Знакомство мое с историей этого человека началось в 2005 году, когда я в архивах собирал материалы по Харбинской эмиграции. На его фотографию наткнулся совершенно случайно, взял на заметку и убрал в папку — не по теме. Постепенно из года в год накапливался материал из самых разных источников, пополняли папку отрывочные воспоминания о невероятных похождениях молодого казака-оренбуржца. Видит Бог — мой герой невымышленный персонаж. Он существовал. Я с ним почти знаком. Себя самого он, скорее всего, видел в качестве героя, другие склонны воспринимать его как ублюдка, я же не тороплюсь с решением и оценками. Его жизнь, полная опасностей и амбиций, — настоящий приключенческий роман. И я верю, что смогу вам рассказать много интересного, о чем вы еще не слышали. И о самом Василии Тырсине, и о России, о странном государстве Маньчжоу-Ди-Го, где русские числились одной из пяти государствообразующих наций, а также о нашей общей истории, в которой мы все оказались после Гражданской войны.

Василий родился в 1906 году в семье полковника (с 1911 года — генерал-майора) Оренбургского казачьего войска Василия Дмитриевича Тырсина. Был он поздним и единственным ребенком у батюшки с матушкой, имел ангельскую внешность и огромные синие глаза, больше подошедшие бы девчонке, за что его постоянно дразнили сверстники. К началу Гражданской войны Вася обучался в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе, в составе которого в 1919 году был эвакуирован в Иркутск. Отец его, герой Русско-японской войны, еще до революции вышел в отставку в связи с почтенным возрастом, последствиями ранений и болезнью сердца. На семейном совете решили, что старый генерал поедет с мальчиком в эвакуацию, присмотрит за ним и сам пересидит смутное время в Сибири. Несладко, говорят, генералам под большевиками живется.

В ноябре 1920 года скончался Василий Дмитриевич от порока сердца. Василий, похоронив отца, попал в детскую сиротскую коммуну, затем закончил в Иркутске советскую школу и уехал в 1922 году к матери в Оренбург. Работал там учетчиком на строительстве шоссе, затем перебрался в Благовещенск, откуда в ноябре 1923 года ушел ночью по льду за границу, в Маньчжурию.

Что его подвигло на это, до сих пор неизвестно. Решив продолжить прерванное образование, Василий выехал в Шанхай, где был принят в Хабаровский кадетский корпус. Последний выпуск корпуса, в составе которого был и Тырсин, состоялся в сентябре 1924 года.

Василий уехал в Макао и поступил на службу в португальскую речную полицию, которой командовал бравый семеновский казачий генерал Артемий Тирбах. Служба в полиции довольно скоро надоела юноше, и он решил повидать белый свет. Тырсин уволился и нелегально на французском пароходе отправился в Марсель. Ясное дело, что не пассажиром — довелось уголек лопатой покидать до одурения. Во Франции Василию пришлось много и тяжело работать матросом, сельскохозяйственным рабочим на виноградниках, слесарем-сборщиком на автомобильном заводе «Рено», в общем, труд бесправного пролетария познал вполне.

Русских держали на положении «белых негров» — гражданства не давали, на руках были только беженские паспорта Лиги Наций, платили меньше, чем соотечественникам. Не оправдались надежды и на русскую военную корпоративную солидарность — каждый был сам за себя, а всяких воинских союзов, партий и братств с различной идеологией, грызущих друг друга, было несколько десятков. Объединяла их лишь ненависть к красной России и желание выклянчить денег у иностранных спонсоров.

Летом 1926 года он обратился в советское консульство с просьбой дать ему возможность вернуться в СССР. Разрешение было получено быстро, и осенью того же года он прибыл в родной Оренбург.

Работу найти было непросто, мешало дворянское происхождение и генеральская семья. Хотя ни гонений, ни притеснений не было. В стране ходил твердый червонец, обеспеченный золотом, стали выпускать разменную монету из серебра, товаров хватало — СССР вовсю развивал НЭП. Вася устроился работать сторожем в музей. Платили немного, зато была уйма свободного времени, и парень стал заниматься в секции бокса, где добился определенных успехов, став чемпионом Оренбурга. Он не афишировал, что боксом занимался в кадетском корпусе, а во Франции, когда совсем уж было туго с деньгами, приходилось выходить на ринг за деньги, участвуя в профессиональных боях. Материальных затруднений не было, мать сдавала три квартиры в доме внаем.

Василий Тырсин не остался незамеченным ОГПУ. С ним долго беседовали, объясняли, что врагом советской власти его никто не считает, ведь на стороне белых он не воевал, отец его герой войны, в белых армиях не служил, перед народом ни в чем не провинился, богатств не нажил. Ему простили молодецкую глупость с переходом границы, вернули гражданство СССР. То, что жизнь в стране налаживается, Вася и сам видит — принят план первой пятилетки по строительству промышленности, снижаются цены на товары и т.д. Жизнь могла быть лучше, но мешают враги, вредят, засылают банды из-за границы, грабят и убивают людей, постоянно готовятся к реваншу с помощью иностранных штыков. Чтобы пресечь это, нужна Васина помощь, Родина нуждается в нем.

Так он был завербован в качестве агента для дальнейшей работы в Китае. По приказу ОГПУ Тырсин уехал в Кызылорду, где некоторое время, не имея соответствующей квалификации, служил архивариусом в Центральном архиве Казахстана, позднее в алма-атинском отделении того же архива. Работа была только прикрытием, на самом деле его усиленно обучали конспирации, шифровальному делу и прочим шпионским премудростям. Василию присвоили оперативный псевдоним Влад. Летом 1927 года он, будучи уволен из архива по сокращению штатов, перебрался в Забайкалье, где через подконтрольное чекистам «окно» перешел границу в районе станции Маньчжурия, снова как беженец из «коммунистического рая».

Уже в сентябре 1927 года Тырсин поступил на службу в Шаньдунскую армию генерала Чжан Цзунчана. «Белые кондотьеры безнаказанно разгуливают по всему Китаю и, пользуясь своей высокой военной квалификацией, одерживают победы» — так с возмущением писал нарком иностранных дел СССР Георгий Чичерин начальнику Иностранного отдела ГПУ Мееру Трилиссеру. Русская бригада наемников одноногого генерала Кости Нечаева переживала не лучшие времена: ушли безвозвратно славные победы, когда русские ландскнехты вдесятером обращали в бегство батальон китайцев. Или когда казачья сотня одними шашками да нагайками могла разогнать кавалерийский полк с артиллерийской батареей, а бронепоезда полковника Кострова, ворвавшись на Центральный вокзал Шанхая и высадив десант из сотни офицеров, захватывали город с миллионным населением, ушел из армии и сам Нечаев. Служил Тырсин вахмистром на бронепоезде «Шаньдун». Служба была недолгой. В ноябре 1927-го у станции Сучжоуфу, во время отступления бронепоезда «Хонан», «Пекин», «Тайшан» и «Шаньдун» попали в окружение. Команды были вынуждены их бросить и пробиваться к своим, оставив раненых. Русские тогда потеряли убитыми около сотни человек. Кому из раненых повезло, те стрелялись, остальные завидовали мертвым. Солдаты маршала Фына русских ненавидели и, как могли, продлевали их агонию. К неудачам на фронте добавились многомесячные задержки жалованья и соперничество между командирами. Дезертирство из Русской бригады приняло массовый характер. Вася Тырсин оставил службу и уехал в Шанхай.

Летом 1928 года он по рекомендации шанхайского Казачьего союза устроился в Отдельный русский отряд Шанхайского волонтерского корпуса в чине капрала. Однако вскоре по приказу Центра разорвал контракт и выехал в Японию на коммерческий чемпионат по боксу. После одного из боев в раздевалку ему подбросили пакет с документами на японском языке, — собственно, за ними он и ездил. После возвращения из Японии Тырсин в компании с неким Ланге открыл в Шанхае частную мастерскую по ремонту автомобилей. Вот где пригодились бы навыки и знания от компании «Рено»! Но мастерская вскоре сгорела, вероятно, постарались конкуренты.

Василий как-то встретил однокашника по Хабаровскому кадетскому корпусу хорунжего-уссурийца Сейфулина, старший брат которого, подполковник, был ротным командиром хабаровчан. Хорунжий работал бодигардом у одного богатого китайского купца и порекомендовал на эту службу своего приятеля. Многие бывшие наемники пошли в частные охранники к богатым китайцам и европейцам. На русских, особенно казаков, которые считались очень хорошими охранниками, был большой спрос. После сильного наводнения тысячи мирных граждан пошли в хунхузы и стали совершать похищения богачей, включая иностранцев. Несколько сотен русских в 1920–1930-х годах работали телохранителями и охранниками на китайских и иностранных предприятиях. Начиналось с того, что русские сторожа, или «вочманы», вооруженные одними лишь палками да боевыми нагайками, отучили воров грабить магазины и склады. Видя это, предприниматели стали набирать русских в телохранители. Телохранителем богатого китайца стал генерал Малакен — бывший видный наемник армии Чжан Цзунчана. Особую известность на этом поприще приобрел Худяков. Главной его работой была охрана китайских банков в Шанхае. Позднее он стал начальником и считался лучшим организатором охраны объектов особой важности в Китае.

Нанимая русского бодигарда, хозяин знал, что он оправдает его надежды, защитит и не продаст ни за какие деньги. Однако случаи смерти при защите хозяина среди русских все же были. Шанхайцы помнили о нападении бандитов на известного богача Ли, которого охраняли десять русских телохранителей. Они отстояли хозяина, потеряв в перестрелке одного своего товарища. Жертвой бандитов стал бывший кадет Хабаровского кадетского корпуса Керор. Вскоре после этого погибли полковник Дырдо и есаул Сараев.

Русским приходилось охранять и китайцев, занимавшихся темными делами, — торговцев опиумом, контрабандистов, связанных с пиратами лиц..

Тырсин был приставлен охранять дочь хозяина красавицу Ван Ся Юй. Служба продлилась не очень долго. Красивый молодой русский охранник приглянулся девушке, случилась между ними нечаянная любовь, и никакая конспирация агента Влада не выручила. В итоге папаша «заказал» телохранителя, покусившегося на охраняемое «тело», тот был тяжело ранен и едва не погиб.

Вскоре после излечения пришел другой приказ из Центра, и Влад уехал в британский Гонконг, где поступил на службу в английскую морскую полицию по охране торговых пароходов на линии Шанхай — Сингапур. Антипиратская охрана была создана в 1930 году по инициативе начальника гонконгской полиции Уолфа. Основой состава послужили 32 русских эмигранта, служивших в шанхайской муниципальной полиции. Задачей службы являлось несение охраны на пароходах компаний «Батерфильд энд Суайр» и «Канадиан пасифик». Как правило, на больших судах охрана состояла из двух русских сержантов и восьми констеблей под руководством начальника охраны — англичанина. На судах поменьше она включала русского сержанта, вооруженного револьвером, констебля и 6–7 китайцев с винтовками. Каждой охранной группе придавался пулемет. Контракт на службу в антипиратской охране подписывался на три года, после чего служащему полагался трехмесячный отпуск с сохранением содержания. Оклад чинов охраны составлял 95 гонконгских долларов в месяц. Сверх того охранники получали полный комплект обмундирования, квартиру и прибавки за каждый сданный экзамен по китайскому языку. В свободное от рейсов время русская охрана несла полицейскую службу на пристанях. Пиратство в те годы было очень распространенным явлением в Китае, немало русских, особенно бывших военных, нашли себе здесь работу. Некоторые погибли в стычках с пиратами. Дополнительным доходом некоторых полицейских являлась контрабанда. В 1932 году Тырсин стараниями злопамятного купца Ван Юн Хуна, папаши красавицы Ся Юй, был изобличен в провозе контрабанды и приговорен английским судом к огромному штрафу в пять тысяч гонконгских долларов. Не имея средств, неудачливый контрабандист провел десять месяцев в тюрьме.

Выйдя на свободу, Тырсин несколько месяцев жил в Шанхае, работал во французской трамвайной компании, но водить трамваи авантюристам не с руки, и в августе 1933 года он уехал в Маньчжоу-го. Здесь он сначала служил в охранном отряде Мукден-Гиринской железной дороги, позднее — в поселковой полиции и пограничной охране в Трехречье (был начальником пограничного поста в Келари). После расформирования русского погранотряда осенью 1934 года Тырсин работал переводчиком в японской жандармерии поселка Драгоценка, административного центра Трехречья, и агентом военной миссии под прикрытием службы в частных японских фирмах (работал на японскую разведку). Своим крутым нравом и жестокостью он быстро приобрел дурную славу в трехреченских поселках. По свидетельствам Кайгородова, выведшего на страницы своих печатных работ немало бытовавших в эмигрантской среде легенд и слухов, Василий, «будучи отменным садистом, что не вязалось с его ангельской внешностью, быстро пошел в гору. На совести Тырсина трое расстрелянных поселян из Трехречья — Ивачев, Патрин, отец Александр. Их обвиняли в сотрудничестве с Советами. Во время допроса Тырсин сорвал с отца Александра крест и его тяжелой цепью бил по глазам арестованных. Ему же приписывают длительные тюремные сроки в страшной цицикарской тюрьме трехреченских казаков Антипьева, Молокова, Коломыльцева и Власова». Кроме того, Тырсин участвовал по крайней мере в одной диверсионной вылазке на территорию советского Забайкалья. Группа в составе Тырсина, Гордеева и Гольцова ворвалась в здание Коченского сельсовета, захватила находившиеся там документы и подожгла здание. Когда поднялась тревога, диверсанты, рискуя быть схваченными, пытались сорвать советский флаг.

Инициатором создания русского отряда на японской службе был полковник Торасиро Кваэбэ. Совместно с маньчжурскими властями майор резерва японской армии Макото Асано разработал в скором времени принятый закон о всеобщей воинской повинности для русской эмиграции. Решено было создать особые части из русских. По плану будущее подразделение должно было играть роль вспомогательного общевойскового с возможностью использовать его в случае необходимости и как разведывательно-диверсионное. Это было особенно важно в случае начала войны с Советским Союзом, возможность которой в ближайшем будущем допускалась японским командованием. Контроль над формированием и деятельностью русского воинского подразделения возлагался на 3-й отдел Харбинской военной миссии.

Месторасположением будущего подразделения стала станция Сунгари-2 на южной ветке СМЖД, находившаяся в 130 километрах от Харбина. Часть получила название по имени японского советника майора Асано. При формировании ставка делалась на местную русскую и казачью молодежь, командирами которой были бы японские офицеры. Подготовкой кадров для отряда занимались спецшколы в Хеньхаохецзы и на станции Сунгари-2. В мае 1938 года еще одна школа «Асано-бутай» была создана в самом Харбине. Срок обучения премудростям воинского и диверсионного искусства вначале был установлен в три года, но затем сокращен до полутора лет. При выпуске курсанты получали звание унтер-офицеров.

Первоначально в отряде было 200 человек, вскоре на его базе были развернуты пять рот, и общая численность военнослужащих составила 700 человек. Майор, а впоследствии полковник Асано напрямую подчинялся штабу Квантунской армии, а бригада входила в состав армии Маньчжоу-Ди-Го.

Этот факт всячески подчеркивался пропагандой в подтверждение независимости военного министерства марионеточного образования. Финансовая подпитка действительно шла из маньчжурского военного министерства, и солдаты-асановцы носили маньчжурскую военную форму. При этом на складах лежали комплекты «родного» советского военного обмундирования и оружие Красной армии на случай выполнения особых заданий. По другой информации, асановцы носили японскую военную форму, их русские офицеры имели и японские мечи-катаны, что говорит о принадлежности бригады к Квантунской армии. Перепутать было несложно — армия императора Пу-И копировала японскую форму. Агент Влад немедленно получил задание внедриться в создаваемое японцами подразделение, что было проделано с легкостью — японцы Васе доверяли полностью.

Вскоре он был послан на офицерские курсы. Немало ценнейших сведений получила советская разведка из рук Тырсина. В 1937 или 1938 году на связь к агенту почему-то перестали выходить товарищи из Центра, с этого времени он остался один.

С легкой руки историка Кайгородова по всем летописям бригады Асано гуляет эпизод с участием 5-го эскадрона бригады под командованием капитана Василия Тырсина в боях на Халхин-Голе. Где казаками якобы начисто вырублен был эскадрон монгольских цириков. Так вот, об участии Тырсина в событиях на Халхин-Голе сведений в архивах, во-первых, нет, а во-вторых, Василий Васильевич в это время имел скромный подофицерский чин прапорщика и командовал артиллерийским расчетом в полевой батарее отряда Асано. На Халхин-Голе было несколько радистов-асановцев из взвода связи, занимавшихся в глубоком японском тылу радиоперехватом. Один из них погиб под бомбежкой и был маньчжурской пропагандой возведен в ранг национального героя, из рядовых тут же превратившись в подпоручика. И все, не надо больше фантазий! И еще одно замечание: по своей численности отряд Асано не доходил до бригады никоим образом. В официальных документах он назывался Отдельным кавалерийским отрядом армии Манъчжоу-Ди-Го, но я буду продолжать называть его бригадой просто потому, что он так назван во многих документах и воспоминаниях.

К 1944 году японцы передали бригаду в подчинение маньчжурам, командование сменили на русских офицеров. Одним из разведывательно-диверсионных учебных отрядов бригады являлся русский на станции Имяньпо под командованием теперь уже капитана и кавалера ордена Кейунсе (Столпов государства) 4-й степени Тырсина.

После вступления в войну против Японии Советского Союза 9 августа 1945 года дисциплина русских частей резко упала. Большую роль в этом сыграла советская пропаганда и действия советской разведки. Советским органам госбезопасности были известны все подробности воинской жизни того или иного формирования и его потенциальные возможности. Получив приказ выступить на фронт, много частей осталось в казармах, хотя были и те, что воевали до последней капли крови. Василий свой отряд оставил на месте дислокации и сложил оружие перед советскими солдатами.

Тогда же он был арестован органами Смерш.

На следующий день Васю отправили в тюрьму № 2 НКВД Приморского края в город Ворошилов (ныне Уссурийск). Следователь Василию попался какой-то странный: приблатненный, с золотой фиксой во рту, любил выражаться по фене и бил Васю «в морду как в бубен» по малейшему поводу. На всех допросах агент Влад твердил одно: «Сделайте запрос, я являюсь советским разведчиком, разберитесь». Запрос все-таки был послан, и однажды Тырсина вызвали среди ночи на допрос. Следователь произнес:

– Выражаясь сухим языком воровской малявы, попал ты, фраерок, по самое не балуйся. Все, на кого ты ссылаешься, кто тебя вербовал, снабжал деньгами, явками, паролями, все твои кураторы и связники расстреляны еще в 1937 году как участники заговора с целью убийства товарища Сталина. Между прочим, руководила ими японская разведка. Хочешь пулю — настаивай и дальше, что ты советский разведчик. Будешь ты переходным звеном между японцами и этими зашкваренными троцкистами. А лучше без мордобоя сознайся во всем, в чем тебя обвиняют, отсиди свой срок — и свободен. Там, глядишь, и под амнистию какую-нибудь попадешь — нынче они одна за другой идут. Победители мы, добрые к врагам.

Василий подписал все бумаги и во всех смертных грехах покаялся.

Судебный процесс по делу офицеров Русской бригады Асано шел в Хабаровске. Там выяснилось, что многие высшие офицеры этого подразделения состояли на службе в советской разведке, например подполковник Наголян-Асерсянц, начальник штаба Асано, который был на отличном счету и был вне подозрений как у русских, так и у японцев. Свободно владея китайским и японским языками, по заданию советской разведки он легко проникал в секреты японцев и маньчжуров. До капитуляции Японии он так и не был разоблачен и давал показания на хабаровском судебном процессе против своих же сослуживцев по бригаде. Полицейский, китайский вахмистр, английский капрал, маньчжурский капитан и советский шпион Влад был приговорен к 25 годам исправительно-трудовых лагерей. Большая часть бывших асановцев была арестована и получила сроки. Работавшие на разведку Красной армии и органы НКВД частью были оставлены на свободе, частью тоже отправились в лагеря или попросту расстреляны — уж слишком много их было. Читая в архивах донесения и сводки тех лет, просто диву даешься. Такое впечатление, что каждый второй эмигрант, не считая первого, работал на советскую разведку. Проходит празднование Рождества в какой- либо организации, а органы НКВД через пару дней знают, кто какой тост говорил, чья жена с какой начинкой пирог принесла. Решили японцы на станции Сунгари-2 русский отряд организовать — тут же в Хабаровске на столе у чекистов подробный чертежик казарм со всеми окошками и дверками.

Наголян щеголял по Харбину в мундире советского капитана аж до 1949 года, затем тоже был арестован и получил лагерный срок. В целом действия советских властей не отличались разнообразием, и дальневосточных коллаборационистов ожидала та же участь, что и русских, служивших в РОА или в XV Кавалерийском казачьем корпусе генерала фон Паннвица.

Нашлись среди эмигрантов и люди, встретившие советскую власть с распростертыми объятиями, хотя до этого занимали весомые посты в руководстве антисоветских организаций. Так, правая рука главы фашистской партии Матковский, сын колчаковского генерала, принес в советские компетентные органы списки всех сотрудников БРЭМа. Один из создателей Русской фашистской организации Румянцев стал возглавлять Ассоциацию советских граждан.

Василий Тырсин работал в шахте далекого Магадана, заработал язву желудка и попал в лазарет с прободеним. Хирургия в лагерном лазарете была на уровне «отрезать болтающееся и зашить оставшееся», а все остальное лечилось прикосновением рук и йодом животворящим. Так что шансов у Василия не было никаких.

Последний свой рассвет встретил агент ОГПУ Влад 26 июня 1946 года в медицинском бараке карантинного лагеря на берегу обледенелой бухты Нагаева, от роду имея сорок один год и не имея сил и желания больше жить.