиям. Другое дело, что, удержав власть, они Россию начали как-то обустраивать, хотя и не теми методами, которые ранее декларировались. В результате то, чего можно было добиться путем эволюции, получили ценой миллионов жертв и разрушением обкатанного временем государственного механизма. Вряд ли достигнутый результат того стоил.

Теоретически может случиться, что угодно, но в целом я согласен, что Россия свой лимит на революции, ведущие к кардинальному переформатированию государства и общества, уже исчерпала. Это не значит, что у нас не будут пытаться организовать «цветные» революции. Но «цветные», в данном случае, значит – не настоящие, искусственные, манипуляции политтехнологов, от которых найдутся достаточно эффективные вакцины.

Александр ПУТЯТИН, писатель

– Перед революцией 1917 года Россия не была единой страной, а русские – единым народом. Из-за реформ Петра I правящие классы «пропитались» европейской культурой, усвоили чужие обычаи, выучили иностранные языки. С тех пор они отличались от простого народа и по одежде, и по речам, и по всему… Эта «европейская Россия» училась в университетах, ездила за границу, пила по утрам кофе и наслаждалась «хрустом французской булки». А рядом с ней тихо и безгласно существовала другая Россия – в основном, крестьянская. Это была страна простого люда, которая ходила в лаптях и онучах, топила избы «по-черному», ложилась спать при лучине. Соотношение между ними было примерно 1 к 10 не в пользу «европейцев». Одно из главных положительных последствий революции – принудительное слияние этих двух Россий в единую евразийскую нацию, которое произошло за годы советской власти.

Это, кстати, – одно из главных гарантий необратимости ситуации. Революция вряд ли смогла бы поразить неразделенную страну – ничего подобного не произошло в Германии, Англии или Франции. Ведь крестьяне не шли за белыми не потому, что те стремились вернуть землю помещикам. Этого не делали и не провозглашали ни Колчак, ни Деникин, ни Юденич, а что касается Врангеля, то он вообще законодательно закрепил землю за крестьянами. Просто всех «русских европейцев» «простые» воспринимали, как врагов, как ненавистное с царских времен «начальство». В то время как большевики казались крестьянам хоть и жестокими, но «своими».

Серьезная гарантия того, что повториться революция не может – ликвидация политической безграмотности населения. Современные люди не так наивны, как в 1917 году, и одними привлекательными лозунгами их стрелять в сограждан не заставишь. Да и не пойдут они за голыми лозунгами – недавние попытки «русского майдана» показали это со всей определенностью. Так что для новой гражданской войны в нашей стране условий пока нет, и в ближайшем будущем не предвидится. Что радует…

Сергей ВОЛКОВ, историк, публицист

– Революция была направлена на ликвидацию исторической российской государственности, и основным ее результатом стала катастрофа России как государства. Вместо нее было создано квазигосударственное образование, не имевшее иной цели, кроме осуществления мировой коммунистической революции. Объективно революция была и антирусской, поскольку фундаментом Российской империи служил русский народ, и без искоренения того, что большевики именовали «великорусским шовинизмом» – великодержавных инстинктов русского населения, идея коммунизма не могла укорениться.

Уменьшившаяся территория империи стала ареной чудовищного социалистического эксперимента, хотя по историческим меркам и непродолжительного, но стоившего огромных жертв и надорвавшего силы страны. «Успехи», достигнутые советскими методами стоили дорого, но все равно (и по производительности труда, и эффективности производства, и по развитию технологий) были меньше тех, которых нормальные страны достигли в своем развитии без подобного надрыва, и каких могла бы достигнуть Россия, оставаясь на пути естественного развития. А старая Россия при всех своих недостатках была совершенно нормальной страной, имевшей выдающиеся перспективы.

Россия которая при коммунистах была искусственно разрезана на национальные «республики», представлявшие собой отдельные государства, скрепляемые воедино только коммунистической идеологией. И которые с неминуемым крахом этой идеологии закономерно отделились, превратив русских в крупнейший разделенный народ мира.

Но увлечение такой безумной идеей, которая лежала в основе большевистского переворота, возможно было только однажды, а новых подобных идей не просматривается. Однако последствия катастрофы 1917 года не изжиты до сих пор, и мы продолжаем жить в условиях, созданных ими. Нынешний режим и юридически, и политически является не только преемником, но и официальным продолжателем советско-коммунистического. В обществе РФ нет ни каких-либо принципиально иных идеологических "запросов", ни политических сил, способных их продвигать. Поэтому любые возможные "беспорядки" и "перестройки" могут быть лишь ширмой для внутриэлитной борьбы. Которая, впрочем, объективно будет служить делу медленной эволюции и преодоления хотя бы некоторых последствий событий 1917 года.

Елена ЧУДИНОВА, писатель

– Октябрьский переворот 1917 года нельзя рассматривать отдельно от предшествовавшей ему февральской революции. События октября неизбежно вытекали из событий февраля и вели к катастрофе в России. То, что я думаю об этой страшной годовщине, наиболее подробно изложено в моей книге «Побѣдители», где показан другой вариант российской истории – тот, при котором в 1917 году не случилось революции и сохранилась монархия. Эту книгу называют утопией, но на самом деле слово «утопия» означает несуществующее место, а я пишу о реальном государстве, о Российской Империи, которая существовала и могла бы существовать, если бы история пошла по-другому. Может, не именно так, как у меня в романе, но это была бы мирная жизнь, без множества жертв войн и репрессий – жизнь победителей. Причем само слово «победители» я писала через букву «ять», так как его писали до языковой реформы большевиков, потому что победителями мы могли бы стать только в том случае, если бы не проиграли им. Но вышло иначе: Россия в 1917 году проиграла, и на эту тему есть другой роман – «Побежденные» Ирины Головкиной. У нее название пишется в современной транскрипции, через букву «е».

Коммунистический переворот в наше время или в ближайшем будущем вряд ли возможен. Несмотря на то, что в современном обществе достаточно много коммунистов, мечтающих вернуть советский строй, еще больше в нем невежественных и равнодушных людей, которым вообще все равно, что будет со страной. Но именно из-за этих невежественных и равнодушных у нас, я считаю, возможна смута под коммунистическими лозунгами, внешне похожая на октябрьский переворот, но основанная не на марксистских идеях, а просто на желании озлобленных бездельников «все отнять у богатых и поделить».

Владимир ХАНДОРИН, доктор исторических наук, публицист

– Положительное значение Октябрьская революция имела скорее для Запада – как урок, из которого западные страны извлекли должные выводы и предприняли меры для того, чтобы ужасы большевизма не пришли к ним. Серьезные социальные реформы, проведенные в странах Запада в последующие годы, позволили создать там то общество относительного социального благополучия, которому принято завидовать в наше время.

Что касается России, то она стала в полном смысле жертвой грандиозного эксперимента, чтобы показать остальному миру, «как не надо». Незавидная судьба. И никакие индустриальные достижения советской эпохи не искупают этого. Изначально индустриальный рывок был совершен преимущественно за счет ограбления крестьянства в ходе «коллективизации», загубившей наше сельское хозяйство, и перекачки колоссальных средств в промышленность. А после смерти Сталина советская экономическая система постепенно разлагалась, поскольку она была жизнеспособной только под воздействием принуждения и страха, репрессий. Но общество долго не может жить в обстановке постоянной мобилизационной готовности. Когда репрессивные механизмы после ослабли, выяснилось, что естественных, экономических стимулов к развитию советская система не создала и не могла создать, по причине, во-первых, монополизма и отсутствия конкуренции, во-вторых, ликвидации частной собственности и частной инициативы, которая одна дает нормальный импульс развитию экономики.

Равно неспособной к развитию оказалась и однопартийная политическая система. Отсутствие политической конкуренции, монополия на власть привели к удивительным результатам, когда за несколько десятилетий радикальнейшая партия экстремистов превратилась в косную, консервативную и неспособную ни к каким преобразованиям бюрократическую махину, заинтересованную только в сохранении собственной власти. В конце концов это стало тормозить и научно-технический прогресс.

Подменив общечеловеческую мораль «классовой», подвергнув унизительной травле образованные классы общества, коммунисты способствовали духовному развращению людей. Уничтожив как класс предпринимательство, но социально сблизившись с криминальными элементами, они привели к тому, что в России оказалась безнадежно утраченной деловая предпринимательская этика.

Совершенно несостоятельными являются и россказни коммунистов о том, что они «спасли Россию от гибели». Именно они создали уродливую систему «национальных республик» с «правом самоопределения», для которых Россия являлась донором, и тем самым заложили предпосылки распада империи в 1991 году, поскольку государственное единство в этой системе обеспечивалось исключительно тоталитарной диктатурой КПСС. В отличие от оболганных ими вождей Белого движения, стремившихся возродить Россию на основе приоритета русской государственности, при соблюдении этнокультурных интересов малых народов, но не более того.

Не менее смехотворно и утверждение, что без коммунистов и Сталина Россия не выиграла бы Великую Отечественную войну. С таким же успехом можно утверждать, что без монархии и Александра Первого Россия не победила бы Наполеона. Более того, на самом деле именно большевизм вызвал к жизни фашизм в Европе как естественную реакцию, а также изолировал Россию от ее бывших союзников по Первой мировой войне, и таким образом создал естественные предпосылки для Второй мировой.

По сути, наиболее ценное, что было создано коммунистами – это опыт социальных преобразований в отношении бывших низших классов: общедоступное, а впоследствии и бесплатное образование, бесплатная медицина и тому подобное. Но эти отдельные достижения не оправдывают чудовищной ломки общества и тех морей крови, что были пролиты коммунистами ради своего безумного эксперимента.

Повторение коммунистического опыта ни в каком виде не считаю возможным – слишком очевидным был его крах для всех мало-мальски думающих политиков. Сегодня она может соблазнять умы лишь наиболее отсталой части населения. Даже образ Сталина, пользующийся сегодня популярностью в значительной части народа, скорее привлекает своих поклонников идеями «державности» и «порядка» (ложно понятых), а не коммунистической утопией.

Борис ПОДОПРИГОРА, литератор, эксперт Государственной думы РФ

Имена Ленина и Сталина, ассоциируемые с октябрьским всполохом, принадлежат не только нам, их соотечественникам. Они соотносятся с мощным пластом всемирной Истории. Мы на ее фоне – песчинки, низвергаемые водопадом дней. Не стоит показывать Истории язык. Разумнее ее поверить своей судьбой, желательно – поучительной. Судьбой, завещанной нашим внукам и унаследованной от таких же, как мы. Тех, кто был, может, и не глупее нас… Значит, надо вспоминать. Обобщать. Сравнивать. Предвидеть. Честно думать.

Для одних революция – авантюра, обернувшаяся братской могилой миллионов. Для миллионов других, например китайцев, это пусть и жертвенный, но в итоге успешный социальный эксперимент, раздвинувший глобосферу промыслительного. Эксперимент, помимо прочего, убеждающий в мудрости творцов революции. Нашей, тут уже ничего не изменишь, русской.

В революционном гуле ее хулителей и энтузиастов одних с другими примиряет лишь признание ее глобальной исключительности. Она стала бомбой, взорвавшей прежние империи, и знаменем, благодаря или вопреки которому собирались новые. Кто-то первым должен был вселенски озвучить команду на свержение опостылевших апостолов. Односложно она прозвучала как «Сметь!», возвращаясь эхом как «смерть» или «меть». Не поправ смертью смерть, мы «метили» ХХ век событиями, во многом заданными русской повесткой дня. «Я не зритель равнодушный, а участник битв земных...» – это двустишие Гёте наложилось на судьбу каждого из опаленных его ближними и дальними кострами – от Турции, Испании и Китая до Африки, Кубы и «нашего» Афгана. И уже не важно, возгорелись бы они сами или им кто-то помог. Красный флаг, на контрасте с осенью всполохнувший над Петроградом, сместил к кумачу политическую палитру униженных и оскорбленных.

Мифология была и остается главной гуманитарной дисциплиной бытия. Даже опровержение мифов окутывает новыми легендами историческую попытку построить «новый мир». Не для одной России старый мир оказался не «нашим». «Нашим» и справедливым его мечтали сделать не только бомбисты-ниспровергатели, но и те, которые «в белом венчике из роз…», пассионарные романтики – от лейтенанта Шмидта до команданте Че Гевары. В проклятый Новый год 1995-го бронетранспортеры погибающей майкопской бригады прорывались к защитникам грозненского вокзала под красным флагом на антенне. Только ли потому, что другого не нашлось, под таким же по цвету знаменем – Киргизской ССР – теперь уже в далеком 1999 году отстреливалось от талибов дорожное управление афганской провинции Кундуз?

…Лишь по небу тихо сползла погодя
На бархат заката слезинка дождя…

Морализировать по поводу прошлого – дело бесплодное. Но нам, ищущим свое политическое поднебесье, важны те октябрьские уроки, к которым возвращает всесезонная жизнь – домашняя и уличная.

Во-первых, если русский проект изменил мир, то в ту ли сторону, на которую рассчитывали творцы Октября? Иными словами, соответствовали ли их усилия мировым тенденциям? Или ни на что, кроме кровавых утопий, мы не способны? Ответ на этот вопрос нам нужен не для чужого сострадания к собственной жертвенности – для оценки русского вклада в развитие цивилизации. Не получив этой оценки, мы обречены на деморализующее нас non stop раскаяние. Без шанса на равноправие не только с менеджерами макроэкономики и нобелевскими лауреатами за клонирование мышей, но и с прочими потомками тех, кто, бывало, и гувернерами наезжал на Фонтанку. Зато теперь…

Даже если считать, что русско-коммунистический проект не придал глобального толчка производительным силам, он изменил производственные отношения. Пусть и от противного. Своего бунта «осмысленного и милосердного» в «европах», может, и не ждали (хотя?..), но социальный прогресс им обеспечил не только с чего-то вдруг воспрянувший христианский гуманизм, но и наглядная состязательность двух систем. Мы отстали. Но победитель, в том числе спасаясь от погони, вышел на такие рубежи, которые, кто знает, достиг бы при ином «спарринг-партнере». Тем более что смена лидеров задается не публицистикой, а диалектикой. С нажимом подытожим: свою октябрьскую дистанцию мы прошли, и не без пользы для всего человечества. Виниться нам или с достоинством смотреть на замысленное в России, но лучше реализованное другими? И еще. Насколько наш ядерный статус помогает поддерживать сегодняшний миропорядок в «без пяти минут карибской» ситуации – вопрос далеко не сиюминутно-телевизионных «60 минут». Но по факту именно при социализме мы обрели зонтик на случай геополитической непогоды.

Во-вторых – и это ближе к нашей исходной позиции: октябрь-1917 еще долго будет памятен вопросами, пережившими заветы его главного трибуна: в чем назначение государства и на кого оно может опереться? Реальность, подтвердившаяся осенью 1991 года, такова, что дважды на протяжении века российское государство со своей ролью не справилось. Разумеется, эти вопросы предметны при разговоре не о вселенской благодати, а о значении скипетра и державы как исторически устойчивого символа национального бытия. Временно бессмертные идеологемы служат не столько государству, сколько его лидерам. Других государств, отказавшихся в их пользу от своей социально-управляющей функции, история не знает. Мы же, как выяснилось, не создали того оселка, который удержал бы страну в годину метаний ее подданных. Ни в 17-м, ни в 91-м не нашлось державного слуги, властно ранжировавшего национальные приоритеты или, по крайней мере, заглянувшего на десятилетия вперед. Во всяком случае, никто не выдвинул «контрреволюционный» лозунг: «Государства – не замай!»

А так… Петроградский чиновник 1917-го сбежал в Париж, московский 1991-го – на дачу. Генерал Корнилов убоялся крови, а интеллигент Серебряного века – корниловщины. Не потому ли наступил 1937 год, что в 17-м большевики получили урок, как не следует беречь государство? Потому и заучили: «Дело прочно, когда под ним струится кровь». Пустили ее столько, что в 1991-м ее уже никто не боялся: свой кровавый лимит Россия исчерпала на столетия вперед. В итоге мы уже не «одна шестая» и – с грузом проблем, перекочевавших из прежней эпохи в нынешнюю.

Было время, когда супостат, покушавшийся на «нашу правду», обрекался на поражение – за недостатком равной неистовости. Но даже если она сохранилась (что не факт), куда ее направить в набирающем силу веке?

Без жесткого самодиагноза не совладать с будущим, куда нас несет вихрем не нами заданной глобализации. Несет, оставляя на раздумье столько времени, сколько позволяет дважды обнуленный повод оглянуться. Не на Ленина со Сталиным…

А чтобы посмотреть на себя из будущего…