Звание города-героя Москва удостоилась отнюдь не благодаря статусу столицы Советского Союза, а в память о сражении, ставшем во Второй мировой войне поворотным пунктом. Судьбоносное значение Московской битвы было очевидным для всех современников, и только фашистам признавать печальную для них правду совсем не хотелось.

«ТАЙФУН» НАД СТОЛИЦЕЙ

Правда эта заключалась в том, что впервые с начала Второй мировой войны вермахт потерпел не просто локальную неудачу, а стратегическое поражение.

Окончательно рухнул весь план боевых действий, предусматривавший достижение победы на востоке до конца 1941 года. План этот выглядел сомнительным уже тогда, когда дату нападения на СССР Гитлеру пришлось перенести с середины мая на середину июня, что вызывалось необходимостью сначала решить вопрос с Югославией. Возможно, потому Сталин и не верил предупреждениям разведчиков, включая легендарного Зорге, что слишком уж авантюрно выглядело нападение, начатое в столь поздние сроки. Ведь чтобы успеть взять Москву до наступления холодов, вермахту следовало действовать поистине молниеносно.

Германские генералы тоже испытывали скепсис относительно плана «Барбаросса», но успехи первых недель войны вызвали у них состояние эйфории. Москва казалась совсем близкой и достижимой. Темп начал сбиваться только в августе под Смоленском. Но эйфория продолжалась: ведь только в сентябре и октябре 1941 года в двух «котлах» под Киевом и Вязьмой немцы смогли взять в плен около 1 миллиона 300 тысяч советских солдат и офицеров.

Вяземская катастрофа привела к тому, что фронт затрещал и на прикрывавшем непосредственно Москву малоярославецком направлении. Начав операцию «Тайфун», 5 октября фашисты заняли Юхнов, и тогда, чтобы выиграть время для выстраивания новой линии обороны, в бой были брошены 2 тысячи курсантов артиллерийского и 1,5 тысячи пехотного подольских училищ. Выжили из них немногие, но врага удалось задержать на две недели.

Именно в те дни Сталин, устраивая по телефону нагоняй командующему Западным фронтом Ивану Коневу, неожиданно, без всякой связи с предыдущими указаниями выдал пассаж: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает все, чтобы исправить сложившееся положение».

Самого Конева в те дни едва не отдали под трибунал. Спас его тогда Жуков.

Другой хрестоматийный эпизод из тех дней, когда Сталин спрашивает у Жукова: «Скажите мне как коммунист коммунисту. Удержим ли мы Москву?» Будущий маршал Победы тогда бодро ответил: «Москву, безусловно, удержим, но нам нужны дополнительно две танковые и две общевойсковые армии».

Интересно, что дополнительных четырех армий у советского командования тогда не появилось. Зато дополнительные дивизии начали перебрасываться из Средней Азии и Сибири. Из среднеазиатских дивизий больше всего прославилась 316-я стрелковая (с 17 ноября 1941-го — 8-я гвардейская) под командованием генерала Ивана Панфилова. И хотя, как выясняется, события, известные как «подвиг 28 героев-панфиловцев», разворачивались не так, как о них писалось в советских газетах, подвиг все-таки имел место — только это был подвиг не одного батальона, а целой роты. Что до сибирских дивизий, то их переброска стала возможной после сообщения Рихарда Зорге о том, что «нападения Японии на Советский Союз в 1941 году не будет».

ОТСТУПАТЬ НЕКУДА

Знаковое событие произошло 12 октября, когда 32-я стрелковая дивизия полковника Виктора Полосухина заняла позиции на Бородинском поле и в течение шести дней отбивала превосходящие силы противника. Наряду с немецкими частями ее атаковали четыре батальона французских добровольцев. Слово начальнику штаба 4-й немецкой армии Гюнтеру Блюментритту: «У Бородина фельдмаршал фон Клюге обратился к ним с речью, напомнив о том, как во времена Наполеона французы и немцы сражались здесь бок о бок против общего врага. На следующий день французы смело пошли в бой, но, к несчастью, не выдержали ни мощной атаки противника, ни сильного мороза и метели. Таких испытаний им еще никогда не приходилось переносить. Французский легион был разгромлен, понеся большие потери от огня противника и от мороза. Через несколько дней он был отведен в тыл и отправлен на Запад…»

Битва за Москву более других сражений Второй мировой войны насыщена яркими именами, драматическими событиями и, подобно пьесе, имеет свою завязку, кульминацию и развязку.

Такой кульминацией можно считать события 15–17 октября 1941 года, когда после принятия постановления «Об эвакуации столицы СССР» начали распространяться слухи о сдаче города немцам.

В Куйбышеве (Самара) действительно была подготовлена «запасная столица», куда начали эвакуироваться некоторые правительственные органы, а также иностранные представительства. Рванули из Москвы и многие начальники рангом поменьше, а также приближенные к властям предержащим. Поезда брали штурмом, шоссе оказались забиты автомобилями, автобусами, повозками. В городе появилась брошюра, выпущенная неким «Союзом спасения Родины и революции» с призывом к свержению «жидомасонской клики» Сталина.

Ситуация начала выравниваться только после выступления по радио председателя Моссовета Василия Пронина, подкрепленного показательными расстрелами трусов и дезертиров, к числу которых были отнесены и некоторые мелкие начальники.

Сталин, как известно, Москву не покинул. 7 ноября он принимал организованный на Красной площади парад, обозначивший переход от кульминации к развязке.

Германские войска, измотанные боями и подмороженные ноябрьскими холодами, постепенно выдыхались, хотя и по количеству штыков, и по технике превосходили Красную армию.

К началу контрнаступления советское командование располагало группировкой численностью около 1 миллиона 100 тысяч человек, орудий и минометов — 7652, катюш — 415, танков — 774, самолетов — около 1 тысячи. Численность германской группы армий «Центр» составляла 1 миллион 708 тысяч человек, около 13,5 тысячи орудий и минометов, 1170 танков и 615 самолетов. Как видим, превосходство было только в авиации.

Но «Велика Россия, а отступать некуда! Позади Москва!». И пусть даже эти слова политрука Клочкова были придуманы журналистом Александром Кривицким, они очень точно соответствовали настроению защитников столицы.

К тому же советские военачальники, Жуков и Шапошников, переиграли противника — командующего группой армий «Центр» фон Бока и начальника штаба сухопутных войск Браухича, которые, стремясь к вожделенной цели, перестали чувствовать ритм сражения.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА

Первые контрудары были нанесены еще 3 декабря 1941 года, а на следующий день немцам почти на всех направлениях приходилось думать уже не о продвижении, а об обороне. Затем враг начал откатываться, и в какой-то момент в избалованном победами руководстве вермахта воцарилась настоящая истерика. 19 декабря Гитлер отправил в отставку Браухича и с этого момента сам стал выполнять функции верховного главнокомандующего. Это решение многие немецкие генералы считали фатальным, поскольку в военном искусстве фюрер разбирался неважно, привыкнув полагаться на свою интуицию. Один из первых отданных им по войскам приказов запрещал самовольный отход под угрозой смерти и по своему содержанию на полгода опередил аналогичный приказ Сталина, известный под названием «Ни шагу назад!».

К январю 1942 года фашистские войска оказались отброшены от Москвы на расстояние от 100 до 250 километров.

Эта победа завершила страшный для Советского Союза 1941 год и подорвала веру в победу у противника. Затяжная война на два фронта всегда считалась безнадежным для Германии делом, а теперь она стала реальностью. И еще одно немаловажное событие произошло в самый разгар советского контрнаступления. 7 декабря японская авиация атаковала Перл-Харбор, и США почти автоматические стали членом антигитлеровской коалиции.

Новые союзники — Соединенные Штаты и Советский Союз — привыкали к мысли, что они оказались в одной лодке, и обменивались любезностями. Показательно, что первой советской лентой, удостоенной самой престижной кинематографической награды — премии «Оскар», — стал в 1942 году фильм «Разгром немецких войск под Москвой» (в номинации «Документальное кино»).

Думается, что, определяя лауреата, американская киноакадемия оценивала не художественные достоинства фильма, а событие, о котором в нем рассказывалось. И в данном случае упрекать господ академиков за конъюнктурный подход, конечно, не следует.