Об этом событии просто невозможно забыть. Несмотря на то, что нас отделяет от него уже более семидесяти пяти лет. Слишком велико его влияние на мировую историю второй половины ХХ века. Оно стало своеобразным камешком, брошенным в воду. Поднятые им волны из легкой ряби превратились в конце концов в мощнейшие цунами, которые уничтожили социалистический лагерь и на долгие годы отвратили человечество от идеи «светлого коммунистического завтра».

Есть в штате Миссури небольшой городок Фултон. Все его население – несколько тысяч человек, и многие десятки лет единственной достопримечательностью был Вестминстерский колледж.

В 1937-м в этом учебном заведении появился фонд Джона Грина, под патронажем которого стали устраиваться ежегодные лекции по международным проблемам. Вскоре они привлекли к себе внимание политиков англоговорящего мира, а после 5 марта 1946 года, когда состоялось седьмое такое мероприятие, Фултон стал известен всему миру. В тот день докладчиком значился сэр Уинстон Черчилль, бывший премьер-министр Великобритании. Накануне ему была присвоена ученая степень профессора. На церемонию вручения мантии он приехал в сопровождении президента США Гарри Трумэна.

Черчилль уже находился не у дел, но еще пользовался огромным влиянием в политических кругах США и Великобритании. Поэтому он воспользовался предоставленной ему трибуной и изложил свои взгляды на положение дел в мире. Поскольку его сопровождал американский президент, выступление приобретало дополнительную значимость, а также говорило о согласованности политики двух стран в вопросах, которые нашли свое отражение в прозвучавшем докладе. Хотя докладчик и отметил, что излагает только свое личное мнение.

Итак, что же прозвучало 5 марта 1946 года в Фултоне?

Естественно, свое выступление Черчилль начал со слов благодарности в адрес Вестминстерского колледжа, присудившего ему ученую степень: «Я счастлив, что прибыл сегодня в Вестминстерский колледж и что вы присвоили мне ученую степень. Название Вестминстер мне кое-что говорит... Ведь именно в Вестминстере я получил львиную долю своего образования в области политики, диалектики, риторики, ну и еще кое в чем… Также честь, возможно, почти уникальная, для частного лица – быть представленным академической аудитории президентом Соединенных Штатов. Обремененный множеством различных забот и обязанностей… президент проделал путь в 1000 миль для того, чтобы почтить своим присутствием нашу сегодняшнюю встречу и подчеркнуть ее значение, дав мне возможность обратиться к этой родственной стране, моим соотечественникам по ту сторону океана, а может быть, еще и к некоторым другим странам».

Говоря о том, что он обращается «может быть, еще и к некоторым другим странам», английский политик надеялся быть услышанным в Советском Союзе, а также в странах Восточной Европы, которые по результатам Второй мировой войны оказались «вне сферы влияния британской короны». И его «услышали». Уже через несколько дней в «Правде» Иосиф Сталин поднял брошенную Черчиллем перчатку, сравнив того с Гитлером. Ну а потом стороны вообще перестали стесняться в выражениях и холодная война началась.

Однако читаем дальше.

«Президент уже сказал вам о своем желании, которое, я уверен, совпадает с вашим, – чтобы я в полной мере был волен дать вам мой честный и верный совет в эти беспокойные и смутные времена.

Я, разумеется, воспользуюсь этой предоставленной мне свободой... Должен, однако, заявить со всей определенностью, что у меня нет ни официального поручения, ни статуса для такого рода выступления, и я говорю только от своего имени...

Поэтому я могу позволить себе, пользуясь опытом прожитой мною жизни, поразмышлять о проблемах, осаждающих нас сразу же после нашей полной победы на полях сражений, и попытаться изо всех сил обеспечить сохранение того, что было добыто с такими жертвами и страданиями во имя грядущей славы и безопасности человечества».

Вряд ли Черчилль выражал в Фултоне только свою точку зрения на международные события. Вероятнее всего, свои взгляды он успел изложить президенту Трумэну и нашел у того поддержку. Но продолжим цитирование.

«Стоя здесь в этот тихий день, я содрогаюсь при мысли о том, что происходит в реальной жизни с миллионами людей и что произойдет с ними, когда планету поразит голод. Никто не может просчитать то, что называют «неисчислимой суммой человеческих страданий». Наша главная задача и обязанность – оградить семьи простых людей от ужасов и несчастий еще одной войны. В этом мы все согласны.

Наши американские военные коллеги после того, как они определили «общую стратегическую концепцию» и просчитали все наличные ресурсы, всегда переходят к следующему этапу – поискам средств ее реализации. В этом вопросе также имеется общепринятое согласие. Уже образована всемирная организация с основополагающей целью предотвратить войну. ООН, преемница Лиги Наций с решающим добавлением к ней США и всем, что это означает, уже начала свою работу. Мы обязаны обеспечить успех этой деятельности, чтобы она была реальной, а не фиктивной, чтобы эта организация представляла из себя силу, способную действовать, а не просто сотрясать воздух, и чтобы она стала подлинным Храмом Мира, в котором можно будет развесить боевые щиты многих стран, а не просто рубкой мировой вавилонской башни… Мы должны быть уверены, что наш храм построен не на зыбучих песках или трясине, а на твердой скалистой основе. Все, у кого открыты глаза, знают, что наш путь будет трудным и долгим, но если мы будем твердо следовать тому курсу, которому следовали в ходе двух мировых войн (и, к сожалению, не следовали в промежутке между ними), то у меня нет сомнений в том, что в конце концов мы сможем достичь нашей общей цели».

Как бы ни оценивать речь Черчилля, в одном, думаю, с ним согласятся все: путь к миру труден и долог. К счастью, холодная война не переросла в войну «горячую». Но, к сожалению, сегодня есть все предпосылки для того, чтобы повторились «беспокойные шестидесятые». Поэтому и не теряет Фултоновская речь Черчилля свою актуальность и сегодня.

«Здесь у меня имеется и практическое предложение к действию... Организацию Объединенных Наций необходимо немедленно начать оснащать международными вооруженными силами. В таком деле мы можем продвигаться только постепенно, но начать должны сейчас. Я предлагаю, чтобы всем государствам было предложено предоставить в распоряжение Всемирной Организации некоторое количество военно-воздушных эскадрилий. Эти эскадрильи готовились бы в своих собственных странах, но перебрасывались бы в порядке ротации из одной страны в другую. Летчики носили бы военную форму своих стран, но с другими знаками различия. От них нельзя было бы требовать участия в военных действиях против своей собственной страны, но во всех других отношениях ими руководила бы Всемирная Организация. Начать создавать такие силы можно было бы на скромном уровне и наращивать их по мере роста доверия. Я хотел, чтобы это было сделано после Первой мировой войны, и искренне верю, что это можно сделать и сейчас».

Кстати, международные вооруженные силы позднее появились, хотя и несколько в ином виде (миротворческие силы ООН). Да и их значение до сих пор не соответствует тому, что требуется для поддержания мира в различных уголках нашей планеты.

«Однако было бы неправильным и неосмотрительным доверять секретные сведения и опыт создания атомной бомбы, которыми в настоящее время располагают Соединенные Штаты, Великобритания и Канада, Всемирной Организации, еще пребывающей в состоянии младенчества. Было бы преступным безумием пустить это оружие по течению во все еще взбудораженном и не объединенном мире».

Конечно, сохранись американская монополия на атомную бомбу не до 1949 года, а лет на 5–10 подольше, мы бы жили в ином мире. А вот в каком, боюсь сказать. Поэтому лучше послушаем Черчилля.

«Теперь я подхожу ко второй опасности, которая подстерегает семейные очаги и простых людей, а именно тирании. Мы не можем закрывать глаза на то, что свободы, которыми пользуются граждане во всей Британской империи, не действуют в значительном числе стран; некоторые из них весьма могущественны. В этих государствах власть навязывается простым людям всепроникающими полицейскими правительствами. Власть государства осуществляется без ограничения диктаторами либо тесно сплоченными олигархиями, которые властвуют с помощью привилегированной партии и политической полиции. В настоящее время, когда трудностей все еще так много, в наши обязанности не может входить насильственное вмешательство во внутренние дела стран, с которыми мы не находимся в состоянии войны. Мы должны неустанно и бесстрашно провозглашать великие принципы свободы и прав человека…»

И вновь говорит Уинстон Черчилль:

«Итак, я определил две главные опасности, угрожающие семейным очагам людей. Я не говорил о бедности и лишениях, которые зачастую тревожат людей больше всего. Но если устранить опасности войны и тирании, то, несомненно, наука и сотрудничество в ближайшие несколько лет, максимум несколько десятилетий принесут миру, прошедшему жестокую школу войны, рост материального благосостояния, невиданный в истории человечества…

Итак, до сих пор мы в полном согласии. Сейчас, продолжая пользоваться методикой нашей общей стратегической концепции, я подхожу к тому главному, что хотел здесь сказать. Ни эффективное предотвращение войны, ни постоянное расширение влияния Всемирной Организации не могут быть достигнуты без братского союза англоязычных народов. Это означает особые отношения между Британским Содружеством и Британской империей и Соединенными Штатами... Братский союз требует не только роста дружбы и взаимопонимания между нашими родственными системами общества, но и продолжения тесных связей между нашими военными…

Есть, однако, один важный вопрос, который мы должны себе задать. Будут ли особые отношения между США и Британским Содружеством совместимы с основополагающей верностью Всемирной Организации? Мой ответ: такие отношения, напротив, представляют собой, вероятно, единственное средство, с помощью которого эта организация сможет обрести статус и силу…

Я уже говорил о Храме Мира. Возводить этот Храм должны труженики из всех стран. Если двое из этих строителей особенно хорошо знают друг друга и являются старыми друзьями, если их семьи перемешаны и, цитируя умные слова, которые попались мне на глаза позавчера, «если у них есть вера в цели друг друга, надежда на будущее друг друга и снисхождение к недостаткам друг друга», то почему они не могут работать вместе во имя общей цели как друзья и партнеры?..

Могут вернуться времена Средневековья, и на сверкающих крыльях науки может вернуться каменный век, и то, что сейчас может пролиться на человечество безмерными материальными благами, может привести к его полному уничтожению. Я поэтому взываю: будьте бдительны…

На картину мира, столь недавно озаренную победой союзников, пала тень. Никто не знает, что советская Россия и ее международная коммунистическая организация намереваются сделать в ближайшем будущем и каковы пределы, если таковые существуют, их экспансионистским и верообратительным тенденциям. Я глубоко восхищаюсь и чту доблестный русский народ и моего товарища военного времени маршала Сталина. В Англии – я не сомневаюсь, что и здесь тоже, – питают глубокое сочувствие и добрую волю ко всем народам России и решимость преодолеть многочисленные разногласия и срывы во имя установления прочной дружбы. Мы понимаем, что России необходимо обеспечить безопасность своих западных границ от возможного возобновления германской агрессии. Мы рады видеть ее на своем законном месте среди ведущих мировых держав. Мы приветствуем ее флаг на морях. И прежде всего мы приветствуем постоянные, частые и крепнущие связи между русским и нашими народами по обе стороны Атлантики. Однако я считаю своим долгом изложить вам некоторые факты… о нынешнем положении в Европе... От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес (термин придумал Геббельс в конце Второй мировой войны, однако благодаря именно Черчиллю он стал популярным). По ту сторону занавеса все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы – Варшава, Берлин, Прага, Вена (здесь еще находились советские оккупационные войска и было неясно, с кем в будущем останется Австрия. – Авт.), Будапешт, Белград, Бухарест, София. Все эти знаменитые города и население в их районах оказались в пределах того, что я называю советской сферой, все они в той или иной форме подчиняются не только советскому влиянию, но и значительному и все возрастающему контролю Москвы. Только Афины с их бессмертной славой могут свободно определять свое будущее на выборах с участием британских, американских и французских наблюдателей. Польское правительство, находящееся под господством русских, поощряется к огромным и несправедливым посягательствам на Германию, что ведет к массовым изгнаниям миллионов немцев в прискорбных и невиданных масштабах (выборы в Польше, и вправду несвободные, вызвали раздражение Черчилля и стали толчком к произнесению речи в Фултоне. – Авт.). Коммунистические партии… во всех этих государствах Восточной Европы достигли исключительной силы, намного превосходящей их численность, и всюду стремятся установить тоталитарный контроль. Почти все эти страны управляются полицейскими правительствами, и по сей день, за исключением Чехословакии (в 1948 году и там произошли изменения. – Авт.), в них нет подлинной демократии. Турция и Персия (а сегодня демократии нет в Иране) глубоко обеспокоены и озабочены по поводу претензий, которые к ним предъявляются, и того давления, которому они подвергаются со стороны правительства Москвы. В Берлине русские предпринимают попытки создать квазикоммунистическую партию в своей зоне оккупированной Германии посредством предоставления специальных привилегий группам левых немецких лидеров.

После боев в июне прошлого года американская и британская армии в соответствии с достигнутым ранее соглашением отошли на запад по фронту протяженностью почти в 400 миль на глубину, достигшую в некоторых случаях 150 миль, с тем чтобы наши русские союзники заняли эту обширную территорию, которую завоевали западные демократии (действительно, этот факт имел место).

Если сейчас советское правительство попытается сепаратными действиями создать в своей зоне прокоммунистическую Германию, это вызовет новые серьезные затруднения в британской и американской зонах и даст побежденным немцам возможность устроить торг между Советами и западными демократиями. Какие бы выводы ни делать из этих фактов… это будет явно не та освобожденная Европа, за которую мы сражались. И не Европа, обладающая необходимыми предпосылками для создания прочного мира.

Безопасность мира требует нового единства в Европе, от которого ни одну сторону не следует отталкивать навсегда. От ссор этих сильных коренных рас в Европе происходили мировые войны, свидетелями которых мы являлись или которые вспыхивали в прежние времена… Но в настоящее время война может постичь любую страну, где бы она ни находилась между закатом и рассветом. Мы, безусловно, должны действовать с сознательной целью великого умиротворения Европы в рамках Организации Объединенных Наций и в соответствии с ее уставом. Это, по моему мнению, политика исключительной важности.

По другую сторону «железного занавеса», который опустился поперек Европы, другие причины для беспокойства. В Италии деятельность коммунистической партии серьезно скована необходимостью поддерживать претензии обученного коммунистами маршала Тито на бывшую итальянскую территорию в центре Адриатики. Тем не менее ситуация в Италии остается неопределенной. Опять-таки невозможно представить восстановленную Европу без сильной Франции... Однако во многих странах по всему миру вдалеке от границ России созданы коммунистические пятые колонны, которые действуют в полном единстве и абсолютном подчинении директивам, которые они получают из коммунистического центра. За исключением Британского Содружества и Соединенных Штатов, где коммунизм находится в стадии младенчества, коммунистические партии, или пятые колонны, представляют собой все возрастающий вызов и опасность для христианской цивилизации. Все это тягостные факты, о которых приходится говорить сразу же после победы, одержанной столь великолепным товариществом по оружию во имя мира и демократии. Но было бы в высшей степени неразумно не видеть их, пока еще осталось время. Озабоченность также вызывают перспективы на Дальнем Востоке, особенно в Манчжурии. Соглашение, достигнутое в Ялте, к которому я был причастен, было чрезвычайно благоприятным для России. Но оно было заключено в то время, когда никто не мог сказать, что война закончится летом или осенью 1945 года, и когда ожидалось, что война с Японией будет идти в течение 18 месяцев после окончания войны с Германией. В вашей стране вы настолько хорошо информированы о Дальнем Востоке и являетесь такими верными друзьями Китая, что мне нет необходимости распространяться на тему о положении там».

Характеризуя ситуацию в Европе и Азии, Черчилль говорил о реалиях весны 1946 года. Через два-три года его анализ ситуации был бы иным. Например, Китай уже не пришлось бы упоминать, как «верного друга США». Да и Маньчжурии как субъекта международного права к тому времени уже не существовало бы.

«Я чувствовал себя обязанным обрисовать вам тень, которая и на Западе, и на Востоке падает на весь мир…

С другой стороны, я гоню от себя мысль, что новая война неизбежна, тем более в очень недалеком будущем. И именно потому, что я уверен, что наши судьбы в наших руках и мы в силах спасти будущее, я считаю своим долгом высказаться по этому вопросу... Я не верю, что Россия хочет войны. Чего она хочет, так это плодов войны и безграничного распространения своей мощи и доктрин. Но о чем мы должны подумать здесь сегодня, пока еще есть время, так это о предотвращении войн навечно и создании условий для свободы и демократии как можно скорее во всех странах. Наши трудности и опасности не исчезнут, если мы закроем на них глаза или просто будем ждать, что произойдет, или будем проводить политику умиротворения. Нам нужно добиться урегулирования, и чем больше времени оно займет, тем труднее оно пойдет и тем более грозными станут перед нами опасности…

Сейчас этого можно добиться только путем достижения сегодня, в 1946 году, хорошего взаимопонимания с Россией по всем вопросам под общей эгидой Организации Объединенных Наций, поддерживая с помощью этого всемирного инструмента это доброе понимание в течение многих лет, опираясь на всю мощь англоязычного мира и всех тех, кто с ним связан. Пусть никто не недооценивает внушительную силу Британской империи и Содружества. Пусть вы видите на нашем острове 46 миллионов человек, которые испытывают трудности с продовольствием, и пусть у нас есть сложности с восстановлением нашей промышленности и экспортной торговли после 6 лет беззаветных военных усилий, не думайте, что мы не сможем пройти через эту мрачную полосу лишений так же, как мы прошли через славные годы страданий, или что через полвека нас не будет 70 или 80 миллионов, проживающих по всему миру и единых в деле защиты наших традиций, нашего образа жизни и тех вселенских ценностей, которые мы с вами исповедуем. Если население Британского Содружества и Соединенных Штатов будет действовать совместно, при всем том, что такое сотрудничество означает в воздухе, на море, в науке и экономике, то будет исключен тот неспокойный, неустойчивый баланс сил, который искушал бы на амбиции или авантюризм. Напротив, будет совершенная уверенность в безопасности. Если мы будем добросовестно соблюдать Устав Организации Объединенных Наций и двигаться вперед со спокойной и трезвой силой, не претендуя на чужие земли и богатства и не стремясь установить произвольный контроль над мыслями людей, если все моральные и материальные силы Британии объединятся с вашими в братском союзе, то откроются широкие пути в будущее – не только для нас, но и для всех, не только на наше время, но и на век вперед».

Выводы, которые сделала история из Фултоновской речи Черчилля, хорошо известны. Но даже если бы английский политик ничего не сказал в тот день, холодная война все равно бы началась. Правда, «рупором ястребов войны» тогда бы назвали кого-нибудь другого.

Поэтому возьму на себя смелость несколько иначе оценить выступление Черчилля, чем это делалось и делается в нашей историографии. Это мое личное мнение, которое я никому не навязываю.

Во-первых, общая канва выступления Черчилля далека от призыва к «разжиганию новой войны», как это пыталась представить в свое время советская пропаганда. Английский политик говорил о противостоянии демократии и тоталитаризма. Это было скорее философское размышление о мировом устройстве, чем бряцание оружием. Во-вторых, во многом он был прав. И в оценке ситуации в Европе, и в возможном развитии дальнейших событий. Да и призыв Черчилля к объединению западных демократий, чтобы «разгромив одно чудовище (Германию), не отдать Европу в лапы другого чудовища (Советского Союза)», вполне понятен. Трудно осуждать его за то, что он стремился отстаивать свои интересы и интересы своей страны и ее союзников. Конечно, обидно, что эти интересы шли и идут вразрез с нашими интересами. В-третьих, фактически холодная война разразилась не на следующий день после выступления Черчилля в Фултоне. Может быть, ее бы никогда и не связали с этим выступлением, если бы на нее не прореагировал Сталин. Это говорит о том, что в обострении противостояния были виновны не только США и Великобритания, но и Советский Союз. Иначе говоря, все были хороши.

А теперь несколько слов о «последствиях» речи Черчилля в Фултоне. Самым главным ее «плодом» стала провозглашенная вскоре после этого доктрина сдерживания. Основные положения доктрины изложил в июле 1947 года руководитель бюро по планированию внешней политики Госдепартамента США Джордж Кеннан в статье «Истоки советского поведения», опубликованной под псевдонимом Икс в журнале «Форин Аффеаз». Она (доктрина) предусматривала принятие комплекса военно-политических мер, направленных «на ослабление влияния СССР во всех уголках планеты, а также на подрыв единства и руководящей роли партии большевиков в системе советской власти». Вследствие чего Советскому Союзу, предсказывал Кеннан, было бы суждено «за одну ночь из одного из самых сильных национальных сообществ превратиться в одно из самых слабых и жалких». Если вспомнить события конца 1991 года, именно так и произошло.

Однако еще 12 марта 1947 года, то есть за несколько месяцев до появления статьи Икса, президент США Гарри Трумэн провозгласил свою доктрину, объявлявшую о готовности США оказывать всемерную поддержку «свободным народам», которые сами не в силах «защитить демократию». А 5 июня того же года государственный секретарь США Джордж Маршалл выступил в Гарвардском университете и официально выдвинул план экономической помощи послевоенной Европе, получивший название «план Маршалла». Там же прозвучали слова о необходимости воспрепятствовать усилению влияния Советского Союза на западноевропейские страны.

Еще одним важным «плодом» Фултоновской речи Черчилля можно считать и принятый 15 сентября 1947 года в США Закон о национальной безопасности. Этим документом учреждался Совет национальной безопасности – высший совещательный орган при президенте США для выработки рекомендаций по вопросам внешней политики. Его возглавлял президент, а членами совета являлись вице-президент, государственный секретарь и министр обороны. Никаких самостоятельных решений совет не принимал, но подписанные президентом документы, которые содержали рекомендации совета, нередко становились частью политики американского правительства.