Когда именно предприниматели начали задумываться не только о прибыли, но и о формировании благоприятного имиджа своего бизнеса? И до какой степени их готовность поделиться доходами с обществом зависела от соображений морально-нравственного порядка? Бесспорно, каждый случай глубоко индивидуален, поэтому мы всего лишь возьмем в качестве примера трех широко известных персонажей, каждый из которых воплощает в себе одно из направлений социально ориентированной филантропии.

Случай первый. От капиталистического патронажа к коммунистической утопии

Люди, получившие образование в советские времена, прекрасно помнят о трех источниках и трех составных частях марксизма: немецкая классическая философия, английская политэкономия и французские социалисты-утописты. В ряду последних особое место принадлежит Роберту Оуэну (1771–1858), причем не только потому, что он был единственным среди них британцем. Этот романтик-идеалист лично попытался воплотить собственные «утопии» в жизнь и даже добился относительного успеха…

Оуэн родился в Уэльсе в семье мелкого лавочника, с детства самостоятельно зарабатывал себе на жизнь и в 20-летнем возрасте стал совладельцем крохотной хлопковой мануфактуры, на которой трудился сам, вместе с компаньоном и двумя-тремя рабочими.

В тогдашней промышленной столице Англии – Манчестере он сблизился с руководителем местного философского общества доктором Парсивалем, впервые высказавшим мысль о необходимости разработки рабочего и санитарного законодательств.

Роберт загорелся этой идеей, решив воплотить ее на практике. Соответствующая возможность представилась после того, как он вступил в брак с Каролиной Дейл, дочерью состоятельного владельца текстильной фабрики из Нью-Ланарка (близ Глазго). Приняв у тестя бразды правления, Оуэн поставил на предприятии социальный эксперимент, от которого многие его коллеги-предприниматели начали хвататься за сердце.

Чистые заводские корпуса, школы, бесплатное медицинское обслуживание, больничные и страховые пособия – все это было впервые и выглядело весьма странно в стране, где пролетариев выжимали как губки, а труд женщин и детей в шахтах и на фабриках считался чем-то вполне естественным.

Пускай и в масштабах одного отдельно взятого предприятия, Оуэн претворил в жизнь благие пожелания теоретиков-филантропов и, к общему удивлению, даже не разорился. Рабочие, дорожа своим местом, давали такую производительность, что она с излишком перекрывала все расходы. В Нью-Ланарк зачастили посетители, в равной степени удивлявшиеся коммерческому успеху владельца фабрики и благосостоянию ее сотрудников. Великий князь Николай Павлович (будущий Николай I) был в таком восхищении, что предложил Оуэну переселиться в Россию вместе… с двумя миллионами безработных и членов их семей, которых в британской прессе называли «лишними ртами».

Естественно, столь странное предложение было отвергнуто по целому ряду обстоятельств: начиная от технической невозможности организовать столь масштабное переселение и кончая плохой совместимостью английского менталитета с суровым политическим климатом тогдашней России.

Так или иначе, Оуэн стал первым из капиталистов, разработавшим на своем предприятии нечто вроде социального пакета. Увы, он на этом не остановился, увлекшись планами радикального переустройства мира. Его проекты создания производственных кооперативов, безденежной биржи и коммунистической общины «Новая гармония» с треском провалились, доведя их автора до разорения.

Распределив оставшуюся часть своего состояния между семерыми отпрысками, Оуэн жил на скромную пенсию и занимался пропагандой своих взглядов, в которых причудливо сочетались идеи анархизма, либерализма и коммунизма. Последний роковой приступ настиг Оуэна на трибуне митинга. А было ему 87 лет – возраст патриархов!

Случай второй. Алмазы оксфордского студента

«Хищник», циник и «строитель империи», бездетный и неженатый Сесил Родс (1853–1902) был полной противоположностью добрейшему, щедрейшему и чадолюбивому Роберту Оуэну. Денег он нажил намного больше, зато и прожил намного меньше, оставив после себя алмазную империю «Де Бирс» и африканскую колонию Родезию, названную в честь себя любимого (сегодня на ее территории размещаются сразу три независимых государства – Замбия, Зимбабве и Малави)…

Младший из десяти детей сельского священника появился на Черном континенте в возрасте 17 лет, уже после того, как врачи пообещали ему скорую смерть от чахотки или порока сердца. Наследство ему не светило, зато Сесил получил от одной из тетушек пару тысяч фунтов, которые рискнул вложить в алмазные прииски. Рискнул и выиграл.

В 23 года он уже зарабатывал по тысяче фунтов в неделю, как вдруг неожиданно решил стать студентом. Целых восемь лет, беря «академки», либо, напротив, оставляя бизнес на компаньонов, он мотался туда-сюда из Южной Африки в Англию, хотя морское путешествие только в один конец занимало около месяца.

Оксфордские студенты, хотя и с удивлением, но уважительно смотрели на своего однокурсника, сделавшего себе состояние в том возрасте, когда другие еще только помышляли о будущем.

Звание бакалавра Сесил отметил серьезным трудовым достижением – созданием в 1880 году компании «Де Бирс Даймонд майнинг компании» и фактической монополизацией всего мирового рынка алмазов.

Добившись столь впечатляющих успехов в бизнесе, Родс переключился на политику. Правдами и неправдами он добился присоединения к Британской империи населенных африканскими племенами территорий, равных по своей площади трем таким государствам, как Франция. Сопротивление «дикарей» подавили с помощью пулеметов «максим», после чего Родс возмечтал создать сплошную полосу британских колоний в Африке «от Кейптауна до Каира».

Споткнулся он на маленькой республике Трансвааль, населенной бурами, или африканерами (потомками голландских колонистов). Попытка организовать в этом государстве переворот с треском провалилась, после чего оскандалившийся политик решил на время сойти с политической сцены. Устроившись в пригороде Кейптауна, он занялся… виноделием, создав, по сути, новую отрасль южноафриканской экономики.

Когда в 1899 году грянула Англо-бурская война, Родс хотя и принял в ней участие, так и не совершил ничего особенно значимого. Старые болезни снова напомнили о себе, и после продолжавшейся несколько недель агонии он скончался в своем поместье. Согласно одной из легенд, последними его словами были: «Как много сделано, как много еще предстоит сделать». Согласно другой – тривиальное «Переверните меня».

Ну а при чем же здесь социальная ответственность, спросит читатель? Дело в том, что всю свою жизнь Родс прикрывал собственные бизнес-проекты разглагольствованиями о необходимости расширения лучшей из империй – Британской и рассуждениями о «бремени белого человека», несущего культуру и цивилизацию «диким» народам. При этом Родс действительно не скупился, когда требовалось вложить деньги в такие инфраструктурные проекты, как строительство железных дорог или переход местных племен к оседлому земледелию. В отличие от многих других западных «культуртрегеров», он действительно неплохо разбирался в искусстве, а его дом под Кейптауном представлял собой лучшее частное музейное собрание к югу от экватора.

И наконец, «алмазный король» думал о тех, кто продолжит его дело, завещав значительную часть своего состояния – три миллиона фунтов стерлингов (по сегодняшнему курсу – примерно 1,5 миллиарда долларов) на учреждение стипендий для обучающихся в Оксфорде выходцев из британских колоний. Причем независимо от цвета их кожи…

Как писал в 1902 году не слишком-то любящий Родса автор российского журнала «Нива»: «Этим своим деянием, он искупил все то зло, которое причинил своей захватнической политикой». Может быть, и не все, но многое.

Случай третий. Пацифист с динамитом

В отличие от Оуэна – борца за права трудящихся и Родса – борца за величие своей родины, Альфред Нобель (1833–1896) замахивался на то, чтобы если не осчастливить, то сделать лучше все человечество. Правда, методы этой борьбы оказались необычными и во многом парадоксальными.

Дело в том, что свое громадное состояние Нобель сделал на динамите – веществе, которое людям чувствительного XIX века казалось «самым ужасным из всех возможных орудий убийства».

Сын работавшего в России крупного шведского предпринимателя Эммануила Нобеля, он получил фундаментальное образование, изучая химию сначала в Париже (в лаборатории Т. Пелуза), а затем в Санкт-Петербурге (под руководством известного ученого Н. Н. Зинина). Старшие братья, Людвиг и Роберт, тем временем стали «нефтяными королями», фактически монополизировав Бакинские нефтепромыслы и бросив вызов могущественным семействам Ротшильдов и Рокфеллеров.

Альфред держался от этих конкурентных войн на некотором расстоянии и, удалившись в Стокгольм, налаживал промышленное производство нитроглицерина. Один из поставленных им опытов закончился взрывом и гибелью младшего брата – Эмиля (1864), после чего опасное вещество оказалось в Швеции под запретом. Однако остановить Альфреда было невозможно: ему удалось получить патент на динамит, который, хотя и состоял на 70% из нитроглицерина, уже не взрывался при малейшем нагревании или встряхивании. Дальнейшие работы в этом направлении привели к созданию «баллистита» – бездымного пороха.

«Двухглавая» нефтединамитная империя Нобелей заняла прочные позиции на мировом рынке, после чего Альфред начал отходить от предпринимательской деятельности, громко заявив о своих пацифистских убеждениях. Когда на одном из конгрессов сторонников мира кто-то поинтересовался, каким образом эта позиция сочетается с созданием динамита, Нобель ответил не моргнув глазом: «Мои открытия скорее прекратят все войны, чем ваши конгрессы. Когда враждующие стороны обнаружат, что они в один миг могут уничтожить друг друга, люди откажутся от этих ужасов и от ведения войн». Его бы устами…

Ни Первую, ни Вторую мировые войны его открытия не предотвратили. Понадобилось создать ядерное оружие, чтобы количество локальных военных конфликтов в мире несколько сократилось, хотя человечеству с тех пор приходится жить под дамокловым мечом атомного апокалипсиса.

Как бы то ни было, Нобель подтвердил свою позицию делом, завещав почти все свое состояние – 31 миллион шведских крон (около двух миллиардов долларов по нынешнему курсу) на учреждение фонда, присуждающего премии по пяти номинациям – физике, химии, физиологии, медицине, литературе и борьбе за мир.

С 1969 года была введена еще одна номинация – по экономике. Суммы премиальных увеличиваются быстрее роста инфляции, а подбор лауреатов, хотя и вызывает постоянные нарекания (главным образом из-за обилия скандинавских фамилий и политической ангажированности), все-таки считается достаточно объективным. Во всяком случае, никаких более весомых наград в научной и гуманитарной сферах пока не придумано.