Выдающийся английский писатель Чарльз Диккенс (1812-1870) был заядлым рыболовом, и сидение на берегу с удочкой было его любимейшим отдыхом.

Однажды, когда Диккенс сидел с удочкой на берегу, к нему подошел незнакомый человек и задал вполне традиционный вопрос:

– Ну как, клюет?

– Да я вот только что пришел, – дружелюбно ответил писатель, – пока еще ничего не попалось. Зато вчера на этом самом месте я выудил пятнадцать вот таких форелей!

– Так, – продолжил незнакомец, – а знаете ли вы, кто я такой? Я местный рыбный инспектор, а ловля рыбы на этом участке реки запрещена!

И он вынул из кармана книжку квитанций, чтобы оформить штраф.

– Но знаете ли вы, кто я такой? – не растерялся провинившийся рыболов. – Я – Чарльз Диккенс, известный писатель, романист. Не будете же вы штрафовать меня за мою профессиональную буйную фантазию?!

КТО ПЕРВЕЙШИЙ ВЫДУМЩИК?!

Как-то Чарльз Диккенс, прогуливаясь со своим приятелем по берегу реки, увидел пожилого рыболова, сосредоточенно следившего за поплавком.

– Этот человек, – сказал писателю его спутник, – необычайно доверчив и верит всему, что ему ни скажешь. Но зато он и сам известен как первейший выдумщик.

Диккенс подошел к старику.

– Добрый день, друг мой, – поздоровался он. – Как идет ловля?

– Ничего себе, – кратко отозвался тот.

– Прошлым летом, – продолжил Диккенс, – я сам поймал здесь огромную форель. И она перекусила мне леску.

– Да, сэр, здешние форели это умеют, – равнодушно бросил рыболов.

– Тогда я взял толстую, крепкую веревку, но рыба и ее перегрызла.

– Да, здешние форели способны и на такое.

– Но я твердо решил вытащить ее, – продолжал вдохновенно фантазировать Диккенс, не желая сдаваться. – Я раздобыл прочную цепь, и только тогда мне удалось вытащить рыбу на берег.

– Ну, разумеется, – невозмутимо заметил рыболов. – Здешнюю форель только цепью и можно вытащить.

– Но когда она была уже на берегу, я не мог ее поднять. Пришлось менять телегу, запряженную четверней, и четверых носильщиков, которые помогли мне отнести рыбу домой.

– Значит, ваша форель была не очень крупная, – разочарованно протянул старик.

– Тогда, – продолжил Диккенс, начиная уже горячиться, – мы послали форель на луг пастись вместе с коровами!

– Именно так мы и поступаем со здешними форелями, – не моргнув глазом, подтвердил рыболов.

– Но всего поразительнее, – торжествующе закончил Диккенс, – что через месяц-другой у нее выросли рога!

– Что? – вскричал старик, подскочив, словно ужаленный. – У форели выросли рога?!

– Да! – со смехом повторил довольный своей находкой писатель— – У форели выросли рога, словно у коровы!

Он был уверен, что остался победителем в этом необычном поединке. Но рыболов гневно потряс головой.

– Сэр, – заявил он самым решительным тоном, – вы слишком явно уклоняетесь от истины. У здешних форелей всегда бывают рога!

РЫБАЛКА КАК ЧАСТЬ ТВОРЧЕСКОГО ПРОЦЕССА

Для рыбалки Чарльз Диккенс часто выбирал на Темзе одно и то же место, недалеко от своего дома. Однажды соседка писателя посоветовала ему:

– Вы тут ничего не поймаете. Вам надо подняться выше по течению. Там после каждого заброса вы будете вытаскивать форель.

– Это мне известно, – ответил Диккенс, – но постоянное вытаскивание удочки будет мне мешать обдумывать сюжет моего нового романа.

САМЫЙ ЛУЧШИЙ КОСТЮМ ДЛЯ ПИСАТЕЛЯ!

Однажды в честь писателя Вальтера Скотта (1771-1832) в Лондоне был устроен бал-маскарад. Каждый участник был обязан прийти в костюме одного из многочисленных героев писателя.

На маскарад прибыл и Чарльз Диккенс. Он был без маски и в своем обычном костюме. Разумеется, организатор маскарада очень удивился и не без иронии спросил ослушника:

– Кого из героев своего коллеги вы изображаете?

– Я изображаю героя, который имеется в каждом произведении моего талантливого коллеги, – его верного читателя!

Однако, если даже эта история «имела место быть», то вряд ли распорядитель маскарада назвал бы Чарльза Диккенса «коллегой» виновника торжества. Даже в год смерти Вальтера Скотта на счету у 20-ти летнего Диккенса не было ни одного художественного произведения, и он мог присутствовать на маскараде только в качестве репортера парламентской газеты.

НАВЯЗЧИВЫЙ ПОКЛОННИК

Однажды к Чарльзу Диккенсу заявился один англичанин, страстный поклонник его таланта. Писатель в это время был серьезно болен и не мог принять посетителя. Через прислугу он сообщил об этом визитеру, но тот упорно настаивал на встрече. В конце концов, он велел слуге сказать, что он умер, в надежде на то, что в таком случае настырный посетитель оставит его в покое. Но не тут- то было! Посетитель потребовал, чтобы ему предъявили тело любимого писателя.

– Тогда скажи ему, – воскликнул взбешенный Диккенс, – что меня уже уволокли черти!

«ВИСЛОУХИЙ» ЖУРНАЛИСТ

Поэт, писатель и переводчик Василий Григорьевич Рубан (1742-1795) вошел в историю русской литературы как сотрудник первого российского провинциального журнала, издававшегося в Ярославле, и как переводчик древнегреческой сатирической поэмы «Война мышей и лягушек». А вот издание Рубаном собственных журналов потерпело полное фиаско. В 1769 году он затеял издавать сатирический журнал «Ни то, ни се». Содержание журнала полностью соответствовало его названию, и он, просуществовав пять месяцев, прекратил свое существование. В 1771 году Рубан приступил к изданию журнала «Трудолюбивый муравей». Он получился таким же бестолковым, как и предыдущий: выбор статей был случаен и не связан общей мыслью. Впрочем, горе-издатель с детской непосредственностью писал в обращении к предполагаемым подписчикам журнала, что если не хорош будет «листок» его, то «между множеством ослов и мы вислоухими быть не покраснеем…»

НЕДОРОСЛИ ПРИ МОСКОВСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

В 1755-1762 годах в гимназии при Московском университете учился один из первых ее выпускников – Денис Иванович Фонвизин (1744 или 1745-1792). Автор знаменитого «Недоросля» вспоминал о той поре: «Учились мы весьма беспорядочно, ибо, с одной стороны, причиной тому была ребяческая леность, а с другой – нерадение и пьянство учителей. Арифметический наш учитель пил смертную чашу; латинского языка учитель был пример злонравия, пьянства и всех подлых пороков, но голову имел преострую и как латинский, так и российский язык знал очень хорошо…

…Накануне экзамена латинского языка делалось приготовление; вот в чем оно состояло: учитель наш пришел в кафтане, на коем было пять пуговиц, а на камзоле четыре; удивленный сею странностью, спросил я учителя о причине.

– Пуговицы мои вам кажутся смешны, – говорил он, – но они суть стражи вашей и моей чести: ибо на кафтане значит пять склонений, а на камзоле четыре спряжения. Итак, – продолжал он, ударяя по столу рукой, – извольте слушать все, что говорить стану. Когда станут спрашивать о каком-нибудь имени, какого склонения, тогда примечайте, за какую пуговицу я возьмусь: если за вторую, то смело отвечайте – второго склонения. Со спряжением поступайте, смотря на мои камзольные пуговицы, и никогда ошибки не сделаете.

Вот каков был экзамен наш!..

О вы, родители, восхищающиеся чтением газет, видя в них имена детей ваших, получивших за прилежность свою призы, – послушайте, за что я медаль получил.

Тогдашний наш инспектор покровительствовал одному немцу, который принят был учителем географии. Учеников у него было только трое…

Товарищ мой спрошен был:

– Куда течет Волга?

– В Черное море, – отвечал он.

Спросили о том же другого моего товарища.

– В Белое, – отвечал тот.

Сей же самый вопрос задан был мне.

– Не знаю, – сказал я с таким видом простодушия, что экзаменаторы единогласно мне медаль присудили…»

ЗАТРУДНИТЕЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ

Как-то драматург Островский (1823-1886) и писатель Писемский (1821-1881) приехали в Париж. На вокзале их должен был встретить писатель Григорович (1822-1899), но Дмитрий Васильевич опоздал.

– Александр Николаевич, нанимай извозчика, – сказал Писемский. – Не ночевать же нам на вокзале.

Островский, держа в руках чемоданы, покачал головой.

– Ах, какой же ты, Алексей Феофилактович, недогадливый!

– Почему?

– Да как же я буду объясняться с извозчиком по-французски, когда у меня обе руки заняты чемоданами!