В последние годы много говорят о падении роли литературы в образовании и воспитании подрастающего поколения. Причем не только говорят, но и делают, сокращая соответствующие программы в учебных заведениях. Одновременно выживаются из читательского оборота литературные произведения, исполненные в традиционной, бумажной форме. В итоге книги теряют свое лицо, перестают быть мощным инструментом образования и воспитания. Вездесущий Интернет пытается подменить собою все, отрывая своих потребителей и обожателей от написанного слова. От того самого Слова, которое было в начале всех начал. Но слово, благодаря которому все еще существует литература, не сдается. Книга была, есть и будет, и никакой «прогресс» не заставит ее сгинуть. А среди множества книг выделяются те, которые во все времена и при любых обстоятельствах остаются с нами. Начиная с самой главной — Книги книг и кончая великими романами не так давно завершившегося века.

Бытует мнение, что романы — литература недолговечная, теряющая со временем остроту. Ну, за исключением, пожалуй, исторических. Ведь даже детективы теряют актуальность, ибо меняются и «приоритеты» преступников, и их «техническое оснащение», словом, времена Шерлока Холмса закончились, и теперь большинство художественных произведений, практически всех романов, становится всего лишь иллюстрациями к давно прошедшему времени. Но вот с этим согласиться крайне трудно, особенно если речь идет о действительно великих произведениях литературы. Ибо их величие определяется вовсе не тем, насколько они злободневны, как точно отражают реалии своего времени. Дело заключается в том, глубоко ли автор проник в суть явления, понял ли, где лежат его корни, и определил, найдет ли изображенная им картина свое развитие в будущем. Именно по этой причине обрели бессмертие гениальные творения Гоголя, Толстого, Достоевского, Салтыкова-Щедрина и многих других великих писателей далекого уже прошлого.

Но мы ведем речь о совсем недавно ушедшем в прошлое ХХ веке. И если нельзя столь однозначно, как о гигантах прошлого, судить об авторах этого периода, то некоторые из их произведений уже можно назвать великими. Хотя иной раз и кажется, что произведения были созданы на злобу дня. В первую очередь это касается двух авторов двух романов, которые волею судеб и литературного таланта слились в нашем представлении в единого автора и единый роман. Речь, конечно же, об Ильфе с Петровым и их герое Остапе Бендере.

Пересказывать содержание этих романов — дело неблагодарное: вряд ли найдется в нашей стране взрослый человек, который в свое время не прочитал эти два романа, что называется, от корки до корки.

Я познакомился с ними в нежном возрасте, когда в 1956 году книгу — после двадцати лет полугласного запрета! — выпустил Гослитиздат тиражом в полтораста тысяч экземпляров. Надо ли говорить, что она моментально оказалась в страшнейшем дефиците? Тогда, во времена «хрущевской оттепели», власти перестали (как оказалось, на время) бояться литературы и писателей. Табу было снято, и в 1961 году вышел пятитомник этих же авторов (кстати, его можно найти в нынешних букинистических магазинах — за примерно 8 (!) тысяч нынешних рублей). Не так давно оба романа появились в одном из издательств с восстановленными купюрами — как цензурного, так и авторско-редакторского характера. Однако, на мой взгляд, это нарушает ставшее уже привычным восприятие книги, тем более что публиковать его в 1928 году начал журнал «30 дней» в популярном тогда жанре романа-фельетона. Несколько забегая вперед, скажу, что именно так печатался и другой великий роман чеха Карела Чапека «Фабрика абсолюта», появившийся в Праге несколькими годами ранее.

Популярность «Двенадцати стульев» не остывает и по сей день; мне удалось насчитать 21 (!) его экранизацию — от Бразилии с Кубой до Италии с Германией, включая, естественно, СССР и Россию. «Золотого теленка» экранизировали «всего лишь» пять раз, да и судьба самого романа оказалась намного сложнее, нежели у первенца романа. Книга была на грани запрета как «поверхностное и клеветническое произведение». Считается, что отстоять его удалось только благодаря вмешательству Максима Горького, только что возвратившегося в Страну Советов. Печатать «Золотого теленка» начали через пять лет после появления «Стульев» — на страну уже вовсю надвигались страшные тридцатые годы (кстати, эти пять лет оказались в жизни соавторов какой-то мистической цифрой: Ильф был старше Петрова на пять лет; Петров женился через пять лет после свадьбы Ильфа; и погиб он через пять лет после смерти соавтора). Напряженную атмосферу в СССР того времени лучше всего характеризует требование члена Российской ассоциации пролетарских писателей, некоего Волина, к литературному творчеству вообще: «Мы обращаем внимание на ряд совершенно неприемлемых явлений, компрометирующих советскую литературу, и надеемся, что в их осуждении нас поддержит вся советская общественность».

Много было рассказано о том, как возникло содружество этих двух необыкновенных авторов. Главным, наверное, было то, что их объединяла Одесса, этот необыкновенный город с совершенно необыкновенной атмосферой, в том числе и культурной. Кроме того, с Ильей Ильфом в одесские времена был знаком и Валентин Катаев, старший брат Евгения Петрова (наверное, все знают, что Ильф и Петров — псевдонимы авторов; их настоящие фамилии — Файнзильберг и Катаев). Первым из Одессы в Москву перебрался Валентин Катаев, у которого там в самом начале двадцатых годов были «неприятности с ЧК»: там знали, что писатель во время Гражданской войны был артиллерийским офицером в армии Деникина, так что он счел за благо покинуть родную Одессу.

Его брат Евгений, напротив, служил в одесском уголовном розыске, где слыл прекрасным оперативником и замечательным агентуристом: созданная им агентурная сеть, как утверждают, покрывала практически весь уголовный мир этого города. Кстати, один из его подвигов вошел в историю советской литературы и кинематографа. В 1922 году он лично обезвредил и задержал своего бывшего гимназического товарища, главаря банды налетчиков. Суд приговорил того к «высшей мере социальной защиты», то есть к расстрелу, который впоследствии заменили тюремным заключением. Есть основания полагать, что именно Евгений Петрович Катаев приложил руку к его досрочному освобождению. Но совершенно достоверно известно, что именно Евгений Петров уговорил своего «крестника» рассказать историю своей жизни. И в 1938 году впервые было опубликовано единственное произведение писателя Александра Козачинского «Зеленый фургон», завоевавшее небывалую популярность; повесть была дважды экранизирована, а переиздавалась она в последний раз в 2012 году.

Несмотря на героическую деятельность в рядах угро, Евгений Катаев тоже вынужден перебраться к старшему брату в Москву: видимо, причиной послужила «неблагоприятная биография». Отец братьев Петр Васильевич, учитель гимназии, был дворянином, надворным советником (этот гражданский чин VII класса соответствовал воинскому званию «подполковник»), да еще и сыном священника, а мать — Евгения Ивановна Бачей — и вовсе генеральской дочерью. Словом, анкета у Евгения Катаева была небезупречная. И вот он, всегда испытывавший тягу к литературному труду, перебрался к старшему брату, который к тому времени уже зарекомендовал себя первоклассным литератором. В своей «двойной автобиографии» соавторы отреагировали на тягу Петрова к литературе в своем «фирменном» стиле: «первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины»…

Илья Ильф, третий ребенок из многодетной семьи банковского служащего, не захотел идти по стопам отца, потому что увлекся литературой, в частности поэзией. В поэтическом кружке с дивным названием «Коллектив Поэтов» судьба и свела его с Валентином Катаевым. В том же кружке подвизался и предприимчивый одессит Дмитрий Ширмахер. Поэтом он не был, но, что называется, «держал» кафе, в котором регулярно — за ужин — выступали настоящие поэты. Посетителям это нравилось, и Митя, как его звали в кружке, процветал. Считается, что именно он стал прообразом «турецко-подданного Остапа Ибрагима Бендер-бея». Однако Ильфу все-таки пришлось некоторое время послужить бухгалтером в конторе со странным названием — «Опродкомгуб», то есть в Одесской продовольственной комиссии, или комитете. Кстати, его сослуживцами в этой конторе стали люди со знакомыми фамилиями — Берлага, Кукушкин, Лапидус и братья Пружанские. Так жизнь входила в литературу…

Получается, что дуэт талантливых писателей составился как бы сам собой. Однако автору этих строк довелось в советское время услышать из уст действующего сотрудника КГБ несколько иную версию. Якобы «соответствующие органы», с которыми Евгений Петров — добровольно или вынужденно — не прерывал связи, посоветовали ему «взять под контроль» прыткого одесского сатирика, весьма успешно строчившего фельетоны в популярной тогда газете «Гудок». Цель подобного контроля — «как бы чего не вышло». Естественно, мы вряд ли когда-нибудь узнаем, так ли оно было на самом деле, да это, собственно, и не важно. Главное, что дуэт состоялся. Читатели получили великолепное сатирическое произведение, которым восторгался — и продолжает восторгаться! — без малейшего преувеличения, весь мир.

Вот только один пример: ирландские газеты в 1930 году бурно обсуждали фигуру некоего Дерека Лимана. Этот авантюрист, безработный «по профессии», заявился в шахматный клуб второго по величине в Ирландии года Корк, назвавшись «знаменитым русским гроссмейстером Царицыным». Там он — естественно, за солидное вознаграждение — решил дать сеанс одновременной игры на пятидесяти досках. В отличие от нашего Бендера, Лиман все же что-то соображал в шахматах, но тем не менее проиграл подряд четырнадцать партий. Участвовавший в турнире местный библиотекарь сумел в процессе игры установить, что никакого «русского гроссмейстера Царицына» в природе не существует. Проворства Лиману не хватило, хотя город Корк тоже, как и Васюки, стоял на реке. Но все же оказалось, что ирландская речка Ли не чета нашей Волге, и жулику бежать не удалось. Видимо, он плохо изучил вышедший за два года до этого роман «Двенадцать стульев»…

Прежде чем перейти к непосредственному рассказу об этих не утративших актуальности романах, хочется сказать несколько слов о судьбах его авторов. Илья Ильф умер в 1937 году — он стал жертвой неизлечимой формы туберкулеза. Его дочь Александра, появившаяся на свет за два года до этого, скончалась в Москве в 2013 году, успев многое сделать для сохранения архивов отца и увековечения его памяти. Евгений Петров 2 июля 1942 года возвращался из прифронтового Новороссийска на транспортном самолете. В районе Ростова самолет то ли был сбит немецким истребителем, то ли разбился по вине пилотов. Погибли оба летчика и Евгений Петров. Все остальные пассажиры остались невредимыми… Старший его сын, Петр Катаев, стал известным советским кинооператором (в частности, он снимал легендарный сериал «Семнадцать мгновений весны»), скончался в 1986 году. Младший сын, Илья, был композитором; именно ему принадлежит знаменитая песня Валентины Толкуновой «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке, а мимо проезжают поезда». В середине девяностых он эмигрировал в США, где и умер в 2009 году.

Но перейдем непосредственно к двуединому роману. Его содержание в моем сознании раскрывалось неспешно, словно розовый бутон на рассвете. Первое восприятие: необыкновенно смешной текст, остроумие на грани фантастики, несопоставимое по мастерству с такими общепризнанными в то время юмористами, как О’Генри, Стивен Ликок и даже Джером К. Джером. Это был НАШ, отечественный юмор, наша сатира! И только гораздо позже, неизвестно в который раз перечитывая книгу, я стал замечать второй, третий и даже четвертый слой смыслов, помогающих глубже познать историю и направление развития «края непуганых идиотов» (записные книжки И. Ильфа).

Вот только один пример: бухгалтер Берлага, сдавший Бендеру в волнах Черного моря своих подельников со всеми потрохами, вытряхивая из уха воду, на вопрос Шуры Балаганова: «Выдал, гадюка?» — «туманно пояснил»: «Я сделал это не в интересах истины, а в интересах правды». Долгое время мне казалось, что авторы блистательно схохмили, но позже я узнал, что дело-то вовсе не в искрометном юморе! Уже студентом-филологом, я прочитал стихотворение в прозе Тургенева «Истина и правда»: «Истина не может добавить блаженства… Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело…» И сразу вороватый Берлага предстал передо мной совсем в ином свете!

Конечно, «Двенадцать стульев» — роман более злободневный, «бичующий» (как любили тогда говорить) недостатки советского общества, вступившего в эпоху новой экономической политики — НЭП: взяточники, «застенчивые» воришки, служители культа, не знающие куда податься — то ли в «обновленцы», то ли в погоню за деньгой, неустроенность быта, низкий культурный уровень и прочие «мелочи жизни», не красящие повседневную жизнь молодой Страны Советов. Совсем другое дело — «Золотой теленок». К моменту публикации в стране уже нарастала жестокая, даже порой смертельная борьба с различными уклонами, коих было множество в рядах «руководящей и направляющей» силы — в партии большевиков обострилась схватка за власть.

В повседневной жизни это отражалось по-разному: как в бытовом разложении (вспомните замечательное «Эх, прокачу!» и знаменательный вопрос Козлевича: «Голыми при луне танцевать будете?»), так и в безудержном накопительстве с надеждой на то, что придет все-таки «наше время!» (опять-таки — гражданин Корейко, подпольный миллионер). Читаешь теперь эти строки и кажется порой, что они срисованы с наших современников. Разве что нынешние, современные «герои» куда как наглее тех, времен заката НЭПа.

В каждом абзаце романа сквозит презрение к тем, кого почему-то теперь принято называть свободолюбивой интеллигенцией. Взять хотя бы образ Васисуалия Лоханкина, вещающего о своих несчастьях пятистопным ямбом. По сути, он практически ничем не отличается от его счастливого соперника Птибурдукова, сладострастно выпиливающего на досуге фанерный нужник. Варвара, которую так жалко терять, обладала двумя восхитительными качествами — «большой белой грудью и службой». Неужели мы в нашем XXI веке не найдем подобных типов? А митинги так называемой оппозиции, равно как и популярные передачи иных средств массовой информации, включая электронные, до боли напоминают сборища пикейных жилетов, рассуждающих о том, кто голова и кому пальца в рот не стоит класть… Впрочем, они и на наших парламентариев смахивают!

Разница между временем, отстоящим от нашего на восемь десятков лет, состоит, пожалуй, лишь в том, что теперь героям с «ветчинным рылом» не надо скрывать заработанные махинациями деньги — теперь люди типа Александра Ивановича Корейко кичатся своим богатством, купаясь в немыслимой роскоши, а Эллочка Щукина из «Двенадцати стульев» вместе с подругой Фимой Собак (кстати, знавшей «богатое слово: гомосексуализм») благополучно перекочевала в наше время, забив собою глянцевые журналы и голубые (увы, во всех смыслах!) экраны телевизоров.

Несмотря на нестихающее строительство, сохранились, особенно в нашем славном городе, «вороньи слободки» — скажите, кому по карману нынешние квартиры в новостройках? И далеко не редкость в этих слободках те же типы, что и в черноморском сгоревшем коммунальном жилище. А сколько создано в нашей стране фиктивных контор и учреждений? Нет, я не о «Рогах и копытах» — при всем при том Остап Ибрагимович занимался делом! Вспомните «Геркулес» с его неутомимой борьбой за выживание — а ведь деньги на него шли из государственного бюджета, не то что в нынешние туристические конторы…

Впрочем, все эти приметы ТОГО времени, явно совпадающие с характерными чертами времени НАШЕГО, можно перечислять бесконечно.

И сейчас, переворачивая последнюю страницу «Золотого теленка», совсем иначе воспринимаешь заключительную фразу Остапа Бендера: «Придется переквалифицироваться в управдомы» — на ум сразу приходят нынешние многочисленные аферы с так называемыми управляющими компаниями. Похоже, великий комбинатор выбрал правильную стезю для продолжения «относительно честного отъема денег».

В то время «Золотой теленок» был принят в штыки. Его обвинили в поверхностности, а сам Александр Фадеев заявил: «Плохо еще и то, что самым симпатичным человеком в Вашей повести является Остап Бендер. А ведь он же — сукин сын». По мнению «коллег», авторы «находятся в процессе блужданий и, не сумев найти правильной ориентировки, работают вхолостую». А вот образец типичного подхода к творчеству Ильфа и Петрова: «Художественная сатира всегда была острым оружием классовой борьбы. Сатирическое произведение обобщением наносило удар чужому классу, чужой государственности, чужой общественности». С октября же 1917 года, утверждали критики, «для нас государство престало быть чужим». Потому «продолжение традиции дооктябрьской сатиры (против государственности и общественности) становится уже прямым ударом по нашей государственности, по нашей общественности, такая сатира способствует возникновению антисоветских настроений». Странно, но, наверное, примерно так же воспринимали дилогию и на Западе, где оба романа практически мгновенно были переведены на главные европейские языки. Так что и гадать не стоит, как сложилась бы судьба соавторов, не уйди они из жизни в таком молодом еще возрасте…

В заключение хотелось бы остановиться на эпизоде, несколько выпадающем из общей стилистики «Золотого теленка». Речь идет о путешествии Остапа в компании журналистов, отечественных и иностранных, на строительство железнодорожной магистрали. Некий «иностранный профессор-экономист» в интервью советскому корреспонденту заявил следующее: «Я восхищен, все строительство, которое я видел в СССР, грандиозно. Я не сомневаюсь в том, что пятилетка будет выполнена. Я об этом буду писать». И через полгода он написал книгу, «в которой на двухстах страницах доказывал, что пятилетка будет выполнена в намеченные сроки и что СССР станет одной из самых мощных индустриальных стран. А на двухсот первой странице профессор заявил, что именно по этой причине Страну Советов нужно как можно скорее уничтожить…». А теперь позвольте спросить: многое ли изменилось с тех пор? Выражаясь настоящим русским языком, хочется сказать: авторы как в воду глядели. Потому и велики сочиненные ими романы.