В начале июня 1803 года из Англии в Россию отплыл корабль «Доброе намерение». Одной из его пассажирок – Марте Вильмот – суждено было внести большой вклад в историю России. В то время она, конечно, не подозревала об этом. Умер ее любимый брат, и Марта, чтобы развеять тоску, по совету родственницы Кэтрин Гамильтон отправилась в путешествие – в гости к подруге миссис Гамильтон княгине Екатерине Дашковой. Рекомендательное письмо русского посла в Лондоне, брата княгини Семена Воронцова, к главному командиру кронштадтского порта адмиралу Петру Ханыкову обеспечило англичанке радушный прием и незамедлительную отправку в Петербург, а затем и в Москву, где жила в то время старая княгиня.

ЭКСКУРСИЯ В ПРОШЛОЕ

Марта не ведала, что останется в России на пять лет, станет называть Дашкову «моя вторая мать», вдохновит княгиню на создание знаменитых «Записок», а ее возвращение в Англию будет напоминать настоящий шпионский детектив. И чтобы читателю стало понятно, почему тайные службы Российской империи охотились за Мартой Вильмот, перенесемся сначала на десять лет вперед.

Лондон. Лето 1813 года. Британия объята любовью к России и русским. Ненавистный Наполеон повержен. «Северный медведь» могучим ударом сокрушил Бонапарта, избавив англичан от изнурительной войны, которая продолжалась почти 20 лет.

«Повсюду слышались рассказы о русском императоре, покрытых славою его генералах, патриотизме и самоотвержении русского народа и пожаре Москвы. Лондонские магазины были наполнены гравюрами и эстампами, на которых изображались битвы русских с французами, страшные бедствия французской армии, в особенности тайное и унизительное бегство Наполеона… Портреты Александра, фельдмаршала Кутузова, князя Багратиона, графа Витгенштейна и атамана Платова были выставлены в окнах магазинов. Одним из самых характерных доказательств увлечения англичан всем, что носило русское имя, служит тот факт, что корифеи знаменитых Эпсомских скачек дали имя Кутузова той лошади, за которую выигрались в этом году главные заклады» – так писал в своих «Воспоминаниях» русский дипломат Бутенев, прибывший в Лондон в столь плодотворное для англо-русского союза время. Господин Бутенев был любознательным человеком и не преминул посетить все лондонские достопримечательности.

Дворцы, парки, магазины, улицы и горожане – «все это, вместе взятое, производило такое впечатление на вновь прибывшего иностранца, что в его уме натурально возникал тот самый вопрос, который, как рассказывают, вырвался из уст императора Александра I, когда он в первый раз проезжал по лондонским улицам: «Но где же простой народ?»

Сложно допустить, что простой народ на лондонских улицах отсутствовал. Вероятно, он был не так прост, как в России.

Впрочем, пора нам вместе с господином Бутеневым, завершив прогулку на свежем воздухе, войти незамеченными в дом на тихой лондонской улочке Уэлбек и познакомиться с его хозяином – графом Семеном Романовичем Воронцовым.

Его старшие брат и сестра – Александр Романович Воронцов (бывший министр иностранных дел, канцлер) и Екатерина Романовна Дашкова (бывший президент Российской академии наук) давно умерли, Семен Романович стал почтенным стариком (ему почти 70 лет), он жалуется на здоровье (хотя жаловался на него всю жизнь), но вполне счастлив. Прослужив больше 20 лет послом России в Англии, он остался в привычной и любимой стране, где живет его обожаемая дочь – жена одного из самых именитых аристократов лорда Пемброка.

Его сын – Михаил – герой Отечественной войны 1812 года, и граф с радостью встречает господина Бутенева, привезшего ему письма от сына из России. Заметим, что Бутенев, будучи малым ребенком, видел и сестру Семена Романовича – княгиню Дашкову, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Его память сохранила образ старухи «неприятной наружности, в долгополом суконном сюртуке с большим орденом Святой Екатерины на груди и с громадным колпаком на голове».

Обедая у Воронцова, Бутенев даже представить себе не мог, что обладательница сюртука и колпака и до сей поры не дает покоя брату. Чтобы лучше понять причину переживаний Семена Романовича, нам нужно, покинув Лондон, отправиться на юг, в графство Сассекс, в местечко Сторрингтон.

Здесь жила женщина, которая уже давно раздражала старика Воронцова. Она не принадлежала к высшей аристократии, хотя и происходила из древнего англо-ирландского рода. Отец ее был портовым инспектором, а муж – священником. Звали ее Марта Бредфорд.

НЕСКОЛЬКО КРЕПКИХ РУССКИХ СЛОВ…

Будучи еще девицей Вильмот, она пять лет прожила в России у сестры Семена Романовича – княгини Дашковой, уговорила княгиню написать «Записки» – Mon histoire, нечто вроде мемуаров, и теперь желала их напечатать. Деньги, вырученные от продажи книги, она решила пожертвовать русским, пострадавшим от нашествия французов.

Но Семену Романовичу не нравились «Записки» сестры. Не раз он пытался втолковать упрямой ирландке, что несколько десятков фунтов стерлингов, полученных от книготорговцев, не спасут россиян, пострадавших от войны, а в Mon histoire полно ошибок. «Я доказывал вам, милостивая государыня, что в этом произведении пропасть анахронизмов, что в нем рассказываются факты не только ложные, но и совершенно невероятные, даже невозможные и что в нем жестоко оклеветаны лица, еще живущие, а равно и умершие, но оставившие в России детей, из коих некоторые находятся теперь в Англии», – писал он миссис Бредфорд.

Более убедительных доводов против печатания «Записок» Семен Романович в своих письмах не приводил, ограничиваясь эмоциями и намеками. Надо сказать, что к сестре Екатерине Семен Романович относился скептически – их развел переворот 1762 года, когда они оказались в разных партиях: она – на стороне будущей императрицы Екатерины II, он – на стороне Петра III. Даже несмотря на любовь Екатерины Романовны к его сыну Михаилу, некий холодок в отношениях остался навсегда.

Зимой 1813 года Семен Романович встретился с Мартой Бредфорд и, как ему казалось, смутил собеседницу несокрушимой логикой. Тогда она сказала: «Вы заставили меня задуматься». Но ее очередное письмо перечеркнуло его надежды: «Что касается до возражений ваших, милостивый государь, то я, не полагаясь на собственное суждение, из опасения… впасть в ошибку сообщила об них лицам, гораздо лучше меня могущим оценить их силу, и должна заявить теперь, что решительно все они согласны в том, что эти «Записки», раскрывая мотивы действий и твердость правил и понятий сочинительницы о добродетели, могут способствовать очищению ее личности от всей той грязи, которую так долго забрасывала ее клевета...

Вот что я сочла нужным сказать вам, граф, в то время когда опасность моего положения делает подобное признание священным долгом. Я приближаюсь к грозной минуте, и вы хорошо понимаете, что движения моего ума должны быть подчинены моей совести, которая требует, чтобы эта рукопись рано ли, поздно ли, но была издана в свет».

Что за опасность нависла над миссис Бредфорд, какой грозной минуты опасалась она? В XXI веке сложно поверить в то, что миссис Бредфорд была беременна и собиралась рожать. Но в Англии начала XIX века роды были серьезным, а подчас и смертельным испытанием для женщины. Если при родах надо было выбирать между жизнью матери и жизнью ребенка, мать была обречена.

Страхи миссис Бредфорд оказались пустыми. Роды прошли успешно. Но тогда, в 1813 году, она еще не знала, что проживет почти 100 лет. Она просто была уверена, что должна выполнить обещание – опубликовать «Записки» Дашковой. И поэтому столь уверенно и жестко сообщила об этом графу Воронцову.

«Граф Воронцов, – писал историк и литературовед Шугуров в 1880 году в журнале «Русский архив», – вероятно, не ожидал такого сильного отпора. Дело получило огласку в Англии, по крайней мере в кругу многочисленных родственников, знакомых и друзей госпожи Бредфорд, которая, опираясь на их авторитет, позволила себе решительно не согласиться с его мнением».

Семен Романович был взбешен до такой степени, что не только отказался переписываться с миссис Бредфорд, но и обвинил ее в подлоге. Он без обиняков намекнул, что она, Марта, написала читанный им вариант «Записок» по памяти, поскольку подлинник был сожжен.

Наверное, миссис Бредфорд, несмотря на присущую британцам сдержанность, могла бы сказать Семену Романовичу в ответ несколько запомнившихся ей крепких русских слов.

ШПИОНСКАЯ ИСТОРИЯ

Семен Романович прекрасно знал, почему подлинник «Записок» Дашковой был сожжен. Более того, он лично приложил руку к тому, чтобы российские «спецслужбы» осенью 1808 года задались целью не выпустить Марту из России. Правда, сделано было все на самом высоком уровне – к ней приставили одного из высших чинов Министерства внутренних дел Кайсарова.

Михаил Сергеевич Кайсаров был хорошо образован и не чужд прекрасного. Он владел четырьмя европейскими языками, состоял в «Дружеском литературном обществе», печатал стихи в журналах «Приятное и полезное препровождение времени» и «Иппокрена», переводил романы Стерна и критиковал молодого Пушкина за «Руслана и Людмилу». С таким человеком и пришлось столкнуться при отъезде Марте Вильмот. Надо отметить, что отъезд ее и без вмешательства «спецслужб» был связан с рядом сложностей.

Наполеон в 1807 вынудил Александра I примкнуть к континентальной блокаде Англии и начать против британцев военные действия. В условиях военного противостояния даже найти корабль для путешествия на родину было для Марты весьма непростым делом. Она собиралась уехать в феврале 1808 года вместе с группой англичан, так же возвращавшихся из России на родину, но задержалась по дороге из Москвы в Петебург.

«Поистине меня преследует злой рок, – писала она 5 марта, – почти в тот самый момент, когда я въезжала в Санкт-Петербург, полковник Поллен с женой, лорд Ройстон и мистер Холлидей выехали из него в Либаву, где ожидает корабль, который доставит их в шведский порт... Я от души надеюсь, что, избежав всех опасностей, он через несколько недель успешно прибудет в Англию». Марта вернулась в Москву, а через два месяца с ужасом узнала, что корабль, на который она опоздала, потерпел крушение и почти все его пассажиры погибли.

Вторую попытку уехать Марта предприняла осенью. Она сообщала родным о своих мытарствах: «13 октября 1808, Санкт-Петербург. Вчера дела и мучения с самого утра. Написала обер-полицмейстеру, чтобы он распорядился выдать мне удостоверение личности, справку о благонадежности и бог знает еще что...

17 октября. Я вся киплю из-за своего паспорта. Утром я за ним послала и надеялась получить, но они сделали вид, будто бы никто из них о нем никогда не слыхивал. Один уехал развлекаться на охоту, другой болен – словом, никто ничего не знает, а я продвинулась не дальше, чем в первый день».

Только с помощью своих русских друзей и английского банкира Каваны Марте удалось получить документы, и она уже была готова к отъезду, когда непредвиденное происшествие нарушило все ее планы.

«19 октября я должна была покинуть Петербург и отправиться в Кронштадт, где стояли корабли. Однако в самый последний вечер перед нашим отъездом мистер Кавана зашел ко мне и сказал, что я должна собрать все свое мужество, так как он собирается сообщить мне нечто странное. Его друг, занимающий официальную должность, утром трижды заходил к нему домой, когда он отсутствовал. Удивленный его настойчивостью, мистер Кавана послал ему записку, и тот джентльмен сразу же пришел.

Для начала он уточнил, правда ли, что мистер Кавана – друг мисс Вильмот, а затем сказал, что не может не предупредить его: хотя паспорт ею и получен, но у правительства имеются сведения, что мисс Вильмот вывозит из страны важные бумаги. Поэтому трем офицерам дан приказ быть готовыми последовать за ней: одному в порт Кронштадта, другому – в Нарву, а третьему – в Ригу с полномочиями задержать ее в том из портов, из которого она вздумает отплыть, и подвергнуть ее багаж самому тщательному обыску.

У меня, конечно, были бумаги: собственноручные «Записки» княгини Дашковой, копия ее переписки с Екатериной II, еще некоторые бумаги, в их числе частные письма разных лиц к их друзьям в Англии.

Мне пришлось распаковать чемодан, все это было извлечено, и мистер Кавана уложил бумаги в отдельный пакет и послал его на тот корабль, на котором я собиралась отплыть, с тем чтобы его там спрятали в один из матросских сундучков».

Между тем «легальный» багаж Марты прошел таможенный досмотр, и его опечатали государственными печатями. Но тут в дело и вмешался Кайсаров, («…весь город трепещет перед ним, до того огромна власть этого человека», – писала мисс Вильмот), который полностью отстранил таможенное начальство и сам распорядился снять печати с вещей Марты.

Кайсаров объяснил ей: «Правительство предполагает, что я увожу в Англию важные секреты, но он не нашел ничего такого, что бы вызвало беспокойство. Из моих бумаг он изъял ноты, поскольку не уверен, что это не шифр, от которого у меня есть ключ, и, кроме того, еще одну бумагу, которую, как он опасался, придется предоставить правительству на собственное его императорского величества рассмотрение. Пока же ему придется наложить арест на выбранный мною корабль, чтобы задержать мое отплытие в Англию; прочие же корабли могут спокойно уйти».

Далее он любезно предупредил Марту, что, если в ее багаже ничего не будет обнаружено, ее подвергнут личному досмотру. Марта волновалась и попросила капитана корабля вернуть ей пакет с бумагами, спрятанными ранее в матросском сундучке. Опасаясь, что из-за нее может пострадать старая княгиня, она сожгла оригинал «Записок» и переписку Дашковой с Екатериной II. Уничтожение «Записок» не сильно расстроило мисс Вильмот. Она помнила, что копию Mon histoire увезла в Англию ее сестра Кэтрин, которая приезжала в Россию два года назад.

Но ее тревожили слова Кайсарова о некой бумаге, которую он собирался «предоставить правительству». В ее багаже было немало личных бумаг, которые она не сочла нужным скрывать от досмотра. «С крайней тревогой я осведомилась, что это за таинственная бумага. И подумать только! Вылез тот самый мышонок!»

Живя в России, Марта под руководством Дашковой изучала французский язык. Внимание чиновника как раз и привлекли упражнения «во французском языке, исправленные княгиней, а между ними одно, в котором я, за неимением лучшего сюжета, описывала, как пришлось, чтобы не наступить на мышонка, взять его за хвостик и как он меня напугал, пробежав по рукаву платья. В конце этой несколько более длинной, чем обычно, записки, княгиня хвалила меня за успехи в письме, но добавляла, что, сохранив жизнь мыши, я поддалась ложному чувству сострадания, так как эта порода быстро плодится и сделалась уже серьезным злом и т. д.».

Неизвестно, что пришло в голову чиновнику, прочитавшему реплику Дашковой, кто привиделся ему в роли мышонка и в чем он собирался обвинить княгиню.

Марта рассказала Кайсарову о происхождении «таинственной бумаги» и предупредила, что он станет посмешищем всего Петербурга, если покажет Сенату «историю про мышонка». Надо полагать, Кайсаров понял: мисс Вильмот не шутит – у нее в столице было немало влиятельных и высокопоставленных друзей. В конце концов он заверил Марту, что претензий к ней больше не имеет, и 26 октября она поднялась на корабль. Но Марта помнила слова о «личном досмотре» и с волнением ожидала визита офицеров сторожевого судна, предполагая, что учтиво простившийся с ней Кайсаров окажется на борту вместе с ними.

ПОКИНУТЬ РОССИЮ

Ее опасения не оправдались. Встреча со «сторожевиком» прошла на удивление быстро, офицеры, поднявшиеся на борт, мгновенно подписали все бумаги и покинули судно. Причина крылась в... 50 фунтах.

«С нами шел небольшой бриг, – пишет мисс Вильмот. – На его борту служил суперкарго (помощник капитана корабля по погрузке), мистер Донован. Когда он приехал в Россию, офицеры сторожевого судна купили у него бочонок вина и все еще оставались должны ему 50 фунтов».

Поднявшись на палубу брига, офицеры набросились на мистера Донована с объятиями и поцелуями, сожалея о расставании с таким замечательным человеком. Только когда сторожевой корабль остался далеко позади, ошеломленный мистер Донован вспомнил, что 50 фунтов ему так и не вернули.

«Благодаря этой истории с долгом мы решили, что могли бы пронести с собой на корабль все, что угодно, так как желание сторожевого судна от нас избавиться превышало даже наше желание как можно скорее исчезнуть, и, так или иначе, через несколько минут мы потеряли друг друга из виду».

Через несколько месяцев Марта Вильмот вернулась в Англию. А еще через год в России умерла Екатерина Романовна Дашкова.

Получив с большим опозданием известие о смерти княгини, мисс Вильмот, уже ставшая миссис Бредфорд, стала готовить «Записки» к печати. Тогда она и поняла, что Воронцов изо всех сил противится публикации. Возможно, к тому времени миссис Бредфорд уже знала, что он был замешан в ее давней «шпионской истории».

Напомню читателям: «В России все секрет и ничего не тайна». То, что княгиня Дашкова написала «Записки», держалось в секрете, но было известно многим. И то, что она взяла с Марты Вильмот слово – печатать Mon histoire только после ее, Дашковой, смерти, не помешало тому, что «Записки» (а копий было сделано несколько, до сих пор неизвестно точное количество) читали еще при жизни княгини.

Вряд ли Дашкова скрыла «Записки» от своего любимого племянника – сына Семена Романовича Михаила. Кстати, Марта Бредфорд была хорошо знакома с ним. В письме от 13 октября 1808 года она написала: «Этим утром мне нанес визит граф Михаил Воронцов, сын графа Семена; мы с ним долго беседовали».

Жаль, что мы не знаем, о чем была беседа. Большой архив Марты Бредфорд хранится в Англии, и российскому читателю знакомы лишь краткие отрывки писем ее и ее сестры.

Наверняка знал о «Записках» и задушевный друг Воронцова граф Ростопчин. Так что Семен Романович был информирован о Mon histoire. И не только о том, что рукопись существует, но и о ее содержании. Только этим можно объяснить странную фразу в его письме миссис Бредфорд от 5 февраля 1813 года: «По прочтении я не премину набросать на бумагу мои замечания, которые я должен буду сделать со всею откровенностью из любви к истине и из уважения к памяти сестры».

«Как знал он, – заметил Шугуров, – что они («Записки») потребуют от него замечаний? Как знал он, что в них найдутся непременно неверности, оскорбляющие истину, компрометирующие память его сестры? Что-нибудь одно: или граф Воронцов, еще не читая «Записок», уже отнесся к ним с крайне предвзятою мыслию, или давно уже знал их содержание, которое почему-либо ему не понравилось».

Видимо, Семен Романович не подозревал о существования копии, которую привезла в Англию в 1806 году Кэтрин Вильмот. В противном случае он не намекнул бы в 1808 году Ростопчину, чтобы тот сообщил «куда следует» о молодой англичанке, пытающейся вывезти из России «секретные документы». То, что инициатором «шпионской истории» именно был Ростопчин, еще в конце XIX века убедительно доказал Шугуров.

ГЕНЕРАЛИССИМУС В ЮБКЕ

В 1813 году более приятные заботы отвлекли Марту Бредфорд от переписки с Воронцовым: у нее родилась дочь, получившая необычное для англичанки имя – Катерина Анна Дашкова.

Издание «Записок» миссис Бредфорд отложила. Видимо, Семен Романович пригрозил, что в противном случае он «создаст общественное мнение». А на это Семен Романович – опытный дипломат и блестящий политик – был вполне способен. Не желая, чтобы имя Дашковой трепали в желтой английской прессе, Марта Бредфорд издала «Записки» только после смерти графа Воронцова, последовавшей в 1832 году. Всю жизнь она помнила о Дашковой и желала, чтобы в России были по достоинству оценены заслуги ее «второй матери», о которой сестра Марты – Кэтрин писала: «Княгиня переменчива, как погода, в душе ее собраны воедино волнующиеся океаны и разрушительные огнедышащие вулканы, дикие пустыни и скалы. Полагаю, она была бы на своем месте во главе государства или занимая пост генералиссимуса или министра сельского хозяйства».

В конце ноября 1873 года в Петербурге был торжественно открыт памятник Екатерине II. Бронзовую императрицу окружали скульптуры ее выдающихся друзей и сподвижников, и в их числе – княгиня Дашкова. А в конце декабря в Англии в возрасте 99 лет «в ясном сознании», как вспоминали родственники, скончалась Марта Бредфорд.