Эти два политических убийства вошли в историю тем, что стали одной из причин объявления красного террора. Этот метод борьбы с политическими противниками был объявлен 2 сентября 1918 года Яковом Свердловым в обращении ВЦИК. В первый день красного террора в Петрограде было расстреляно 900 заложников, в Кронштадте – еще 512.

В июне 1918 года в Петрограде проходили многочисленные и частые рабочие собрания в рамках агитации перевыборов в Советы. На них активно выступали виднейшие деятели большевистской партии, в том числе член президиума Петроградского совета, комиссар по делам печати, пропаганды и агитации Моисей Маркович Гольдштейн, более известный под творческим псевдонимом  В. Володарский. Талантливый оратор и не менее талантливый пропагандист, в Петрограде он закрыл более 150 газет за их «буржуазную направленность». Несмотря на это, агитация за партию большевиков в Петрограде шла трудно. Настолько трудно, что в городе на Неве и через сто лет группу улиц от Витебского (Царскосельского) вокзала запоминают по фразе «Разве можно верить пустым словам большевиков»: Рузовская, Можайская, Верейская, Подольская, Серпуховская, Бронницкая… 

В «колыбели революции» недовольное голодом и безработицей население начало отказывать новой власти в доверии. По этому поводу от петроградского партийного актива потребовали усилить разъяснительную работу в массах. Но комиссаров все чаще и чаще встречали враждебно. Ибо вместо конкретного ответа на простой вопрос, когда в городе будет хлеб, те предпочитали пространно рассуждать о перспективах мировой революции…

20 июня на предприятиях города с речами должен был выступать лично председатель Петроградского совета, бывший член ЦК ВКП(б) Зиновьев, ближайший соратник Ленина. Но, как на зло, на товарной станции Николаевского вокзала взбунтовались путейцы, требуя изгнания большевиков из Советов. А этот вокзал входил в план выступлений Зиновьева. Рабочие были настроены решительно, вплоть до того, чтоб взять комиссаров в заложники, пока не появится обещанный хлеб. И пустых обещаний вроде «временных трудностей» больше слушать не желали. Володарский решил предупредить Зиновьева, чтобы тот к путейцам не совался, поберег здоровье и репутацию. Зиновьев в этот момент выступал на фарфоровом заводе. Пришлось ехать. 

На одной из пустынных улиц неподалеку от фарфорового завода автомобиль Володарского заглох – кончился бензин. Комиссар по делам печати с двумя девушками, сотрудницами секретариата Зиновьева Елизаветой Зориной и Ниной Богословской, вышел из машины и направился к находившемуся поблизости зданию районного Совета. 

Из протокола допроса шофера Гугу Петровича Юргенса, шофера гаража №6 Петрограда. Управлял автомобилем марки «Benz» № 2628:

«Когда мотор остановился, я заметил шагах в двадцати от мотора человека, который на нас смотрел. Был он в кепке темного цвета, темно-сером открытом пиджаке, темных брюках... Бритый, молодой. Среднего роста, худенький. Костюм не совсем новый, по-моему, рабочий. Приблизительно 25–27 лет.
Когда Володарский с женщинами отошел от мотора шагов тридцать, то убийца быстрыми шагами пошел за ними и, догнав их, дал, с расстояния приблизительно трех шагов три выстрела… Женщины побежали к Совету, а Володарский, бросив портфель, засунул руку в карман, чтобы достать револьвер. Но убийца успел к нему подбежать совсем близко и выстрелить в грудь.
Володарский, схватившись за грудь, направился к мотору, а убийца побежал по переулку по направлению к полям. Когда раздались первые выстрелы, я испугался и спрятался за мотор. У меня не было револьвера.
Володарский подбежал к мотору. Я поднялся ему навстречу и поддержал его. Он стал падать. Подбежали его спутницы. Посмотрели, что он прострелен в сердце…
Володарский скоро умер. Минуты через три. Ничего не говорил, ни звука не издавая.
Через несколько минут к нам подъехал Зиновьев, мотор которого я остановил».

Зиновьев посмотрел на тело и приказал везти труп в больницу. Для этого поделился бензином из своего автомобиля. Врачи больницы Семянниковского (ныне Невского) завода констатировали смерть 26-летнего народного трибуна. 

Первыми на весть о покушении откликнулись эсеры, основные политические противники большевиков, пропагандировавшие «индивидуальный террор» как метод политической борьбы. Уже через день в газете «Петроградская правда» ЦК партии социалистов-революционеров объявил о своей непричастности.

Преступление осталось нераскрытым. Бытовали различные версии. Желать смерти комиссару по делам пропаганды товарищу Гольдштейну, которого даже в партийной среде ласкового за глаза называли «гаденыш», мог кто угодно. Да хоть те же издатели закрытых по его приказу газет. Или ревнивые мужья – поговаривали, что покойный был неравнодушен к женскому обществу. 

Но в 1922 году в Берлине некто Григорий Иванович Семенов, бывший руководитель  одной из боевых групп партии эсеров, сделал сенсационное заявление, что убийство Володарского организовал он по заказу Абрама Рафаиловича Гоца, лидера партии эсеров в Петрограде. Состоялся открытый суд с участим иностранных журналистов, на котором 14 видных деятелей партии социалистов-революционеров приговорили к расстрелу, но потом расстрел заменили пятью годами тюрьмы (все они погибнут в лагерях в 30–40-х годах). Исполнителя, некоего «рабочего Петрова», так и не нашли. А вот организатора убийства товарища Семенова гуманный трибунал оправдал. Он, мол, добросовестно заблуждался при совершении тяжкого преступления, думал, что борется в интересах революции… Правда, злые языки потом утверждали, что он был агентом ЧК. 

Тогда, в 1918 году, через неделю после громкого покушения Ленин направил в Петроград удивительную записку.

Владимир Ильич Ленин, председатель СНК РСФСР:

«Тов. Зиновьев!
Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что Вы (не лично Вы, а питерские чекисты) удержали! Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это невозможно! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает.
Привет!
Ленин».

Питерским чекистом, «тормозившим процесс», был на тот момент времени Моисей Соломонович Урицкий, председатель  Петроградской ЧК (ПетроЧеКа) и по совместительству комиссар внутренних дел, выпускник юридического факультета Киевского университета. Видимо, профильное образование давало о себе знать – Урицкий никак не мог совместить «массовый террор» с нормами права.

Народный комиссар внутренних дел Северной коммуны Моисей Соломонович Урицкий жил на Васильевском острове в большой многокомнатной квартире. К месту службы на Дворцовую площадь его доставляли в автомобиле из бывшего царского гаража новые сановники быстро освоили привилегии «кровавого царского режима».

Царский автомобиль с наркомом обычно останавливался у подъезда здания Главного штаба, находившегося посредине той половины, которая идет от арки к Миллионной улице. До октябрьского переворота здесь находились военное министерство и Министерство иностранных дел. Кабинет председателя ЧК находился на третьем этаже. 

Утро 30 августа 1918 года ничем не отличалось от любого иного. Примерно в 11 часов машина доставила комиссар внутренних дел на работу. Урицкий вошел в вестибюль и направлялся к лифту. Швейцар услужливо открыл перед ним дверь «подъемной машины». В этот момент с подоконника в вестибюле встал молодой человек и сделал несколько шагов по направлению к наркому. Урицкий удивленно оглянулся. И в то же мгновение грянул выстрел. Нарком молча свалился на пол – пуля попала в голову и сразила его наповал. Выстрел с шести шагов оказался на удивление удачным. 

Когда нарком упал, стрелок бросился на улицу, забыв фуражку. Выбежав на Дворцовою площадь, он прыгнул на велосипед и попытался скрыться, даже револьвер выбросил… Звук выстрела услышали служащие, находившиеся на первом этаже, и организовали погоню. Одинокого велосипедиста с револьвером в руке опознать было не сложно. На Миллионной улице возле дома 17 убийца спрыгнул с велосипеда, забежал в первую попавшуюся парадную, затем в одну из квартир (это оказалась квартира князя Петра Левановича Меликова) и, схватив с вешалки пальто, выбежал снова на улицу. Где его и задержали. 

Убийцей оказался двадцатилетний студент Леонид Иоакимови Каннегисер. Коренной петербуржец, дворянин, начинающий поэт, близко знакомый с Сергеем Есениным…

На первом же допросе Леонид Каннегисер заявил, что он убил Урицкого не по постановлению какой-либо организации, а по собственному побуждению, желая отомстить за аресты офицеров и за расстрел своего друга Владимира Перельцвейга, с которым он был знаком более десяти лет. С Володей их связывала юнкерская юность в Михайловском артиллерийском училище, которое большевики после захвата власти переименовали в 1-е Советские артиллерийские командные курсы. На эти курсы были автоматически зачислены преподаватели и часть оставшихся в Петрограде юнкеров Михайловского и Константиновского училищ. Но в июле 1918 года в Петроградскую ЧК поступил донос о контрреволюционном заговоре. Начались аресты. 19 августа шестерых из арестованных приговорили к расстрелу. О расстрельном постановлении, подписанном Урицким, в городе стало известно на следующий день – оно было опубликовано во всех петроградских газетах.

Имя Леонида Каннегисера не вошло бы так ярко в историю страны, если бы по нелепой случайности в этот же день в Москве не было совершено еще одно покушение. На Владимира Ленина.

Дата публикации: 6 сентября 2019