Как-то прочел в газете: «Нашлось кольцо Марлен Дитрих. Она потеряла его в озере 75 лет назад, катаясь на американских горках». Марлен Дитрих — надменная суперзвезда, «голубой ангел» западного кино, подруга Хемингуэя, Ремарка, Жана Габена, такая, казалось бы, далекая от нашей бедной, ограбленной большевиками и олигархами России...

Но вспомнилась удивительная история…
Был я когда-то московским советским мальчиком, любил, как почти все дети того времени, читать сентиментальные рассказы писателя Константина Паустовского. Потом поехал в Сибирь, прошел там суровейшую школу выживания. Вернувшись в Москву, стал пробиваться в кино…

Все мы тогда бредили Западом, русской культуры как бы стеснялись. Было время хрущевской «оттепели», первая духовная «перестройка»... Однажды раздался звонок Андрона Кончаловского: «Марлен Дитрих приехала! Она в Доме кино!»

Вечером в дом на Воровского было не пробиться. Но Андрон, сын Сергея Михалкова, достал места в партер. И вот выходит она: узкое белое платье, потрясающая фигура. Колье из сияющих бриллиантов. Запела! Чуть хрипловато, бесстрастно, как бы сверху… чудовищно эротично. Мы лопались от священного восторга: вот оно, вот он, волшебный Запад! Зал ревел

Напились мы тогда у Андрона по-страшному. Орали, визжали: к черту Россию лапотную — только Запад! Там изощренность, раскрепощенность, свобода! Проснулись днем, продолжили восторги, и вечером сил пойти на второй концерт Марлен Дитрих уже не было.

Прошло много лет, и — сбылись наши «оттепельные» мечты, пришла перестройка! Перепалка! Перестрелка! Дюжина олигархов и двадцать тысяч обкомовцев-ЦКВЛКСМовцев быстро скупили за гроши всю Россию. Народ среагировал немедленно — начал вымирать по миллиону в год. Слово «мораль» было оплевано по самое некуда, самой популярной в России стала фраза: «Я ничего никому не должен!» Россия захлебывалась восторгом свободы, не замечая ее стремительного обращения в дикое своеволие, в свободу только от русской христианской цивилизации.

Над словами «долг», «патриотизм», «душевность» издевались все на радио и ТВ. Страной правили новые русские мошенники, блатные и горсть бюрократов. Я от этой вони и грязи сбежал на Запад, с ужасом слушал новости о Жириновском, об «авторитетах», правящих целыми областями, о путанах, ставших главными звездами медиа, о Березовских и Потаниных, о батальонах киллеров и прочей пене нашего лжекапитализма. Так прошло 15 лет! Мало-помалу Россия при президенте Путине стала приходить в себя, оглядываться, хотя бы стонать.

Я вернулся в Москву, башенную и «безбашенную». Съездил в Крым, страну нашего юного диссидентства. Заехал в Старый Крым — и случайно попал в маленький, только что открытый музейчик всеми забытого советского писателя, кумира моего детства Паустовского. Осмотрел простенькую экспозицию и со снисходительной полуусмешкой умудренного путешествиями по земному шару небожителя заметил вдруг на стене странную фотографию: Константин Паустовский, а перед ним на коленях какая-то странная женщина... Наклонился, щурясь… и, не веря своим глазам, обернулся к девушке-заведующей. Она кивнула мне с доброй улыбкой понимания: «Да, это — Марлен Дитрих!»

Признаюсь, я испытал легкий шок. А когда девушка рассказала мне историю этой фотографии, пришел шок настоящий… Оказалось, что 35 лет назад, на том самом втором вечере Дитрих, куда мы с Андроном не дошли, случилось нечто фантастическое для нашей «новой» России.

В конце концерта на сцену вышел с поздравлениями и комплиментами большой новый начальник и любезно спросил Дитрих: «Что бы вы хотели еще увидеть в Москве? Кремль, Большой театр, Хрущева, казино?»

И эта как бы недоступная богиня в миллионном колье вдруг тихо ему сказала: «Я бы хотела увидеть советского, русского писателя Константина Паустовского. Это — моя мечта много лет!»

Сказать, что все присутствующие были ошарашены, значит не сказать ничего. Мировая звезда — и какой-то Паустовский! Что за бред? Все зашептались: что-то тут не то! Начальник, тоже обалдевший поначалу, опомнился первым, дошло: с жиру звезда бесится. Ничего, и не такие причуды полоумных звезд пережили!

И натурально — всех мигом на ноги! К вечеру этого самого Паустовского — уже полуживого, умирающего в дешевой больнице — разыскали. Объяснили суть нужной встречи. Но он отказался. Потребовали! Не вышло. И вот пришлось — с непривычки неумело — умолять! Умолили…

При громадном скоплении народа вечером на сцену ЦДЛ вышел, чуть пошатываясь, худой высокий старик. А через секунду на сцену вышла легендарная звезда, гордая валькирия, подруга Ремарка и Хемингуэя, — и вдруг, не сказав ни единого слова, молча грохнулась перед ним на колени.

А потом, схватив его руку, начала ее целовать и долго прижимала к своему лицу, залитому абсолютно не киношными слезами. Весь большой зал беззвучно застонал и замер, как в параличе. И только потом вдруг — медленно, неуверенно, оглядываясь, как бы стыдясь чего-то — начал вставать. И встали все. И чей-то женский голос негромко выкрикнул что-то потрясенно-невнятное, зал сразу прорвало бешеным водопадом рукоплесканий!..

А когда замершего от неожиданности Паустовского усадили в старое кресло, и зал, отбив ладони, затих, Марлен Дитрих тихо объяснила, что прочла она книг немало, но самым большим литературным событием в ее жизни считает рассказ советского писателя Константина Паустовского «Телеграмма», который случайно прочитала в переводе на немецкий в каком-то сборнике, рекомендованном для чтения немецкому юношеству.

Быстро утерев бриллиантовую слезу, Марлен сказала очень просто: «С тех пор я чувствовала как бы некий долг — поцеловать руку писателя, который это написал. И вот — сбылось! Я счастлива, что успела это сделать. Спасибо вам всем — и спасибо России!»

Вот, собственно, и вся история. Как часто мы обманываемся насчет Запада! И как трудно иногда разглядеть за гламурным блеском недоступной звезды трепетно бьющееся человеческое сердце. Доброе и отзывчивое.

А вообще, как же это круто — успеть выполнить свой долг! И слава богу, модная среди отбросов олигархата фраза: «Я никому ничего не должен» — выходит в России из моды. Все моднее быть честным и добрым. И возможно, скоро вообще станет модным иметь некий долг. И еще моднее — исполнить его.