Для меня первая ассоциация, выплывающая из памяти при любом упоминании Китая, намертво связана с «великой культурной революцией». В годы ее печального для бывшей Поднебесной империи расцвета я учился в Алма-Ате, и напоминания о неких хунвейбинах – «красных охранниках», расклеивающих на китайских улицах «данцзы бао», впивались в уши невыносимо часто. Из тогдашней столицы Казахстана до Китая, а если совсем точно, то до Синьцзяно-Уйгурского автономного района и в прямом и в переносном смысле слова рукой подать. Пекинское радио на русском языке шпарило через тамошние ретрансляторы круглые сутки и принималось даже на средних волнах любым транзистором ничуть не хуже родной программы «Маяк».

Правда... понять из передач-агиток, что там происходит, никому в здравом уме и трезвой памяти не удавалось. Эфир переполняли изречениями из произведений председателя Мао и сообщениями о том, что советские люди, не мыслящие жизни без идей Великого кормчего, прикалывают значки с его портретами... к голому телу, поскольку открыто их носить не разрешается.

Маоцзэдуновские афоризмы передавались из Пекина по несколько раз подряд с пояснением, что делается это, дабы слушатели могли их записать без ошибок. С тех самых пор и благодаря таким передачам я накрепко усвоил, что совсем не обязательно съедать грушу целиком, ибо узнать ее вкус можно по кусочку.

Со временем все прошло и приелось. Хунвейбинами стали называть строптивых псов, а в Синьцзян с потеплением отношений между нашими странами алмаатинцы повадились ездить на рынки, где на заре бартерного образа существования можно было выменять кожаную куртку за алюминиевые ложки...

Разумеется, ко дню приземления моего самолета на бетонку пекинского аэропорта в Янцзы, Хуанхэ и других китайских реках немало воды утекло. Применительно к председателю Мао оказалось, что в этом отношении и реки, и вся жизнь если не полностью, то преизрядно обновились.

Единственный портрет Великого кормчего попался на глаза лишь над пустующей ввиду буднего дня правительственной трибуной на площади Тяньанмынь у входа в императорский «Запретный город». Что касается цитат, то единственная красовалась в английском и китайском вариантах у билетной кассы одного из доступных участков Великой китайской стены.

Сами цитатники в сувенирных лавках попадались. Правда, бесплатно их ныне не раздают, и одна из моих попутчиц по китайскому путешествию, вознамерившаяся прихватить с собой подобный сувенир, не без ужаса отшатнулась, услышав цену, составлявшую в российской валюте примерно тысячу рублей.

Другое подтверждение серьезного помягчения идеологических нравов я встретил в пекинской лавке поддельных древностей и полусовременных раритетов, где целая стена была увешана полувековой давности плакатами. Среди этой безысходно устаревшей наглядной агитации попался на глаза пожелтевший образчик пропаганды с изображениями Мао и его тогдашнего заместителя Линь Бяо, пожимающих друг другу руки. В 1971 году заместитель Великого кормчего попытался воздухом бежать в Монголию, но замысел раскрылся, и самолет с беглецом и всей его семьей безжалостно сбили на подлете к границе.

Судя по тому, что Линь Бяо пусть посмертно, но все же вынырнул на поверхность потока истории, распри в прежнем руководстве Китая теперь совершенно безопасны для всех, кто ими интересуется.

Однако как от наследия Мао ни отмахивайся, оно не устает напоминать о себе по принципу «ты его в дверь, а оно в окно». В очередной раз о нем пришлось поразмышлять близ города Сианя возле исполинской статуи императора Цинь Шихуанди, серый камень которой предварял своей суровой расцветкой скорую встречу с величайшей археологической находкой XX века, сравнимой разве что с гробницей Тутанхамона. И открытие этого удивительного памятника не стоило Китайской Народной Республике и ломаного юаня.

Три крестьянина-односельчанина, носивших одну и ту же фамилию Ван, надумали вырыть колодец. С водой им не повезло, но вместо нее трио Ванов несказанно обогатило науку о прошлом Китая, наткнувшись на легендарную терракотовую армию Циня. Заодно они наделили родную провинцию Шэньси и ее столицу Сиань неиссякаемым источников дохода. Китайские историки знали об этом войске из хроник, записанных задолго до Рождения Христа, но в истинность дошедших из глубины веков сведений мало кто верил, ибо за двадцать пять веков ни одним подтверждением достоверности фантастической на первый взгляд информации ученым разжиться не удалось…

Лет десять назад нескольких глиняных воинов привозили в Москву и экспонировали в Государственном историческом музее, посему кое-какое представление о циньщихуановском войске у меня имелось. В натуре же оказалось, что представить по содержимому одного музейного зальчика всю императорскую рать, численностью почти сопоставимую с современной армейской дивизией, все равно что пытаться оценить пирамиду Хеопса по одному отдельно взятому каменному блоку.

Находка копателей колодца пришлась весьма ко двору тогдашней идеологии. В 1970-е председатель Мао дал отмашку возвеличиванию Цинь Шихуанди и заодно обрушился на Конфуция. Ввиду относительной молодости, я в ту пору понять не мог, чем досадил главе КНР древний мудрец. Литературы о нем в провинции было не сыскать, так что объяснение нашлось только через десяток лет после знакомства с биографией и мыслями человека, фактически основавшего новую религию. Достаточно прочесть хотя бы такой бесспорный завет: «Стремись к истине, держись к добродетели, опирайся на гуманность и наслаждайся свободными искусствами». Или другая сентенция на все времена: «Народ можно заставлять следовать должным путем, но нельзя ему объяснить почему».

Мао оказался в положении Ивана Бездомного из «Мастера и Маргариты», возжелавшего отправить философа Иммануила Канта на Соловки. Злосчастный поэт (его прототипом булгаковеды чаще всего называют Демьяна Бедного) слегка унялся только после замечания Воланда, что великий кёнигсбергец «уже с лишним сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных… и извлечь его оттуда никоим образом нельзя…»! Так и с Конфуцием. Казнить автора вышеприведенной ереси никак нельзя, в деревню на перевоспитание давно умершего мыслителя тоже не отправишь, а потоптать его наследие вполне реально! Рискну предположить, что Мао увидел в Конфуции не только колебателя основ своего строя, но и конкурента. Цитаты из Конфуция, известные в Китае любому грамотному человеку, вынуждали читателя сопоставлять их с изречениями нового повелителя дум, а последствия подобных сравнений непредсказуемы!

Сам Конфуций видел в идеальном правителе прежде всего пастыря, заботящегося о подданных в противовес Циню, которому при всех его заслугах объединителя страны потребно было прежде всего повиновение и склонность к безропотному выполнению своих замыслов.

Этот «китайский Бисмарк», которого можно сравнить и с Иваном Грозным, железной рукой заставил разрозненные княжества Древнего Китая навеки забыть о самостоятельном существовании, рассматривая, видимо, безжалостно пролитую кровь своих и чужих солдат как подобие цемента, скрепляющего его царство и шесть других государств. Славить императора с подобно репутацией – дело само по себе нетрудное, а терракотовая армия, сделавшая его имя известным даже не сведущим в далекой истории людям, своим внезапным появлениям на белый свет несказанно помогла возвеличиванию своего прародителя…

Я смотрел на ряды и колонны глиняного войска, готового засыпать стрелами и порубить в капусту всех мыслимых врагов императора, и размышлял о великой способности властелинов заставлять своих подданных беспрекословно отзываться на любые императорские причуды. Сейчас считается вполне доказанным, что самих воинов лепили не только вблизи гробницы, но и в других уголках подвластных Циню территорий. Вблизи некрополя сотворили только терракотовых лошадей, поскольку каждая тянула на 10–12 пудов и перевозить подобный «табун» издалека было задачей непростой. Зато солдаты и военачальники весили поменьше и транспортировке вполне поддавались даже при скромной грузоподъемности тогдашних повозок на конной тяге. К тому же происхождение конницы удалось определить не только по составу терракоты, но еще и по уцелевшей в глине пыльце местных растений. Пехотинцы и военачальники такими опознавательными признаками не обладали. Быть может их массовое производство выпало на время года, не совпадавшее с цветением буйной китайской флоры, или же мастерские и залежи глины находились в безлесной и пустынной зоне?

Поражает и другое – гончарам и скульпторам императора Циня проще всего было удовольствоваться отливками с помощью форм. Солдаты и прочие вооруженные стражи получались бы в таком случае одинаковыми, как горошины. Однако император или его искусствоведы – как их еще назвать – заставили мастеров добиваться портретного разнообразия. Специалисты, изучающие войско, уверяют, что в его безмолвном составе нет ни одной фигуры, повторяющей другую. Конечно, наследниками Фидия и даже Вучетича никого из безымянных авторов не назовешь, но характерные черты лица они схватывать умели. Вот и размышляй – то ли перед ваятелями ежедневно проходили и останавливались на требуемые для лепки промежутки времени реальные арбалетчики, кавалеристы и копьеносцы, то ли мастера изощрялись в своих фантазиях, добиваясь несхожести тысяч и тысяч глиняных лиц.

Несколько самых примечательных и лучше всего сохранившихся фигур музеефикаторы циньшихуановского наследия поместили в персональные застекленные саркофаги. Особенно хорош арбалетчик с залихватскими усиками, прототип которого явно проявил себя в амплуа покорителя древнекитайских женских сердец в местах дислокации его «цзу» – китайской роты из сотни воинов, а может быть, и полутысячного батальона, именовавшегося «люй». Всего же в распоряжении Цинь Шихуанди на том свете чуть больше трех «ши» – полков. Правда, есть предположения, что немалая часть его воинства еще таится в земле. Китайцы вообще, а их археологи в частности кропотливы до неторопливости, поэтому современные исследователи не спешат с форсированием раскопок.

Жутко выглядит один из неупорядоченных еще уголков раскопа, в котором собраны рассыпавшиеся на составные части детали фигур. При мертвенно-бледном свете люминесцентных ламп все это напоминает последствия жестокой сечи...

Уроженцы земель, некогда принадлежавших Понебесной империи, известны по всей планете своей предприимчивостью. Глиняная армия дала этой завидной национальной особенности немалый простор. По соседству с некрополем появилась и процветает настоящая индустрия по извлечению прибыли и, можно сказать, компенсированию затрат, понесенных императорской казной. Копии глиняных солдат предлагают и в натуральную величину, и в разнообразном уменьшении вплоть до габаритов Мальчика-с-пальчика. Находились и желающие обзавестись оригиналами. Увы, китайское правосудие плевать хотело на бытующие в Старом Свете понятия о гуманности. Требования Совета Европы отменить смертную казнь ему не указ, и несколько несчастных, пытавшихся заработать на продаже подлинников, отправились вслед за Цинь Шихуанди не по своей воле задолго до отмеренного природой срока...

А вот последний из оставшихся в живых Ванов – открывателей терракотовой армии в полном смысле слова благоденствует. Правительство подарило ему дом, и он сейчас беззаботно продает сувениры в магазинчике неподалеку от входа на территорию музейного комплекса. Увидев наведенный на него мой объектив, Ван недовольно покачал головой и кивком указал мне на стопку книг с повествованиями о своей находке: почет почетом, но бизнес прежде всего. На купленных у него альбомах и буклетах Ван охотно ставил печать со своим именем.

Признание заслуг перед страной пришло далеко не сразу, и двое других крестьян до него не дожили. Один даже покончил с собой. Причины неясны. Молва судачит, что его навестил призрак императора. Но кто ж это проверит?!

А сам император благодаря своей армии добился международного посмертного почитания. Ни один, пожалуй, высокопоставленный гость современного Китая не уклонился от посещения некрополя. Бесстрастные глаза глиняных воинов не раз видывали коронованных особ, президентов и премьеров. Останки самого Цинь Шихуанди еще не обнаружены, но нет сомнений, что они где-то рядом. Не исключено, что будущие гости Поднебесной получат шанс постоять у гробницы. О таких почетных караулах объединитель Китая при жизни не мог и мечтать!

А в конфуцианских храмах тоже многолюдно. Время всем отвесило поклон, но каждому по-своему. На всех сестер одинаковых серег не напасешься. Разновеликим братьям поровну почестей тоже не раздашь.