В исторической хронике дуэлей каждый второй поединок происходил из-за женщины, но схватка между известными поэтами за благосклонность не существующей женщины… Такой случай был только в России.

Максимилиан Александрович Волошин — хиромант

Прежде, чем рассказать о поединке, необходимо ознакомиться со странными совпадениями в биографиях будущих соперников.

Поэт, художник, переводчик и критик Кириенко, а это настоящая фамилия Волошина, родился 16 мая 1877 года в Киеве. Одаренный юноша сразу после гимназии поступил в университет, но был исключен «за организацию беспорядков и сочувствие к народникам». Бывший студент не пал духом и решил продолжить обучение в Париже, где увлекся путешествиями. На своем старом велосипеде ему удалось объездить Европу, побывать в Египте.

Писать стихи Волошин начал с тринадцати лет. Сторонник символизма, он издал несколько сборников. По отзывам критики, его стихи отличались «философской глубиной, отточенностью формы, тонким лиризмом».

В Париже поэт встретил свою первую любовь — художницу Маргариту; эта стройная девушка познакомила его с основами оккультизма. Вместе они посещали библиотеки, дотошно изучая старинные фолианты по астрологии, знаки зодиака, хиромантию, постигая по линиям на ладонях судьбу человека.

Брак с Маргаритой Сабашниковой благословил великий маг и ясновидец Рудольф Штейнер. Легендарный провидец открыл Волошину и его судьбу, посоветовав молодым возвращаться на родину к очагу матери.

Сохранилось предание: поэт якобы сам рассказывал, что его жизнь будет зависеть от материнского дома. Действительно, Елена Оттобальдовна — мать Максимилиана Александровича — приобрела в Крыму в коктебельской долине по бросовой цене небольшой участок и мечтала о хорошем домике.

Вся привлекательность участка заключалась только в том, что он находился вблизи от морской бухты. В 1903 году брошенный женой Макс, как звали его близкие знакомые, построит дом и до конца дней проживет в нем, лишь изредка на зиму покидая Коктебель для работы в Петербурге.

Поэт чуждался политики, в хаосе революции он лечил и спасал красных от белых и белых от красных, философствуя о том, что жизнь, а не убеждения — главная ценность человека.

Построенное по его чертежам жилище включало мастерскую художника, его спальню, огромную библиотеку, две комнаты матери и пятнадцать келий, созданных по типу маленьких номеров для проживания гостей и друзей. Плата была символической, но очень скоро Волошин превратил свой дом в храм искусства, где черпали свое вдохновение Марина Цветаева, Гумилев, Бальмонт, Брюсов, Эренбург, Алексей Толстой и ряд известных и начинающих поэтов и художников. Многим из них хозяин открыл их предначертание и будущее. Так, Марине Цветаевой хиромант предсказал грядущее признание и славу.

По прихоти судьбы так случилось, что в гостеприимном Коктебеле было положено начало будущему конфликту.

Николай Степанович Гумилев — оккультист-мистик

Поэт, журналист и путешественник-этнограф Гумилев родился в Кронштадте 3 апреля 1886 года. Окончив гимназию, Николай Гумилев много путешествовал, трижды с экспедициями побывал в Африке, мечтая посетить Восток. Писать стихи Николай начал с детских лет. К девятнадцати годам он издал сборник стихов «Путь конквистадоров». Поэт Брюсов, разбирая его стихи, написал в «Весах»: «Стихи Гумилева теперь красивы, изящны и большей частью интересны по форме».

Увлекаясь поэзией мистического символизма, Николай Степанович тщательно штудировал издаваемый Брюсовым журнал «Весы», где во втором номере за 1905 год прочел статью о книге Папюса «Первоначальные сведения по оккультизму», с разъяснением терминов и фотографиями современных оккультистов, среди которых был портрет мага-ясновидца Рудольфа Штейнера.

Вскоре Гумилев выехал в Париж. После года занятий в ноябре 1906 года он писал Брюсову: «Когда я уезжал из России, я думал заняться оккультизмом. Теперь я вижу, что оригинально завязанный галстук или удачно написанное стихотворение может дать душе тот же рецепт, как и вызывание мертвецов, о котором так некрасноречиво трактует Элифас Леви».

Охлаждению к мистике способствовали неблагоприятные для него предсказания судьбы, в частности, определившие ему раннюю насильственную смерть в России. Правда, тема смерти присутствует во всех его поэтических сборниках. Вдобавок, пребывая в депрессии из-за неразделенной любви, он совершил попытку самоубийства в Париже, и только благодаря случайности — его спасла полиция — остался жив.

В Париже произошло знакомство Николая Гумилева с начинающей поэтессой Елизаветой Дмитриевой, имевшее в дальнейшем серьезные последствия.

Прожив около двух лет в Париже, Николай Степанович вернулся на родину. Начался самый успешный период в творчестве поэта, в котором каждый новый год отмечался выпуском сборника стихов.

В Петербурге Гумилеву пришла счастливая мысль об основании «Академии стиха» для начинающих поэтов. Идея получила поддержку, и почти все мэтры поэзии, в том числе и Волошин, согласились читать лекции. Именно в «Академии» Волошин прислал Гумилеву письмо с сонетом в качестве литературного вызова. Незамедлительно последовал ответ Гумилева: «Вы меня очень обрадовали и письмом, и сонетом, и вызовом». Вскоре Гумилев ответил сонетом и прислал слова для ответного сонета Волошину, но последний от продолжения «дуэли с сонетами» отказался.

В середине мая 1909 года Дмитриева предложила участникам «Академии» поехать в Коктебель к Волошину.

Ссора в Коктебеле

Большинство преподавателей и поэтов на поездку в Крым согласились, и в конце мая все кельи «храма искусств» были заполнены. Гости сшили себе из простыней и махровых полотенец халаты-хитоны наподобие римских тог, приобрели сандалии. Днем в сорокаградусную жару местные жители с изумлением могли наблюдать растянувшуюся процессию, подобно жреческой мистерии, послушно следовавшей за огромным гуру. Впереди, увенчанный венком из травы полыни, с тяжелым посохом в руках, величаво шествовал Волошин. За ним, невольно чертыхаясь, тащились отдыхающие, самоотверженно преодолевшие горы. Но, как выяснялось, штурм гор был разминкой, перед тем как неизвестно для чего им предстояло еще пройти большой каньон, пробиться сквозь его дикие заросли, растущие на дне узкого прохода, и выйти на очередное горное плато. Только тогда, когда отдыхающие совершенно выбивались из сил и в изнеможении, сделав несколько шагов, тут же садились на что попало, торжествующий гуру выводил гостей к морю. Наконец-то отдыхающие могли в полной мере оценить и насладиться вожделенным крымским отдыхом. С трудом купаясь, они в полуобморочном состоянии, подолгу, закрыв глаза, загорали. Таков был Макс, обожавший любые сюрпризы и розыгрыши. Ближе к ночи обитатели дома собирались на веранде или на террасах, читали свои новые стихи, обсуждали газетные новости, травили легкие анекдоты, скрашивая неудобства сухим вином и остротами.

Николай Гумилев приехал вместе с Елизаветой Ивановной Дмитриевой, которой совсем недавно в Петербурге сделал предложение, но определенного ответа не получил.

Николай Степанович — лидер нового течения акмеизма, любимец женщин, на фоне оракула Макса неожиданно оказался не в центре внимания, и столь непривычное положение его раздражало. Елизавета Дмитриева, очарованная Волошиным, признавшимся ей в своей давней любви, с восхищением и неподдельным восторгом принимала все чудачества мэтра. А мэтр — блестящий импровизатор, мастер выдумок и мистификаций (чего стоит лишь одна из его проделок в Париже с печатаньем в солидных журналах малоизвестных стихов Пушкина под именем аптекаря Сиволапова), — был в ударе. На полном серьезе, будучи на пляже, он уверял дам, что может ходить по воде как посуху, для чего нужно одиночество и особый настрой. Однако не все его шутки принимались однозначно. Так, самолюбивый Илья Эренбург, став жертвой розыгрыша, навсегда покинул Коктебель и на все дальнейшие извинения и приглашения Волошина отвечал резким отказом.

После нескольких словесных недомолвок и ссоры с Елизаветой Дмитриевой обиженный Гумилев покинул Крым. Именно в Коктебеле возникшая ревность к Лиле положила начало взаимной неприязни поэтов.

Таинственная Черубина де Габриак

Елизавета Дмитриева (Лиля) родилась в Петербурге 31 марта1887 года в дворянской семье. Отец — учитель и мечтатель, болея туберкулезом, жил в своем, особо замкнутом мистическом мире. Мать не проявляла особой заботы о детях, и они сами искали себе место в столь непростой жизни. В детстве девочка заболела наследственным туберкулезом и провела в постели с перерывами несколько лет. Во время болезни ее любимым развлечением было чтение книг и сочинение стихов, которые она посвящала Богу и религиозным праздникам. В память о болезни у нее осталась небольшая хромота, которую девушка умела скрывать.

Лиля окончила гимназию с медалью, затем педагогический институт по специальности «средняя история и французская средневековая литература», уехала в Париж для совершенствования старо-французского языка. Увлекаясь поэзией, Елизавета Ивановна писала довольно приличные стихи.

Встретив ее в Петербурге, Николай Степанович, изучавший старые французские песни, обратился к ней за содействием. Студентка оказала помощь в освоении фольклора древней Франции, и вскоре между молодыми людьми возник роман. Поэт подарил ей свой сборник «Романтические цветы» с дарственной надписью и альбом стихов.

Только к концу лета на Мойке, 24, в квартире 6 была оборудована редакция журнала «Аполлон», куда Елизавета Ивановна, по совету Волошина, принесла свои стихи редактору Маковскому, любившему в искусстве аристократизм. Стихи учительницы-«хромоножки» не произвели впечатления на редактора, и в их публикации было отказано.

Узнав об этой неприятной новости, Максимилиан Александрович нашел гениальный выход, предложив Елизавете Ивановне участвовать в придуманной им весьма пикантной, но опрометчивой мистификации.

В одно августовское утро в редакцию пришел необычный конверт. В письме было несколько страниц, благоухающих южными цветами и запахами восточных пряностей, заключенных в траурный черный обрез. Текст, написанный на изящном безукоризненном французском языке, предлагал редакции по своему выбору напечатать в журнале одно из стихотворений, вложенных в конверт. Редактора поразили некоторые строки, несущие автобиографические откровения: «И я умру в степях чужбины, не разомкну проклятый круг, к чему так нежны кисти рук, так тонко имя Черубины?»

Поэтесса «невольно» проговаривалась, что имеет аристократические руки, в других строках она как бы мимоходом описывала свою пленительную внешность, роняя в конце письма, что ее ожидает печальная участь. Заканчивалось послание подписью из одной буквы «Ч».

На совете редколлегии, куда входили Анненский, Иванов, Волошин, Гумилев, Кузьмин, принято было решение напечатать стихи.

Вскоре в редакции раздался звонок. Маковский вспоминал: «Голос у нее оказался удивительным: никогда, кажется, не слышал я более обвораживающего голоса… немного картавая, затушеванная речь: так разговаривают женщины очень кокетливые, привыкшие нравиться, уверенные в своей неотразимости».

Затем новые письма, стихи неизвестной и долгие беседы по телефону. Во время бесед редактору удалось кое-что выпытать. Черубина — испанка и ревностная католичка, соблюдавшая все католические предписания. У нее бронзовые кудри, бледное лицо, классические губки и прихрамывающая, играющая бедрами походка, такая, как у обольстительных молодых колдуний. Ей восемнадцать лет, основное образование получила в монастыре, где находилась под надзором деспота-отца и духовника, монаха иезуита: «Червленый щит в моем гербе, и знака нет на светлом поле, но вверен он моей судьбе, последней в роде дерзких волей».

Имя незнакомки пьянило, как созревшее испанское вино. «Черубина де Габриак», — мечтательно произносил влюбленный Маковский. Очень скоро редакция «Аполлона» была не только покорена стихами, но и полюбила таинственную испанку.

Убежденный ловелас, Гумилев объявил, что предчувствует день, когда он покорит бронзовую колдунью. Художник Сомов просил у редактора: «Скажите ей, — настаивал портретист, — что я готов с повязкой на глазах ездить к ней на Острова в карете, чтобы писать ее портрет…». Вячеслав Иванов восторгался ее искушенностью в «мистическом эросе». Сам редактор признался, что, если бы у него был твердый четырехтысячный доход, он бы, не раздумывая, нашел бы Черубину и женился на ней.

Воскресными вечерами члены редакции собиралась на чай у Елизаветы Дмитриевой и хором славили испанку. Хозяйка весьма едко высмеивала неудачные строчки, как правило, замеченные Волошиным во время их тайных встреч, или писала стихи-пародии, удостаиваясь от поклонников Габриак в свой адрес обвинения в ревности и зависти.

Но оказалось, что столь невинный розыгрыш неожиданно принес в редакцию раскол. Дело в том, что в первый номер журнала Маковский обещал вставить стихи Анненского, но решение изменил и поставил вместо них стихи Черубины де Габриак.

Анненский переживал, впал в депрессию и написал ужасное стихотворение «Моя тоска», а через несколько дней упал и умер на Царскосельском вокзале. Кроме того, часть членов редакции заподозрила что-то неладное в отношении новоявленной поэтессы. И Максимилиан Волошин, поскольку стихи были напечатаны, посоветовал Елизавете Дмитриевой закончить мистификацию. После похорон поэта Анненского редактор получил письмо, в котором Черубина объявила ему о возможном отъезде в Испанию.

Разоблачение Елизаветы Дмитриевой

Однако Лиля, вкусившая впервые в жизни настоящий успех у мужчин, ставшая желанной и роковой женщиной, внезапно прекратить розыгрыш не смогла. Ее душа разделилась на две части; рядом с простой учительницей Елизаветой, получавшей одиннадцать рублей в месяц, царила прекрасная и богатая испанка. Через месяц Маковский получил письмо от кузины Габриак, сообщавшей ему о том, что Черубина всю ночь молилась, и ее нашли на полу без чувств рядом со святым распятьем. По решению отца она едет в Париж к медицинским светилам. «Кузина» обязалась информировать редакцию о здоровье Черубины.

Вся интрига с игрой раскрылась совершенно внезапно и спонтанно. Холодным ненастным ноябрьским вечером Елизавета Ивановна, расстроенная неудачным вечером поэзии, опрометчиво согласилась на предложение сотрудника «Аполлона», немецкого писателя и переводчика Иоганнеса фон Гюнтера проводить ее домой. «Ганс-мистик», так звали поэты Гюнтера, оправдал свою кличку. Воспользовавшись возбужденным состоянием Дмитриевой, он с помощью оккультных приемов вывел разговор на Черубину и выведал тайну у поэтессы. Утром редактор Маковский узнал правду и после раздумий заявил: «Пусть она русская девушка, зато она талантлива, и внешность не главное». Но пришедшая Елизавета, полная и хромая, с неброским лицом, вызвала у редактора полное разочарование. Хотя впоследствии он отмечал, что ее импровизированная речь сильно его задела: «Когда я услышала от вас, что все открылось, я навсегда потеряла себя… похоронив Черубину, я похоронила себя».

Взбешенный Гумилев не простил Лиле предательства и рассказал Гюнтеру, что имел с нею близость. Сама Елизавета Ивановна позднее сознавалась, что весной 1909 года ее с Гумилевым охватила «молодая, звонкая страсть». Именно тогда Гумилев записал ей в альбом: «Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей» и сделал ей предложение. Правда, позднее Гумилев отрицал намерение на ней жениться, отделавшись фразой, что с сумасшедшими в брак не вступают.

Разговор в редакции с членами редколлегии результата не дал, Гумилев гордо молчал. Почти вся редакция была возмущена поступком Волошина, и некоторые поэты втайне даже сочувствовали Дмитриевой.

Последняя дуэль русских поэтов

Театральный художник Головин задумал написать групповой портрет «Аполлоновцев», для чего предложил поэтам посетить его мастерскую, располагавшуюся в Мариинском театре. Художники и поэты в ожидании сеанса бродили по огромной мастерской, где на полу лежали ковром декорации к «Орфею», опере Глюка. Хозяин мастерской вышел за листами и углем. Гумилев, беседуя с писателем-аполлоновцем, шел навстречу Волошину, когда тот, неожиданно размахнувшись, ударил его по лицу. У Гумилева мгновенно напух глаз, а на щеке появился багровый след. Николай Степанович бросился на обидчика, их растащили, так как для худого Гумилева огромный Волошин в драке ничего хорошего не сулил. Весь день двадцатого ноября в редакции обсуждалась предстоящая дуэль, и писался вызов. На другой день секунданты Гумилева Кузьмин и Зноско-Боровский вручили Волошину картель.

Место дуэли было назначено на Черной речке, так как на ней дрался Александр Пушкин. Николай Степанович прибыл вместе с секундантами точно в срок, Волошина не было. Прождав минут сорок, Гумилев отправился навстречу Волошину. Как оказалась, Макс, оставив своего извозчика в Новой деревне, решил пройти к месту дуэли напрямик. На пути через поле в глубоком снегу он потерял калошу. Без калоши, несмотря на уговоры своих секундантов — Алексея Толстого и графа Шервашидзе, Макс ни за что не соглашался продолжить путь. Вскоре подошли секунданты Гумилева, и все шестеро начали искать калошу, до тех пор, пока от холода не продрогли. По другой версии, все ехали на таксомоторе, застряли в снегу, стали вытаскивать автомобиль, в снегу Макс потерял калошу. С двухчасовым опозданием дуэль все же состоялась. Волошин поднял пистолет и нажал на курок — осечка. Вторая попытка — и вновь осечка. Гумилев, не желая стрелять в безоружного противника, выпустил пулю в воздух.

Секунданты прекратили дуэль и забрали оружие у соперников. Кто то нажал на курок пистолета Макса — и вдруг раздался выстрел. Значит, эти странные осечки были изъявлением воли судьбы… Именно так расценили оба мистика свою дуэль. Но от предложения секундантов пожать друг другу руки Гумилев и Волошин отказались.

Однако состоявшаяся трагикомическая дуэль попала в хронику газет, и противники «Аполлона» и коллеги по цеху вволю поиздевались над соперниками. Вдобавок, правительство каждого участника дуэли наказало штрафом в десять рублей. После поединка Саша Черный в одном из стихотворений назвал Волошина «Ваксом Калошиным».

Максимилиан Волошин возвратился в Коктебель и умер в собственном доме, дважды успев спасти свой очаг от пожара.

Николай Гумилев уехал в Абиссинию, затем воевал в Первую мировую, получил за храбрость два Георгиевских креста. После революции аполитичного Гумилева провокационно втянули в контрреволюционный заговор, за что впоследствии расстреляли.

Елизавета Дмитриева вышла замуж за инженера Васильева и новой властью была выслана с мужем в Ташкент. Она не оставила литературу, и последней ее мистификацией стал сборник стихов под вымышленным именем китайского поэта Ли Сян Цзы.

А поединок Николая Гумилева с Максимилианом Волошиным стал заключительным аккордом в «реквиеме» истории русских дуэлей.